Четвёртая глава (1/2)
Без Антона квартира резко опустела. Арсений вернулся в зал, будто бы надеясь, что тот остался, но увидел только пустоту и жалкие куски торта на белом ковре. Пришлось собрать их и выкинуть, прежде чем упасть на диван и уставиться в потолок.
Он порывался встать каждые пять минут, чтобы пойти за мальчишкой, но, чем больше времени проходило, тем бессмысленнее становилась эта затея. «Где он ходит? Он не поехал на такси. Он мёрзнет где-то там, на улице, шатается по темноте. Почему ты не мог просто быть послушным, Антон?»
Попов, всё ещё заведённый, облизнул пересохшие губы, вспоминая прикосновение тонкой кожи к поверхности языка. Перед глазами застыл, будто отпечатанный на сетчатке, образ Антона с задранной футболкой и спущенными трусами. Избавиться от этой картины не получится ещё очень долго. Арсений Сергеевич в подробностях видел молочный живот и чувственные ореолы на груди, худые бедра и член, такой аккуратный, привлекательный и блестящий, словно клубничный леденец.
«Я обязательно заставлю его кончить. Даже если для этого придётся связать его по рукам и ногам. Чего бы мне это ни стоило, я хочу увидеть, как он мечется и выгибается, как его мышцы напрягаются и сотрясаются, когда он на пике. Хочу услышать отчаянные стоны, срывающиеся с его губ. Я хочу, и я сделаю это…» — про себя твердил Попов, сжимая свой твёрдый член под плотной тканью брюк и шипя. Весь чёртов вечер он терпел то, как они сжимали и мучали его. Но, признаться, возбуждение Арсению нравилось чуть ли не больше, чем сам секс и последующий оргазм. Так что он хорошо подумал, прежде чем начать раздеваться, хочет ли он покончить с этим состоянием. Решив, что иначе он просто не сможет уснуть, Арсений отправился принимать душ.
***</p>
— Антоха! Где тебя носило, паразит? Оксана переживала за тебя, мы её еле спать уложили!
Шастун стащил с себя куртку и кинул её на стул. Он и сам не особо понимал, где его носило. Долго шатался по ветренной набережной, куря сигареты одну за одной. И, ориентируясь на пять утра, только к этому времени вышел к мосту и перебрался через него. За это время он успел весь окочуриться, пальцы почти не двигались и потеряли чувствительность. Ужасно болели ноги и спина, поэтому всё, чего хотел сейчас Антон — просто лечь спать. И ни на какие пары завтра он не собирается.
— Все нормально, Дим. Просто гулял.
Дима оглядел его и обратил внимание на следы на шее, которых стало ещё больше, чем было, когда Шаст видел себя в зеркало в последний раз.
— Тох, ты чё, девушку себе завёл? — Позов выразительно приподнял брови и в его глазах за стеклами очков блеснул озорной огонёк, — Или пылесос?
— Да ну тебя, Поз, с твоими шуточками. Юморист, блин. Никого я себе не завёл, это так… Случайно получилось.
— А ты у нас ловелас оказывается, раз у тебя такое случайно получается.
— Да не было никакого такого!
— Да-да, видно по тебе. Пизди больше.
Антон фыркнул и, стащив с себя худи и штаны, прямо так улегся в кровать, отвернувшись к стене. Внутри была такая пустота, что уже не хотелось ни плакать, ни кричать. Хотелось просто лечь спать и никогда не просыпаться.
Сон был беспокойным и отрывочным. Он ворочался на кровати и что-то бормотал, хныкал и отталкивал от себя подушку, а затем, снова прильнув к ней, утыкался в неё носом. Тяжело дышал, затылок был мокрым, а по вискам текли капельки холодного пота. Во сне он видел Арсения, и всё было как в жизни: удовольствие с теплом, разливающееся по животу в самом начале, и тупая, повергающая в отчаяние боль в конце, будто в грудь ударили холодным, тяжёлым молотком. Это повторялось снова и снова, одно сменяло другое так быстро, словно Шастун сидел на движущейся карусели. Он уже не успевал различать все чувства и эмоции, которым был подвержен.
