Часть 5 (1/2)

В следующий раз я даже не спрашиваю Дэнни, можно ли пойти с ним, просто вылезаю с водительского сиденья, закрываю за собой дверь и сосредоточенно иду вслед за туристами — туда, где Дэнни помахивает какой-то табличкой. Он тоже ничего не спрашивает у меня — наверное, не хочет отвлекаться от рассказа, или успел привыкнуть к тому, что я уже не так ленив и безразличен к прекрасному, как раньше.

Впрочем, первое все еще верно. Просто после всего, что случилось во время последней экскурсии, мне кажется, что я могу быть нужен Дэнни. Пусть ничего особенного и не произошло: просто потерялся, а затем нашелся какой-то мальчик. И пусть я не был так уж полезен — всего лишь подал зонт и сказал пару ободряющих слов. Все же это было лучше, чем ничего.

К тому же, сегодня Дэнни беспокоит меня сильнее… чем раньше. В самом понятном смысле этого слова — не в рамках каких-то абстрактных материй, которых я продолжал избегать с упорством, достойным лучшего применения. Просто мне кажется, что недавняя пробежка под дождем не прошла для него бесследно, потому что то и дело он прочищает горло.

Я вздыхаю и слушаю, как Дэнни рассказывает про сгоревший шекспировский «Глобус». Мы направляемся к его современной копии, по его словам, расположенной в двухстах метрах от точного бывшего местоположения. Какая разница? Кому вообще могут быть интересны эти жалкие двести метров?

Кажется, я не в духе. Наверное, и в самом деле следовало остаться в автобусе, чтобы не смущать гостей своим мрачным видом. Честно говоря, я и понятия не имею, что беспокоит меня так сильно, но заочно виню в этом Дэнни, потому что… кто еще мог так меня довести?..

Тот тем временем что-то рассказывает об устройстве сцены, указывает на колонны и зрительские ряды. Не удержавшись, я хмыкаю, когда он говорит о том, что зрители справляли нужду прямо во время представления. Конечно, я не такой чурбан, но, пожалуй, слишком далек от искусства.

В очередной раз я удивляюсь тому, что Дэнни ухитрился во мне найти.

Впрочем, в последнее время я не так уж уверен в том, что это до сих пор правда, потому что Дэнни определенно избегает меня. Может быть, я просто успел его отпугнуть. Или же он нашел объект поинтереснее в том баре, где я его однажды застал. Но соль в том, что теперь все выглядит так, будто это я преследую его, а не наоборот.

Кажется, наша планета скоро сойдет со своей орбиты.

— В потолке под крышей имелся люк, — продолжает вещать тот, и его голос дрожит так отчетливо, что я замечаю, как настороженно переглядываются туристы. — Из него… исполнители могли спускаться на сцену… будто бы с неба, — тут он останавливается и с трудом переводит дыхание.

Все это чертовски напоминает мне один пренеприятный день.

— Вам плохо? — робко спрашивает кто-то из толпы. Разумеется, Дэнни мотает головой.

— Нет, нет, просто в горле пересохло. — Кто-то любезно подает ему бутылку воды, и Дэнни улыбается бледной тенью улыбки: — О, благодарю.

Пока он пьет, половина расплескивается мимо его рта.

— Хорошо, продолжим, — говорит он минуту спустя и бросает быстрый взгляд в мою сторону. Может быть, это просьба избавить его от мучительной необходимости продолжать? Я колеблюсь, потому что Дэнни никогда добровольно не расстается со своими обязанностями. Нет, дело определенно не в этом. Просто, кажется, он всего лишь пытается пожаловаться, как обычно делаешь это с приятелем или коллегой. — Также в сцене есть люк, из которого можно выходить в подвальное помещение.

Я вижу, как его быстрые пальцы расстегивают воротник. Что-то определенно не так. Я делаю несколько незаметных шагов в его сторону, чтобы оказаться поближе. Его лицо кажется странно розовым — как и все рыжие, он легко краснел, но сейчас ему явно не от чего смущаться, а внутри не настолько жарко. Он покашливает и зябко ежится. И не настолько холодно тоже.

— Давайте поднимемся на сцену, — приглашает он, и все послушно бредут наверх по невысоким ступенькам. — Попробуем взглянуть на зрительский зал глазами актеров.

Я отстраненно гляжу на ряды сидений и балконы и тщетно пытаюсь проникнуться атмосферой. «Мир — сцена, где всякий свою роль играть обязан», — цитирует за моей спиной Дэнни каким-то надтреснутым, но все еще выразительным голосом. Мне кажется, что я различаю в этих словах какой-то особый смысл, хоть обычно я не склонен к поиску двойного дна. Это наверняка просто обязательная часть экскурсии, заготовленной речи. И все-таки меня не покидает ощущение, что он хочет сообщить что-то большее — но он выбрал для этого неудачного партнера, тугодума, не понимающего тонких знаков.

Но, кажется, Дэнни и в самом деле хороший актер, в меру сил играющий на своей сцене. С некоторых пор я знаю об этом чуть больше. И сейчас он только лишний раз доказывает это, делая вид, будто не готов вот-вот свалиться с ног. Или послать всех к чертям и закончить свой монолог.

А потом происходит то, что явно не входит в стандартные рамки экскурсии.

— Когда захочешь, охладев ко мне, предать меня насмешке и презренью, я на твоей останусь стороне, и честь твою не опорочу тенью, — до меня не сразу доходит, что Дэнни цитирует Шекспира. Это очень странно, потому что, очевидно, ему больно говорить, судя по тому, как его рука то и дело тянется к горлу.