11 (2/2)

— Драко — мой лучший друг, всегда им будет, — Блейз смотрел на нее с душераздирающей искренностью, которой она от него не ждала. — И ты, Грейнджер, как бы меня не раздражала порой, тоже мой друг. Если тебе понадобится помощь, обращайся. Деньги, полезные знакомые, адвокаты… Что угодно, договорились? Я буду на связи. Жаль, я не могу здесь задержаться. У меня своя винодельня в Италии, бизнес пошел в гору. Я приехал, чтобы закончить здесь с делами, оставить пару подписей в Гринготтсе и поговорить напоследок с матерью. Сжигаю мосты, как говорится.

— Уезжаешь насовсем? — почему-то расстроилась Гермиона.

— Да, так будет лучше, — сухо кивнул Блейз. — Но помни, о чем я сказал: если что-то нужно — я всегда помогу. Вы мне не чужие люди.

— Спасибо, это… Я хотела сказать неожиданно, но я просто не помню, что мы действительно были друзьями.

— Слизеринцы привыкли держаться вместе, — ухмыльнулся Блейз. — Думаю, Драко прав. Распределяющая шляпа ошиблась, не отправив тебя к нам на Слизерин.

— Что за ерунда? — насмешливо фыркнула Гермиона. — Джинни тоже упоминала эту шутку.

— Ты ее очень любила, и да, Грейнджер, ты вполне оправдываешь эти слова. Я верю, что ты найдешь способ докопаться до правды и спасешь бледную задницу своего невыносимого мужа. Ты умеешь добиваться своего, малышка. Я бы не рискнул встать у тебя на пути.

— Фу. Что еще за «малышка»? — Гермиона скривилась, чем вызвала громкий смех у самодовольного Блейза.

— Малфой называл тебя так, но только когда напивался в дрова. Не спрашивай, как ты называла его в ответ. Я не готов объяснить сейчас, а ты точно потребуешь объяснений.

— Лучше и вправду не буду, — она покраснела, догадываясь, что за этим кроется что-то пошлое, и спряталась за чашкой с остывшим капучино.

***

</p>

Выступив из камина на площади Гриммо, Гермиона наткнулась на подозрительный взгляд Джинни, которая сидела на диване со сложенными на груди руками. Судя по редкой для этого дома тишине, дети спали.

— Ты меня ждешь?

— Где ты пропадала? — напустилась на нее Джинни. — Я проснулась, а тебя нет дома. Ты хоть представляешь, как я перепугалась? Хорошо, что Гарри срочно вызвали в Аврорат, и он этого не знает.

— Джин, сколько раз мне нужно повторить, что я не нуждаюсь в вашей опеке? — осадила ее Гермиона и, возможно, слишком жестко. Потому что у подруги увлажнились глаза. — Пожалуйста, не пытайтесь контролировать меня. Я в порядке. И я знаю, что делаю.

— Так значит ты все-таки что-то затеяла? — Джинни с трудом поднялась с дивана и взяла ее за руки. — Гермиона, прошу тебя, не лезь в это! Тем более, в одиночку. Гарри обо всем позаботится. Он возглавляет Аврорат, и там расследуют произошедшее. Вдруг это опасно? Мы не можем снова тебя потерять.

— Я уже даже не прошу понять меня, — Гермиона мягко высвободила руки из ее захвата. — Просто не мешайте.

И она направилась на второй этаж прямиком в свою комнату — ей нужно было сделать записи в блокноте, пока в памяти еще был свеж богатый на интересные подробности рассказ Блейза. Закрыв за собой дверь, Гермиона повесила пальто на открытую дверцу шкафа, чтобы оно просохло, подбежала к блокноту на подоконнике и призвала к себе чернильницу с пером.

Закончив записи, она затем вырвала несколько листов из блокнота и подошла к пробковой доске на стене. В раздел «Аманда Мид» она внесла новые детали, полученные от Блейза, и добавила стикер с вопросом:

— Кто мог использовать Аманду?

Нужно изучить ее прошлое в США, где ее скрывали столько лет, а также определить круг общения там и здесь, в Британии. Вдруг, она обнаружит какие-нибудь связи, указывающие на истинного заказчика нападения на Малфой Мэнор?

Раздел «Нападение на Малфой Мэнор» тоже пополнился стикером с предположением о том, что некто использовал Аманду, имевшую доступ в поместье и мотив для мести, чтобы добраться до содержимого сейфа Малфоев.

Ей стоит поскорее разобраться с тем, как обойти наложенные на сейф древние чары и открыть его, чтобы понять, что привлекло грабителей. Информацию об этом она сможет поискать в библиотеке поместья, если ей выдадут разрешение на его посещение.

