Четвёртая глава (2/2)

Шастун, распластанный на столешнице, вертелся, как уж на сковородке, и врезался в жёсткий край стола тазовыми косточками. Всё такие же сильные удары прилетали в строгом ритме, отсчитываемом низким голосом за спиной.

— Раз, два, три. — шлепок, — Раз, два, три. — ещё, — Раз, два, три. — наотмашь.

Кабинет наполнился звучными хлопками, тяжёлым дыханием и скулежом побитой собаки. Задница Антона горела, будто к ней приложили раскалённый утюг, и он уже еле стоял на ногах, когда всё стихло. К ягодицам прижались широкие, мучительно шершавые ладони и стали их сминать, разводя в стороны и заставляя Шаста шипеть. Он уже было подумал, что его наказание закончилось, когда на месте левой руки появились острые зубы и впились в чувствительную и травмированную кожу.

— Ай! Вы что, совсем ёбу дали?! — взвизгнул Антон, вырываясь, — Нахер вы меня за жопу кусаете?!

Арсений Сергеевич остановил его, поймав за бёдра, и долго сжимал мягкое место челюстями. Чуть двигал ими, заставляя Шастуна дёргаться от боли. Наконец, оторвавшись, Попов опёрся руками о его спину и, склонившись, прошептал:

— Захотелось. Не знаю как ты, а я нахожу тебя довольно аппетитным. Если ты не возражаешь, я продолжу.

Подтолкнув Антона под зад, Арсений побудил его забраться на стол коленями и нажал на поясницу, заставляя распластаться на столе, как лягушка перед препарацией. Поза была совершенно неудобной, от неё болели нерастянутые мышцы, а плечи и голова теперь потеряли опору, и пришлось вцепиться в противоположный край стола. Арсений Сергеевич огладил бёдра и задницу, а затем провёл рукой по твёрдому, как камень, члену, оказавшемуся теперь опущенным и прижатым к столу промеж ног.

— Красиво лежишь, лягушонок, — Арсений снова шлёпнул его, но уже слабее, чем раньше, — Я бы тебя сейчас с удовольствием сфотографировал и любовался бы этим снимком перед сном. Ты не против?

— Против! Я вам совсем не доверяю!

— Ну ладно тебе, Антошка… — доставая смартфон из кармана, усмехнулся он, — Не волнуйся, твоего лица совсем не видно.

Не успел Антон вновь запротестовать, как услышал «щелчок затвора» из динамика, и его ласково погладили по задней части бедра. Он тяжело вздохнул и двинулся, в попытке улечься хоть как-то поудобнее.

— Стоять! — скомандовал Попов, хватая его за ягодицу. Снова щелчок.

— Удалите… — с обидой в голосе проскулил Шаст, — Зачем вам такие дурацкие фотографии?

— А сам-то как думаешь? — понизив голос, произнёс Попов, а затем нагнулся и прикусил верхнюю часть его ягодицы.

Шастун ничего не видел, но всё чувствовал. Чувствовал, как зубы сменялись на влажные поцелуи и обратно. Как пальцы Арсения Сергеевича гладили то ствол, то неудобно зажатую из-за позы мошонку, иногда надавливая куда-то между ней и задним проходом. Антон выгибался в спине и чуть елозил по столу, потираясь о поверхность приоткрытой головкой члена.

Он ахнул от неожиданности, когда лицо Попова нырнуло между его ягодиц, по тугому сфинктеру скользнул тёплый, мягкий язык и заставил дёрнуться, инстинктивно сжимая ягодицы и мыча.

— Зачем вы туда языком, Арсений Сергеевич! Вы что, совсем того?!

Тот не ответил. Положив руки на ягодицы и слегка раздвинув их, он устроился между ними, чуть царапая и щекоча нежную кожу щетиной. Язык стал твёрже, и медленно заскользил вверх и вниз, периодически напористо обводя сжатое кольцо мышц. У Шастуна по спине пробежали тысяча мурашек, а член изнывающе запульсировал. Смущаясь своих же невольных постанований, Антон свесил голову со стола и отчаянно закусил губу.

Крепко взявшись за бёдра, Арсений заставил Шаста снова поменять позу. Теперь он, всё так же склонённый, стоял на коленях с призывно поднятой вверх пятой точкой. Арсений Сергеевич притянул её поближе к своему лицу, приобняв поясницу. От стыда Антон спрятал лицо в сложенные перед ним предплечья. Это было ещё не всё. Свободная рука Попова, огладив внутреннюю сторону бедра, скользнула к подрагивающему члену и, крепко сжав его, начала двигаться.

