Часть 4 (1/2)

Когда мы едем в Тауэр, льет дождь.

Мне кажется это весьма символичным, хоть дожди у нас идут постоянно. Я то и дело включаю дворники, чтобы хоть что-то разглядеть в лобовое стекло, и еду медленно, так что сзади нам сигналят легковушки, но я не собираюсь ударять по газам. Я твердо намерен не допустить больше ни одного инцидента на дороге до конца своей жизни.

Дэнни рядом трещит о заключенных и обезглавленных с почти неприличным на мой взгляд энтузиазмом. Впрочем, если вещать заунывно в такую погоду, можно довести всех гостей до слез, а это не то, к чему обычно стремится гид.

К тому же, я чувствую, что мысленно Дэнни все равно не здесь. Но, кажется, это могу заметить только я — ведь у меня большой опыт; а туристы, как заведенные, охают и ахают со своих сидений, завороженные мрачными историями, пусть и поведанными излишне будничным тоном.

— Ты что, тоже идешь? — шепотом спрашивает он, когда, припарковавшись, я хватаюсь за зонт. Это и в самом деле необычно. Раньше в такой дождь я бы и с места не сдвинулся — наоборот, порадовался бы своему укрытию, включил обогрев и раскрыл бы перед собой скучную газету.

— Может быть, мне понравилась лекция про источники. Хочу послушать еще, — бурчу я. Дэнни подозрительно приподнимает рыжую бровь. Неудивительно — моя лень и общая инертность всем давно известны; но разве не он сам, с другой стороны, вытащил меня в прошлый раз? И только раздразнил этим, ничего толком не сказав.

Так или иначе, спорить нам некогда, и тесной группой дождевиков и зонтов мы все движемся к зловещей крепости. Уже за пять минут я успеваю как следует продрогнуть и пожалеть о своей неожиданной упертости. Дэнни впереди скачет по лужам, как непослушный школьник. Я знаю, что его веселость напускная, даже почти нервозная сейчас, но это все же это лучше, чем кислая мина. Я не уверен, что готов сейчас увидеть обратную сторону медали; она пугает меня до сих пор.

Дэнни предусмотрительно заводит всех внутрь и начинает экскурсию с оружейного музея. В очередной раз его нельзя упрекнуть в недостатке профессионализма и умения перекроить план действий на ходу. К тому же, я знаю, что он может провести с десяток самых разных прогулок по Тауэру, и между ними не будет ни одного общего слова, так что он благоразумно обойдется без уличной прогулки, учитывая, что по дорожкам несутся настоящие грязевые потоки.

Я плетусь где-то в конце толпы и вяло слушаю что-то про Вильгельма, Ричарда Львиное Сердце, воронов и слонов и изо всех сил стараюсь не зевать — а если и зевать, то негромко, не привлекая этим лишнего внимания. Я вдруг ловлю себя на том, что безотчетно жду окончания экскурсии и заветных слов про сувениры.

Потому что это те минуты, когда мы с Дэнни останемся одни.

Если вдуматься, мы почти никогда не остаемся без свидетелей. Разве что совсем короткое время до и после смены. А ведь с некоторых пор я точно знаю, где он живет… Но после своей наиглупейшей слежки я твердо решил, что больше никогда не отправлюсь по этому адресу.

Тогда чего я жду от разговора? Понятия не имею, но, пока я думаю об этом, Дэнни произносит заветное заклинание, и все разбегаются так быстро, словно улепетывают от пожара. Я почти готов подойти к Дэнни и даже почти героически заговорить первым, но меня неожиданно опережают. Какая-то мамаша нервно дергает его за рукав и лепечет:

— Филипп… Филипп пропал! Только что был здесь и исчез!

Удивительно, но даже я помню, что так зовут какого-то малыша. Я помню это потому, что во время рассказа Дэнни его одернули не меньше десятка раз — тот крутился, сопел и время от времени пытался потрогать развешенные тяжелые топоры. В общем, всячески действовал мне на нервы, а у Дэнни к концу экскурсии уже начинал дергаться глаз, что он старательно маскировал.

— Что значит — исчез? — я чувствую, как он из последних сил пытается сохранить спокойствие. — Когда вы его видели рядом с собой в последний раз? — женщина перед ним бледнеет и мнется, и Дэнни бледнеет тоже.

Я не знаю, как можно наказать его за то, что во время его экскурсии в Тауэре потерялся не в меру активный ребенок. Вероятнее всего, никак — это не его зона ответственности, но сам Дэнни так явно не думает. Он искренне напуган — и вовсе не наказанием. И мне очень хотелось бы как-то ему помочь — но я понятия не имею, как.

— Вы так интересно рассказывали про воронов, и Филипп постоянно ныл, что хочет их увидеть, — вдруг вспоминает мама. — Я все повторяла ему, что из-за дождя не получится, но…

— Все собираемся в этом самом месте через пятнадцать минут! — кричит Дэнни так громко, что я удивляюсь неожиданной силе его голоса. — Пожалуйста, не опаздывайте и не расходитесь по залам! — а здесь я уже слышу самую искреннюю мольбу. — Все будет в порядке, — это он добавляет уже тише и даже подмигивает — или это все-таки нервный тик? — Приведу его через пару минут.

И он срывается с места, не забывая бросить через плечо фирменную ободряющую улыбку. Помедлив немного, я несусь за ним. Кажется, мне нужно больше заниматься спортом — ведь я только и делаю, что сижу то за рулем, то на диване. Дэнни легконогий, и его спина маячит уже очень далеко впереди. Он что, в самом деле собирается выйти во двор? В это самое мгновение небо озаряет молния, и затем оглушительно грохочет гром. Дождь, кажется, начинает лить еще сильнее, хотя казалось, что это невозможно — но теперь это просто стена воды.