Антон проснулся опустошённым, в полном одиночестве. Стас и Дима уже давно ушли. Сбросив с себя запутавшееся в ногах одеяло, он с трудом сел и уставился на серый, дощатый пол. И сам не заметил, как взял телефон в руку и проверил чат с Поповым. «Он ничего не написал. Даже о том, что я не пришёл на пары. Ни слова. » — с горечью подумал он, опуская голову и смотря на свои подрагивающие пальцы.
Несколько раз обновив страницу, Шаст подумал, что лучше бы Арсений Сергеевич и дальше злился и терроризировал его, чем так. Будто ничего и не было. Будто не он вчера кормил Антона пастой и трогал в машине. Будто не он вчера целовал его и раздевал, распластав на диване.
Шастун чувствовал себя использованной, сломанной игрушкой. Он упал животом обратно на кровать и со всей силы ударил кулаком по подушке. Она была вся влажная, как и его майка, и шея, и слипшиеся волосы. Отвращение к себе вызвало саркастическую усмешку и желание разрыдаться.
«Совсем неудивительно, что ты для него лишь развлечение, » — язвил внутренний голос, будто стремясь добить и довести до ручки, — «Ты просто жалкий, слабый, тощий, глупый и наивный мальчишка, и никогда не станешь никем иным. Ты никогда не был и не будешь настоящим мужчиной. И никто никогда не воспримет тебя всерьёз.»
Взяв себя в руки, Антон всё-таки нашёл в себе силы встать. Зайдя в ванную комнату, он даже не посмотрел в сторону зеркала. Не хотелось ещё больше портить себе настроение, и тем более видеть на шее напоминания о вчерашнем вечере. Горячий обжигающий душ, потом жёсткое полотенце, которым распаренная кожа была натёрта докрасна, до боли, а затем растворимый кофе без сахара и две сигареты в форточку. Нужно было хоть как-то сохранять ощущение того, что обычная, будничная жизнь, полная глупых ритуалов, продолжается так же, как и до появления Арсения.
Он ещё успевал на пары по рисунку и композиции, и всё же спешить не хотелось. Вдруг встретит Попова? И ладно, если тот, как раньше, схватит его и куда-нибудь утащит. Теперь будет гораздо хуже, если он просто обдаст холодным, как жидкий азот, взглядом, и пройдёт мимо. Или вообще не посмотрит на Антона.
Он неторопливо стал складывать в сумку материалы: краски, пенал с карандашами и кистями, скетчбук и несколько ластиков. Переодеваясь, он снова старался не смотреть на отражение в дверце шкафа и не бросать взгляд на своё обнажённое тело.
Идя к университету, Антон поминутно шмыгал носом. Было холодно, даже несмотря на то, что он и сегодня надел ту самую куртку, про которую вчера заставил вспомнить Арсений Сергеевич. Пасмурное небо нависало над крышами и будто готово было в любую секунду свалиться Шастуну на голову, от чего он инстинктивно вжимал голову в плечи. Поднося сигарету к губам подрагивающими руками и нервно затягиваясь, он перешёл на быстрый шаг, так как время поджимало.
На пару он успел. Пришёл в мастерскую, отыскал свой натянутый планшет, отвоевал у одногруппников место с нужным ракурсом, подточил карандаши и принялся за начатую на прошлой паре работу. Простенький, классический натюрморт: драпировка, яблоки и груши, металлический бидон и стеклянный стакан. Шасту нравился шорох штрихов карандаша по бумаге, которым наполнялась мастерская во время занятия, запах бумаги, графита и стирательной резинки. Услышав за спиной голос преподавательницы, Антон обернулся.
— Угу, хм… Ага… — она сосредоточенно смотрела на его работу, чуть кивая и щуря глаза.
— Что-то не так?
— Смотри-ка, Антон… Объёма и пространства не хватает. А ещё ты очень сильно чернишь. Посмотри, ну нет там нигде такого тона, какой ты наносишь. Легче, легче нужно работать, Шастун, легче и мягче.