Весь изогнувшись, Шастун проскулил, и его колени затряслись, будто он стоял не на столе, а на стиральной машине. Получилось пошло и вульгарно, с его точки зрения, потому что при этом он совершенно просяще качнул задницей в сторону Арсения Сергеевича, будто требуя, чтобы тот продолжал.

— Ты даже не представляешь, как ты мне нравишься таким… Скулишь и просишь, как течная сука… — язык Арсения пробежался по ложбинке между ягодицами, но тут же исчез, — Такой чувствительный… Будто тебя в первый раз трогают…

— Ну… Вообще-то, технически, в первый раз… — пробубнил Антон из своего укрытия, шумно вдыхая через нос.

Ненадолго повисло молчание. Кажется, Арсений Сергеевич перестал шевелиться. Застыли обе его руки, и та, что на пояснице, и та, что сжимала пунцовый от возбуждения член. По смоченному слюной заднему проходу пробежал неприятный холодок.

— Тебе уже двадцать лет… И ты что, ни разу ни с кем не трахался? В смысле… Черт, ты же даже не умел целоваться… — осознал Арсений, и Шаст почувствовал, как пальцы вокруг члена ослабли и стали сжимать как-то нежнее и осторожнее, что ли, — Извини, малыш… Я как-то не сообразил.

— Вы, кажется, не особо разочарованы этим фактом, — пробормотал тот, хотя всё его внимание сейчас находилось там, где просторная ладонь обнимала до боли чувствительный ствол, и где она начала медленно двигаться по всей длине сначала вверх, а потом вниз, будто пытаясь выдоить.

— А чего же мне разочаровываться? Даже наоборот… — чуть потерев головку внутренней стороной ладони, Попов снова склонился, и Шастун почувствовал его дыхание в районе поясницы, — Меня очень прельщает мысль стать первым, кто заставит тебя кончить.

И вновь язык, скользящий между ягодиц, шершавый и горячий, цепляющийся за сжимающийся анус, кружащий вокруг него и требовательный. И Антон подается навстречу, не в силах сопротивляться ощущениям, слегка толкается в ласкающую его руку и стонет, изо всех сил сдерживая себя, чтобы не кончить слишком рано и не показаться сопляком. Будто чувствуя степень его напряжения, ладонь начинает двигаться быстрее, а язык настойчивее, и он, не выдерживая, наконец весь сжимается и сотрясается, а затем изливается в словно ожидающую этого руку и на деревянную поверхность стола. Арсений выжимает из него всё до последней капли, сильно стискивая и закатывая крайнюю плоть подальше от налитой головки, и, наконец, проводит языком дорожку от сфинктера к сотрясающейся пояснице.

Ноги Шаста разъезжаются, и бёдра валятся на стол, прямо в оставленную им белёсую лужицу. Он, наконец, сползает со столешницы, касаясь подошвами твёрдого пола, и долго не может отдышаться. Тело всё ещё изредка подёргивает лёгкая дрожь, а в голове гудит и стучит, будто он снова перепил. Он лежит, недвижимый, и не слышит больше ничего, кроме шума пульса в ушах.

Между ягодиц протискивается что-то тёплое и гладкое, двигающееся, будто живое существо. Шастун вздрагивает, и над ним нависает Арсений Сергеевич, прижимаясь к его усталой спине грудью и утыкаясь носом в влажный затылок.

— Сегодня обойдёмся без минетов, сладкий… Просто полежи немного вот так, подо мной… — зашептал он хрипло, прижимаясь к нему всем телом и начиная двигать тазом, вжимаясь в задницу, — Я не сделаю тебе больно. Обещаю.

— Ар… Арсений Сергеевич… Это… Там… — дрожащим голосом просипел Антон, ощущая то самое «существо», трущееся о его анус и зажатое меж ягодиц.

— Это мой член, малыш. Не бойся… — Арсений провёл языком по его вспотевшему солёному загривку, — Сожмись, пожалуйста… — он послушался и напряг ягодицы, — Вот так, спасибо, мой хороший… Мгхм…

Тяжёлое жаркое дыхание в затылок и горячий скользящий между сжатых ягодиц член, руки, проползшие под Шастуном и забравшиеся под его худи, изучающие живот и грудь с сосками. Антона начинало посещать чувство, будто всё, что происходит, не по-настоящему, такого просто не может быть. Но тихие и хриплые постанывания Попова были такими натуральными, как и давление сзади, как и грубоватые руки на голом животе, что Шасту оставалось только принять как факт реальность происходящего.

Внизу, там, где было неприятно и влажно из-за его спермы, что-то снова начало просыпаться и просить внимания, и Антон, как ни старался, не мог это прогнать. Он пытался не слушать звуков, которые издает преподаватель, абстрагироваться, не чувствовать дразнящих касаний и фрикций, но ничего не получалось.