Встав напротив раздела «Малфои-старшие», Гермиона в глубокой задумчивости прикрепила к доске стикеры с тревожащими заметками:

— Я заставила Блейза и, возможно, кого-то еще из близких друзей дать Непреложный Обет для защиты тайны, которая может объяснить наложение Обливиэйта на нас с Драко (мною или им).

— Нарцисса посвящена в тайну, но не давала обета хранить ее.

— Родителей Драко спрятала я сама.

Оглядев собственные заметки, Гермиона обхватила себя руками за плечи и насупилась. Что же это была за тайна, раз она пошла на такой отчаянный шаг, как стирание воспоминаний, лишь бы она не открылась? Она боялась, что их с Драко будут пытать ради этого секрета и не могла позволить ему открыться? Или защищала их с Драко от последствий каких-либо их действий в прошлом?

И могло ли случиться так, что в ту ночь в поместье вместе с маглами проник маг (Аманда или кто-то другой), который взломал защитные чары дома, стер им с Драко память (цель этого вызывала вопросы) и наложил на нее темное проклятие? А если Драко совершил все эти зверства не по своей воле, а под действием чужого Империуса? Она даже не спрашивала его об этом.

Столько вопросов и ни одного внятного ответа.

Чем глубже она в это влезала, тем больше всплывало тайн.

Ее собственная жизнь, похоже, была полна секретов и опасностей, иначе зачем бы ей тратить столько усилий на сокрытие правды?

— Гермиона? — Джинни заглянула в комнату, вынудив Гермиону поспешно взмахнуть палочкой и скрыть содержимое пробковой доски. — Что это?

— Структурирую свои воспоминания, — солгала Гермиона. — Ты что-то хотела, Джин?

— Вообще-то, не я, — она вдруг подмигнула. — Дай ему шанс объясниться.

Голова Джинни исчезла, и через мгновение в комнату вошел подавленный Рон в джинсах и красном свитере крупной вязки. Он застыл у порога, переминаясь с ноги на ногу.

— Привет.

— Здравствуй, Рональд, — подчеркнуто холодно ответила Гермиона и сложила руки на груди. — Зачем ты пришел?

— Извиниться за вчерашнее, — он смотрел в пол, как нашкодивший ребенок. — Прости меня. Я не должен был так реагировать на твои слова. Я просто… я идиот, я знаю. Приревновал тебя к твоему же мужу, — он вздохнул и заговорил уже громче: — Мне невыносимо слушать, что ты хочешь помочь Малфою, несмотря на то, какой он подонок. И еще я… я не могу забыть, что ты сказала мне недавно. О том, что все еще меня любишь.

— Рон…

— Нет, подожди, — он в три шага сократил расстояние между ними и обхватил крупными ладонями ее лицо. — Я ни о чем другом думать не могу! Гермиона, мы… мы можем…

— Мы ничего не можем, Рон, — отодвинувшись, в смятении произнесла Гермиона. — Ты женат, у тебя двое чудесных детей!

— Я не люблю ее, — поспешно заверил он.

— А детей ты любишь?

— Да причем тут это?! Я от них не отказываюсь! Но мне нужна ты, Гермиона. Я думал, что потерял тебя навсегда, но вот ты снова говоришь, что любишь меня. Ты смотришь на меня совсем как тогда — до того кошмара, который разрушил мою жизнь. И на этот раз я не отступлю, понятно?

И, наклонившись к ней, Рон сгреб ее в охапку и обрушился на ее губы. Гермиона растерялась от неожиданного натиска, и он воспринял это за положительную реакцию. Попытался углубить поцелуй и проскользил руками с ее талии на бедра, сжав их до боли. Гермиона собралась с силами и попыталась его оттолкнуть, но смогла лишь отстранить лицо на пару сантиметров.

— Рон, нет. Прекрати!

— Не могу, — он осыпал жадными поцелуями ее щеки, подбородок, лоб. — Пожалуйста, Гермиона.

— Я же сказала — прекрати! — негодующе процедила Гермиона и вырвалась, отбежав на безопасное расстояние.

Рон тяжело дышал и смотрел на нее так отчаянно, что у нее разрывалось сердце. Она так хотела бы ответить на его порыв, все еще находясь во власти последних своих воспоминаний, полных любви к нему, но это неправильно. Не только потому, что у Рона есть семья, но и она… не свободна. Вспомнив, что Малфой испытывает жуткую боль, когда ее целует или обнимает другой мужчина из-за чар на обручальном кольце, Гермиона понурилась.

Так не должно быть.

Она не хочет быть неверной женой, которая соблазняет чужих мужей. Это даже звучит омерзительно!

