Часть 1 (2/2)

Так же как это бы делал Даня.

Ощущения были похожими. Он любил ее так же страстно и так же жестко.

И если закрыть глаза, то казалось все так как и должно быть — это он на ней.

Рука глушившая звуки до синяков от собственных укусов, прерывалась только чтобы поласкать себя ниже — грудь, которая тоже требовала его.

Его рук и губ.

Она сжимала в ладони полушария, проводила между пальцами соски, сжимая до резкой боли.

Так всегда делал он перед тем, как излиться в нее до дна.

Его с ней не было — но если закрыть глаза, он с ней был.

И с ней, и в ней.

Так ощущалось.

Когда удовольствие чувствовать доходило до последнего предела и фонтанировало между фрикциями входящей руки брызгами, доставая до внутренней части бедер, она не выходя из себя, сжимала ноги скрещивая их в дикой судороге и набросив на лицо подушку рычала туда последнее «Даааааня».

Рабочая рука продвигалась вверх задевая горошину клитора, даруя телу последнюю судорогу и давая путь финальному фонтану извергавшемуся из ее внутреннего мира во вне.

Она лежала, а мир кружился над ней.

Обычно в такой момент она всегда прижималась к нему, зарывалась в него вся и искала руку, чтоб сплести пальцы.

Чтоб набат серца пронзал их сообща, как ток — входя через нее, а выходя через него.

Дыхание синхронизировалось, стук сердца тоже.

Она облизывала соленую руку — вкусная. Дане с ней повезло. Она знает точно, не все женщины на вкус столь деликатесны, как она.

Когда предметы возвращали свои очертания, она делала последний вдох-выдох и на дрожащих ногах вставала.

Снимала мокрую простынь. Из нее во время оргазмов изливались такие количества жидкости, что спать потом в такой постели было невозможно.

Стыдливо прятала ее в шкафу, чтоб дети не нашли — она ее утром бросит незаметно в стирку.

Дома у нее стиралка с постельным работала ежедневно, не переставая.

Застилала американское временное ложе чистым и наслаждаясь прохладой из ночного открытого окна, уплывала в мир Морфея, где был он, Даня.