— Пожалуйста… Арс… Сений Сергеевич… — проскулил Шаст, — Быстрее, а то я снова…

Вместо ответа тот только скользнул правой рукой вниз, туда, где было мокро и противно, и быстро схватился за полувставший член. Сперма, как смазка, позволила скользить по нему быстрее и мягче, заставляя очень быстро затвердеть, и Шастун закусил губу. Стараясь двигаться в похожем ритме, что и Арсений, он стал проталкиваться в его кулак, как в тугое кольцо, и захныкал от того, как это было мучительно хорошо.

— Давай кончим вместе, Антон. Когда будешь близко — дай мне знать… Я хочу слышать тебя. Очень хочу… Пожалуйста, не сдерживайся.

Попов задвигался гораздо грубее, буквально толкаясь в копчик, и Шастун ощутил такой жар и твёрдость там, сзади. Он тоже стал подаваться в руку отчётливее, пытаясь представить, как выглядит тот член, который сейчас так горячо трётся о его тело. Он большой, гораздо больше, чем его собственный, он толстый, твёрдый, гладкий и неудержимо подпрыгивающий. Антону вдруг так захотелось изучить и ощупать его.

— Можно я его потрогаю? — выпалил Шаст, зажмурившись.

Арсений Сергеевич, чуть замедлившись, стал двигаться плавнее и размереннее.

— Что, Антон?.. Мой член?

— Д-да…

Он шумно выдохнул.

— Давай не сейчас, малыш… Я уже на грани. Пожалуйста, кончай, мой хороший…

Антона долго уговаривать не нужно. Он затолкался и затёрся о руку Попова так, будто от этого зависела его жизнь. Над ухом зазвучал вкрадчивый шёпот: «Мой мальчик. Мой хороший. Пожалуйста. Давай. Кончи. Кончай для меня. Кончай ради меня…»

Шастун снова почувствовал сильную пульсацию, и ощущение, будто внутри раскрывается некий клапан. Он заскулил и застонал, втискиваясь изливающимся членом в уже чересчур узко сжатую ладонь, и в этот же момент услышал и почувствовал, как низко стонет Попов и как на его поясницу выливается горячее, густое семя.

Тяжело дыша, Антон привалился распалённой щекой к прохладной поверхности стола, облизнув пересохшие губы. Он вслушивался в шумные выдохи, ощущал спиной жар тяжёлого, сильного тела, даже через все слои их одежды. Арсений Сергеевич, чуть потянувшись, уткнулся в его вихрастую макушку и шумно втянул носом воздух. Сперма с Антоновой поясницы скатывалась между ягодиц, где всё ещё находился большой, медленно смягчающийся член.

— Ты сегодня был хорошим мальчиком, Антон… Я поцелую тебя. Я знаю, тебе это нравится.

Арсений медленно поднялся и отстранился, оставляя Шастуна с разочаровывающим чувством пропажи. Между ягодиц обдало противным холодом. Подняв голову и повернувшись, Шаст смотрел, как Попов обходит стол кругом. Его штаны всё так же были расстегнуты, а член, на котором ещё остались белёсые подтеки, клевал вниз.

— Ну и беспорядок мы с тобой устроили, — Арсений Сергеевич открыл шуфлядку и в идеальном порядке моментально отыскал коробку с бумажными салфетками, — Сейчас, я всё исправлю.

Он глянул на мальчишку, внимательно уставившегося на его пах, и, усмехнувшись, подошёл чуть ближе.

— Всё хорошо, Антош? Не пойму, ты так смотришь, потому что он тебе нравится, или наоборот?

Тот смутился, и, отведя взгляд, пробубнил:

— Я не знаю. Просто любопытно. Я никогда не видел чужие члены в жизни.

— Увиденное тебя скорее разочаровало, или устроило? — вновь усмешка. Попов достал из пачки белоснежную салфетку и вытер поблёскивающие капли с члена и лобка, на котором виднелась аккуратная, явно периодически подбриваемая дорожка тёмных волос.

— Не знаю… Немного отличается от того, что я видел в порно. Но не сильно.

— Посмотришь ещё в другой раз. — подтянув трусы, Арсений застегнул пуговицу и ширинку на брюках. — Он уже не в самом презентабельном виде. Так, теперь займёмся тобой…

Он взял всю коробку салфеток и снова скрылся у Антона за спиной. Раздвинув его колени пошире движением ноги, Арсений Сергеевич начал протирать его поясницу.

— Я бы и сам мог… — возразил Шаст, пытаясь подняться, ответом на что послужило недовольное «цыц».

