Часть 2 (2/2)

— Вот именно, поэтому у нас в запасе как минимум полчаса, — однако потом он долгое время ничего не произносит и отстраненно глядит на поверхность плещущейся в бассейнах воды. Что-то не так, думаю я, но долго никак не могу понять, что именно, как вдруг меня осеняет: Дэнни не улыбается. Совсем. Ни даже крохотной полуулыбки, но намека на нее нет на его лице, а ведь еще недавно он сиял, как медный таз. Значит, он все-таки притворялся, я всегда это знал. Невозможно быть веселым всегда.

Я хочу сказать что-то, но сам не знаю, что. Что угодно, лишь бы как-то расшевелить это странное, незнакомое мне лицо без улыбки. Но обычно я так долго собираюсь со словами, что меня почти всегда опережают — опережают и в этот раз:

— Очень интересно, Дэниел, как всегда, — полным именем Дэнни называет только один человек в мире — это миссис Флоренс, бодрая бабуля с копной седых волос и по совместительству наш постоянный клиент, несмотря на то, что сама выросла в Лондоне. Настолько постоянный, что даже я запомнил ее фамилию.

Настолько постоянный, что была с нами в тот день, когда автобус перевернулся, и все равно вернулась.

— О, благодарю, — я в режиме реального времени вижу, как стремительно натягивается улыбка на лицо Дэнни — вспыхивает почти ослепительно за какие-то доли секунды, и зрелище это почти жутковатое, потому что глаза не поспевают за ней и остаются странно печальными. У него никогда не было раньше таких глаз. Или все-таки были, а я не замечал, потому что не вглядывался, потому что два ряда белоснежных зубов отнимали все мое внимание?

— Ты плохо себя чувствуешь, дорогой? — кажется, этот вопрос ставит в тупик нас обоих. — Это немудрено… после всего, что случилось.

Губы Дэнни, кажется, охватывает самая настоящая конвульсия — так отчаянно он пытается сохранить беззаботный вид.

— Почему… вы так решили? — выдавливает он, но миссис Флоренс только хлопает его по пояснице. Я надеюсь, что она предпочла бы похлопать его по плечу, но Дэнни слишком долговязый для ее крохотного роста.

— Ничего, все образуется, — заботливо говорит она и неожиданно поворачивается ко мне: — Ты должен позаботиться о нем, Джордж, — от неожиданности я не могу произнести ни слова, но она и не требует никакого ответа: — Пойду, куплю себе что-нибудь на память.

— Там продают отличное масло для тела, — бормочет Дэнни будто бы на последнем издыхании и, едва та скрывается за углом, поворачивается ко мне. На его лице отчаяние. — Джордж, что случилось?! — выпаливает он. — Я как-то не так говорил? Я ведь ничего не напутал! Почему она так сказала? — повторяет он, кажется, глубоко уязвленный тем, что экскурсия в его исполнении показалась кому-то неидеальной. Я качаю головой. По мне, так он болтал совершенно как обычно, и дело, разумеется, совсем в другом.

— Все в порядке, — и я, в отличие от миссис Флоренс, все-таки касаюсь его плеча — мимолетно, чтобы никому не показалось ничего лишнего. Идиот. Чтобы никому не показалось ничего лишнего, нужно было с самого начала все делать иначе, а теперь уже слишком поздно. — Ей просто что-то почудилось.

— Хм, — Дэнни с сомнением пялится в какие-то свои шпаргалки, словно они могли подсказать ему ответ. — Что ж… я подготовлюсь получше в следующий раз, — и в этих словах мне тоже чудится странный намек. Мне теперь везде чудятся намеки, вот до чего он меня довел.

— Дэнни, нельзя быть готовым лучше, чем ты, — я все-таки не могу не сказать этого, потому что это чистая правда. Неужели на меня так подействовали слова «позаботься о нем»? Что это вообще значит? И каким образом я должен это сделан? И должен ли? — Даже мне было интересно сегодня, а ты знаешь, что обычно я умираю от скуки, выслушивая исторические справки.

И тут я почти с облегчением наблюдаю, как на лице Дэнни рождается новая улыбка. Не могу поверить, что раньше его манера вечно лыбиться раздражала меня. А теперь… кажется, я слежу за этим пристальнее, чем за дорогой во время поездки. Как это могло измениться так быстро?

— Ну, тогда ладно, — говорит он. — Раз так, надежда все еще есть.

Я понимаю, что говорит он, конечно, вовсе не своих россказнях и не о моем неожиданном интересе к ним. Удивительно, и когда он успел превратиться из напористого весельчака в любителя туманных сентенций? Ну, а я пока еще не из тех, кто готов впитывать в себя прозрачные намеки, и Дэнни понимает это, потому что вдруг командует:

— Иди заводи двигатель. Я пойду за гостями. И почему ни разу нельзя собраться вовремя?.. — кажется, он впервые позволяет раздражению на экскурсантов проявиться так откровенно, а это значит, что все-таки что-то не в порядке.

И я знаю, что не смогу избегать этого вечно.