— Рон, между нами ничего не может быть, — Гермиона попыталась объяснить это мягко. — Посмотри, — она продемонстрировала ему руку с изумрудным перстнем. — Я замужем. И пусть мой муж — Драко Малфой, которого мы в школе считали врагом. Пусть он бывший Пожиратель Смерти и убийца. Пусть ты считаешь его виноватым в том, что он разрушил наши отношения. Я — его жена. И я не могу поступать против своей совести. А ты, Рон? Тебя не гложет совесть? Разве это справедливо по отношению к Лоре, которая, к слову, по-настоящему тебя любит?

Рон молчал какое-то время после того, как она закончила, а потом с болью усмехнулся. Она еще никогда не видела у него такого выражения лица — безнадежность и мука.

— Мне плевать на совесть, — прохрипел он. — Я пять лет сходил с ума от мысли, что ты с ним. Пять лет смотрел на твою фотографию из школьного альбома и думал о том, что потерял тебя. И сейчас, когда ты ко мне вернулась, мне плевать на совесть. Чего ты от меня ждешь? Что я упущу этот, возможно, единственный шанс тебя вернуть и продолжу, как совестливый парень, жить в разваливающемся несчастливом браке, заключенном только для того, чтобы тебя забыть?

— Мерлин… — Гермиона закрыла глаза и вздохнула, не зная, как это остановить.

— Не отталкивай меня, — Рон несмело шагнул к ней, как к дикому зверьку, которого хотел поймать. — Ты и я — вот, что правильно. Если тебя заботит «совесть», мы все сделаем открыто. Я завтра же признаюсь Лоре и разведусь с ней. Мы разделим опеку над детьми. Они не будут чувствовать моего отсутствия. Ты освободишься, когда Малфоя заслуженно казнят. И мы будем снова вместе, Гермиона.

Он уже стоял совсем рядом, поглаживая ее по волосам, пока она беззвучно плакала, смотря вниз, на носки своих туфель.

— Мы будем вместе, как и должны были.

Рон поцеловал ее в лоб, но Гермиона отодвинулась и, стерев мокрые дорожки с щек, ответила совсем не то, что он ожидал услышать:

— Для меня поступить правильно — это сделать все, чтобы правда восторжествовала. И в свете того, что я узнала… Мой муж, кем бы он ни был, не заслуживает казни. Он защищал меня. Защищал нас, когда в наш дом ворвались преступники и пытались нас убить. Да, он убил этих маглов, а затем и пытавшихся его арестовать авроров, но не менее важны причины, которые ко всему этому привели. И я не позволю, чтобы его казнили, не узнав этих причин. Так что твоя надежда на то, что я освобожусь от него и вернусь к тебе, не имеет права на жизнь.

— Ты… — Рон отошел от нее, как будто она ударила его под дых. — Ты хочешь быть с ним? Спасти его, чтобы снова быть с ним?

— Я сказала, что хочу добиться справедливого суда, — отчеканила Гермиона.

— Нет, ты хочешь доказать, что он ни в чем не виноват. Чтобы его освободили, и вы снова были вместе. У вас что-то было, когда ты навещала его в тюрьме? Скажи мне.

— Какой же ты… — покачала головой разочарованная Гермиона. — Я говорю, что намерена добиться справедливости, а ты слышишь лишь то, в чем тебе хочется меня упрекнуть.

— Ты уходишь от ответа, — зло прищурился Рон.

— Да потому что тебе плевать, что я скажу!

— Это снова происходит, — он хохотнул с невменяемым видом и стал пятиться к двери.

— Что? — не поняла Гермиона.

— Он снова тебя забирает, — Рон, оборвав смех, теперь истерически усмехался. — Он, блять, заперт в Азкабане за кровавое массовое убийство, висит на волоске от казни, но даже сейчас ты выбираешь ЕГО!

Он рявкнул последнее слово во все горло, затем развернулся и вышел из комнаты, с такой силой захлопнув за собой дверь, что с потолка посыпалась штукатурка. Гермиона подскочила от этого грохота, подошла к стене и бессильно сползла по ней на пол. Удивительно, но слез не было. Она была настолько оглушена случившимся, что не могла даже заплакать.

Ее и без того разрушенная жизнь превращалась уже не просто в руины, а прямо на глазах рассыпалась в прах.

Последнее, что у нее осталось — ее друзья, с которыми она столько всего пережила, и они отворачивались от нее.

Никто ее не слышал. Никто не хотел понять. Они только осуждали, считая ее сумасшедшей.

Может, она на самом деле сошла с ума? Зачем она стремилась спасти того, кто убивал и проливал кровь невинных на войне? Зачем шла против близких ради того, чтобы защитить его вопреки всему? Зачем так лихорадочно искала правду, лишь бы доказать, что он заслуживает спасения?

Гермиона положила на колено руку с сияющим на ней обручальным кольцом и меланхолично его осмотрела. Что же это? Магия брачных клятв, связавшая их навечно, или она сама, потерявшая рассудок всего после пары встреч с человеком, которого когда-то так яростно и горячо ненавидела?