— Я так хочу, Антон. — салфетка скользнула меж его ягодиц, а затем прошлась по, видимо, так же испачканной мошонке, — Теперь вставай.

Антон послушно встал. Весь низ живота был мокрым, и, похоже, он немного испачкал край футболки. На столе была размазанная полупрозрачная лужа молочного цвета.

— Поросёнок. — шепнул Попов, протирая его живот новой салфеткой, а затем обхватывая ей упавший член и проводя вверх, чуть сжимая, — Знаешь, он очень милый. Прямо такой, как я представлял.

Шастун смутился и отвернул голову. «Он представлял? Интересно, и часто он себе это представляет?»

— Часто, Антон. — будто прочитав его мысли и понизив голос, произнёс Арсений, — Я часто о тебе думаю. С того самого момента, когда увидел, как ты себя кусаешь.

— Вас это привлекло? — хмыкнул Антон.

— Да, Антон. Таких, как я, такое обычно и привлекает… — протерев стол, он скомкал салфетку и бросил её в кучку к остальным использованным на столе.

Шаст почему-то заострил на этом внимание. Он тоже, как эта салфетка? Будет смят и отправится вслед за другими? Сколько у него таких, интересно? Использованных мальчиков, которые кусали себя за руки.

Попов присел на корточки и заботливо натянул на Антона сначала трусы, а потом спортивки. Ему показалось таким странным видеть преподавателя там, у своих ног, смотреть на него сверху вниз. Неужели он способен опуститься перед кем-то? А может, это просто обман? Приём, чтобы заставить жертву думать, что в этих взаимоотношениях не всегда он «сверху». Что он тоже готов унижаться.

Арсений Сергеевич встал на ноги, взялся за гладкий подбородок и коснулся розовеющихся губ. Так обыденно, словно целовал Антона уже тысячу раз. Может, он вообще не видит разницы. Целует его так же, как и других. Это для Шаста есть только его губы, его руки. А для него он просто ещё один подопытный, ещё одна безвольная кукла. Ещё один глупый мальчик.

Он сжал губы и отмахнулся от руки Арсения, отворачиваясь. Тот мгновенно посуровел.

— Ты опять фокусничаешь?

— Я пойду… Домой. Я устал. Спасибо, что вытерли меня.

Антон поправил край толстовки, оттягивая вниз, и, схватив свою сумку, быстро двинулся к выходу.

— Антон! — повысив голос, Попов схватил его за локоть, — Чёрт тебя дери, хватит капризничать, тебе что, пять лет?!

— Я не капризничаю. Я всё сделал, как вы хотели. Мне кажется, я могу быть свободен.

Арсений Сергеевич толкнул его к стене и стукнул кулаком по ней прямо рядом с кудрявой головой, скаля зубы.

— Чего тебе не хватает, щенок? Почему тебя всё время что-то не устраивает? Мне что, танцевать перед тобой на цыпочках, чтобы ты перестал от меня бегать?!

— Я не убегаю. Я вас не боюсь больше. Просто не понимаю, что вам ещё от меня надо.

— Не боишься, значит? — прошипел он, хватая Антона за шею и сжимая её, — А так?!

Тот сглотнул, но остался невозмутимым. И даже не отвёл полузакрытых, усталых, будто обесцвеченных глаз. Его охватила такая гнусная апатия, что вдруг стало абсолютно наплевать, что будет дальше. Пусть душит, пусть бьёт, пусть режет. Пусть хоть грохнет. Плевать.

Он видел, как Арсений Сергеевич кипит. Как взгляд горит синим пламенем и бегает по побледневшему, безразличному лицу. Как он сжимает челюсти, и как ходят мощные желваки. Выглядит так, будто вот-вот зарычит и вцепится клыками.

— Блядь! — рявкнул он, отшвыривая Шаста, отчего тот врезался плечом в соседнюю стену. Арсений, бросившись к столу, одним движением смёл с него все стопки папок и книг, а затем толкнул и сам стол так, что тот опрокинулся, заставляя кресло на колёсиках откатиться к окну. — Блять, убирайся отсюда! Убирайся, щенок! Я ненавижу тебя, ты, недоёбанная сука!

«А вот это на него больше похоже.» — кивнул сам себе Антон. Он просто поднялся. И просто покинул кабинет, закрыв дверь. Не хлопнул ею, не ответил ничего Попову. Не заплакал и не зашмыгал носом.

Просто прошёл по коридору и свернул на лестницу. Просто спустился, вслушиваясь в свой собственный топот по бетону. Просто взял в гардеробе свою куртку. И просто вышел на улицу, оказываясь окружённым пронизывающими ветрами.