Слова горечи и тоски (Вэй Усянь/Цзян Чэн) (1/2)
Вэй Усянь возвращается к Цзян Чэну. Как брат, как лучший друг, как советник и верный помощник. Цзян Чэн принимает это. Но они никогда не говорят о том, что чувствуют.
Всё меняется в день падения Пристани лотоса.
Вэй Усянь знает, что в этот день он обязан был быть рядом с Цзян Чэном.
И не ошибается.
Цзян Чэн мрачен и полон скорби. Этот день погружает Пристань лотоса в траур. Всё стихает. Жизнь замирает. Адепты переговариваются тихо, ходят бесшумно. Даже ветер и птицы стихают, словно предчувствуя что-то.
Цзян Чэн не покидает своих покоев. Отлучается лишь провести поминальный обряд в храме предков, и вновь запирается в комнате.
Прошлой ночью Вэй Ин обнаружил его стоящим под дождём поздней ночью. А вечером беспокойство берёт верх и Вэй Усянь идёт к Цзян Чэну. Он стоит на пороге покоев Цзян Чэна с подносом в руках.
— Ты не покидал комнаты весь день, — говорит он, стараясь звучать беззаботно. И без приглашения вторгаясь в чужую обитель. — И совсем ничего не ел.
— Уходи.
Цзян Чэн сидит в одиночестве в окружении кувшинов вина и смотрит в пространство перед собой.
Вэй Ин прикрывает глаза, переводя дух. Стараясь унять щемящее сердце. А затем в два широких шага пересёкает комнату и без церемоний падает на пол возле Цзян Чэна, вырывая чарку из жёстких пальцев.
— Айя, кто-то же должен позаботится о тебе, раз уж ты так запугал слуг, что они боятся приближаться к тебе, — он смешливо грозит ему пальцем и дует губы, надеясь вызвать в своём шиди хоть отблеск эмоций. И тяжело вздыхает не найдя в Цзян Чэне отклика.
— Ты не должен быть один в этот день. Ты можешь…
— Тринадцать лет я был один в этот день, — тяжело роняет Цзян Чэн в тишину комнаты, переводя на него угрюмый взгляд. — Как и во многие другие. Я привык.
Он снова отворачивается, делая глоток вина прямо из кувшина.
Вэй Усянь задыхается от горечи. Он не знает, что говорить. Слова Цзян Чэна бьют пощёчиной.
Он сидит рядом со своим шиди, и всё чего он желает в этот момент это коснуться его. Стереть печать одиночества и страданий с прекрасного любимого лица. Он садится ещё ближе и делает то единственное, что может в этот момент — обнимает Цзян Чэна.
К его удивлению, Цзян Чэн не принимается вырываться, не осыпает оскорблениями и не раздаёт пощёчин. Он неподвижен и казалось почти не дышит.
— Ты ничего не должен, — глухо говорит он. Тело его напряжено, словно готовое броситься в бой. — Никогда не был. Но даже если это было бы и так, ты сделал больше, чем можно было представить. Твой долг перед моими родителями давно выплачен. Так что уходи. Ты всё равно это сделаешь.
Вэй Усянь словно проваливается под лёд.
Он никогда…
Никогда не хотел чтобы его шиди чувствовал себя так. Что ему сделать, чтобы исправить это?!
А Цзян Чэн тем временем, словно поняв, что происходит, принялся отбиваться от рук Вэй Усяня, пытаясь отстраниться от его прикосновений.
— Я здесь ради тебя.
Трепетно шепчет Вэй Усянь, обвивая руками Цзян Чэна, прижимаясь ближе. Сильнее. Крепче.
— Только для тебя. Долг не при чем. Никогда не был. Всё, что я делал и говорил, было чтобы защитить тебя.
Цзян Чэн упрямо качает головой и горько улыбается.
— Ложь. Ты выбрал их. Всегда выбирал других. А теперь его… иди к нему.
Вэй Ин знает, что так его шиди защищался. Скрывает горечь под язвительностью. Вино развязывает язык, заставляя говорить то, о чём молчал прежде. И Усянь решает отвечать ему тем же. В эту игру можно играть вдвоём.
— А ты? Разве ты не выбирал его? — усмехается он тогда. В одно мгновение оказывается на ногах, медленно двигаясь вокруг шиди. Цзян Чэн не двигается, лишь наблюдает за ним больными старыми глазами. — Из всех мужчин с радостью предложивших бы себя тебе, ты выбрал его, — улыбается Вэй Усянь, закладывая руки за спину и склоняясь к Цзян Чэну. Заглядывает в глаза, кокетливо склоняет голову к плечу и почти касается кончика его носа своим.
Это грязный, ужасный приём.
Вэй Усянь почти ненавидел себя за то, что говорит. Это не то, что он должен был сказать. Но сделанного не вернёшь. Лучше решить это сразу. Всё, что ему остаётся — наблюдать за Цзян Чэном.
— Я… Он рассказал, — сдавлено бормочет Цзян Чэн.
Он отводит взгляд и сжимается, становясь в одно мгновение уязвимым и хрупким. Вэй Усяню хочется откусить свой язык.
Боги, что же он творит?! Он никогда не хотел причинять Цзян Чэну боли. Так зачем он говорит ему всё это?! В один миг он теряет весь свой пыл. Внезапная вина вспыхивает в нём, мешая дышать.
На самом деле Вэй Ин не чувствует ни горечи, ни ревности из-за того что двое его любимых мужчин были вместе. Он и Цзян Чэн любили друг друга. А Лань Чжань… Как можно не полюбить его? Не было ничего странного, что они нашли в друг друге утешение. Они ничего не должны ему. Он был мёртв. Он понимает.
Он просто… хотел их.
Хотел их обоих. Себе. Для себя. На себе. Под собой. Не важно, лишь бы они были вместе. Ему невыносима мысль разлучиться с одним из них. И он искренне верил, что они могут быть все вместе.
Как невыносимо ему видеть и уязвимость в чертах его Цзян Чэна.
Вэй Усянь переводит взгляд, выпрямляется и выдыхает.
— Это не то, что я хотел сказать. Я… — задушенный звук прерывает его, не давая продолжить.
Вэй Усянь тревожно замирает. Растерянно смотрит на Цзян Чэна и видит, как глаза его драгоценного шиди застилают слёзы.
— Ты был мёртв, — едва слышно бормочет Цзян Чэн, словно оправдываясь. — Ты был мёртв.
Его пальцы подрагивают. Слёзы катятся по щекам.
— Это больно. Все должно было быть иначе. Ты должен был быть со мной. Остаться на моей стороне как ты и обещал. Я должен был убедить тебя остаться. Это я виноват в том, что произошло, — сбивчиво говорит Цзян Чэн, словно разговаривает сам с собой. Или с пустотой вокруг. Словно он уже не раз повторял эти слова. Так заученно они звучали. Могло ли быть, что все эти годы Цзян Чэн винил себя в том, что случилось с ними?
— Это моя вина. Я убил тебя. Я виноват. Я не защитил тебя, не понял, не принял. Так легко отрёкся.
Цзян Чэн впивается пальцами в волосы, так сильно, что Вэй Усянь пугается — не вырвет ли он себе клок волос. А затем задушенный вой вырывается из груди его шиди.
Оплакивал ли он его всё это время?
Вэй Усянь ошеломлённо замирает, а в следующий миг бросается к Цзян Чэну.
— Нет, нет, А-Чэн это не так. Мой господин, мой прекрасный шиди, — Вэй Усянь падает на колени возле него, и обхватывая его лицо ладонями, лихорадочно шепчет, снимая пальцами его слёзы. Паника клокочет в горле. Что же он наделал?!
— Не плачь о прошлом. В том, что случилось с нами твоей вины нет. Это я… это только моя вина. Вини меня.
Он шепчет ему слова утешения и любви, как до этого делал это с Лань Чжанем. Он был так слеп.
— Он был прав, — не слыша его бормочет Цзян Чэн. — Если бы я не отпустил тебя. Не отказался от тебя. Если бы не отвернулся, не позволил бы встать между нами… Всё было бы иначе. Ты был бы рядом со мной.
— Я всегда был с тобой, — Вэй Усянь осторожно касается его груди, где мощно и ровно бьётся сердце и где мерно горит жизнью его золотое ядро. — Чтобы защитить тебя.
Он оставил Цзян Чэну часть себя, в то время как Лань Чжаню не досталось даже этого. Поэтому он ушёл с ним. Он оправдывает себя этим. Хотя и знает, что это не искупает того, что он оставил Цзян Чэна.
Снова. Вновь позволил ему почувствовать себя неважным.
— Всё должно было быть иначе. Твоё ядро… ты не должен был. Не должен! — прерывисто говорит Цзян Чэн, глядя поверх плеча Вэй Усяня, словно видя что-то, чего не видит Вэй Усянь.
Слёзы продолжают срываться с его ресниц.
— Я так любил тебя, — мягко говорит Вэй Усянь, безгранично нежно оглаживая лицо Цзян Чэна пальцами. Он чувствовал как всеобъемлющая любовь наполняет его грудь. В нём нет ни малейшего сожаления. Никогда не было. Он отдаст Цзян Чэну всё. — Мог ли поступить я иначе?
Он хотел бы исправить многое в своём прошлом, но не это. Если бы ему вновь предстояло отдать часть себя Цзян Чэну, он не задумывался бы ни мгновения.
— Этого не должно было произойти. Ведь я… Это должен был быть я. Ты должен был остаться цел, должен был позаботится о А-Цзе. Я знал на что иду. Знал, что меня убьют. Я хотел спасти тебя. Если бы они схватили тебя. Я должен был тебя защи…