Он кивнул. Достал из коробочки клячку и принялся снимать ею лишний графитовый слой.
— А так, с построением у тебя всё, как всегда, отлично. Продолжай-продолжай, ухожу.
И она ушла, чтобы встать за спину уже другому студенту и затаиться. «Да уж, на словах звучит очень легко и складно. «Не черни.» А вот на практике…» — вздохнул Шастун, промакивая бумагу клячкой, а затем сминая и перемешивая её.
Он не мог не давить на карандаш, не мог не вжимать его в бумагу. Не мог «не чернить». Он вынужден был делать это, чтобы чувствовать себя хоть немного увереннее посреди пустого белого листа. Но он старался рисовать так, как от него просили. Расслабить руку и вести ею так, будто гладишь бумагу кончиком грифеля, оставляя светлый, изящный след. Накладывать нежный, лёгкий штрих по форме предметов, делая их всё более объёмными и живыми. И вот, только он успел войти во вкус и поймать нужное состояние для такого рисования, как пара закончилась.
Антон понял это позже всех, когда увидел, что ребята вокруг собираются, а некоторые уже успели уйти. Он с сожалением бросил карандаш в пенал и тоже встал с табуретки, чтобы отнести работу к стене, сложить мольберт и собрать сумку.
С какой-то странной, глупой надеждой он вдруг представил, как ступает за порог мастерской, а в коридоре стоит Арсений Сергеевич. Смотрит на дверь, в ожидании, высматривает именно Антона, именно его высокую фигуру в мешковатой одежде и именно его кудрявую макушку. Но, когда Шастун наконец вышел в коридор, там не оказалось ни единой души. Он мгновенно помрачнел, опуская голову, и поплёлся на следующую пару по композиции.
После неё Шаста в коридоре тоже никто не ждал. Было так досадно от этого, что он прикусил губу и уселся на пол, прижимаясь спиной к холодной стене. «Сам я к нему не пойду. Ни за что. Не хочу, чтобы он понял, что я начал привязываться к нему. Не хочу, чтобы догадался, что я попался на его крючок. Не хочу, не хочу…» Он закрыл лицо руками, сгибаясь в спине, и, уперевшись локтями в расставленные коленки, застыл в этой позе.
Как вдруг сбоку от него прозвучал до боли знакомый стук каблуков, и Шастун, распахнув глаза, видя перед ними лишь лакированные дощечки паркета, обратился в слух.
— Ну здравствуй, малыш. — раздался глухой хлопок, будто Арсений Сергеевич привалился к стене плечом, — Соскучился? Надеялся, что я буду тебя тут ждать?
— Нет, не соскучился! — срывающимся голосом крикнул Антон, поднимая голову, — А вы тут что делаете, раз не ждали меня?!
— Тш… Не кричи. Интересно было, как ты среагируешь. — уголки губ Попова чуть дрогнули в полуулыбке и одного из них коснулся острый кончик языка, — Должен сказать, увиденное меня удовлетворяет.
— Идите вы нахрен, Арсений Сергеевич, блять!
Шаст вскочил и уже собрался было спасаться бегством, как его запястье перехватила твёрдая рука Попова и дёрнула на себя, заставляя привалиться к его груди.
— Не смей так со мной разговаривать, Антон. На что ты злишься? Ты плохо себя вёл вчера, я не получил того, чего хотел. Потому выгнал. Ты думал, я буду нянчиться с капризным ребёнком вроде тебя? Или, может, ты думал, что моё внимание и ласка к тебе безвозмездные? Не глупи, Антон. Всё в этом мире имеет цену. Я буду давать то, чего хочешь ты, только пока ты будешь давать то, что нужно мне. Пора бы уже выучить этот урок.
— Только вот меня что-то никто не спрашивал, хочу ли я вступать в торгово-рыночные отношения, — отворачивая голову, огрызнулся Шастун, — может быть, я подписал какой-то договор?! Давайте его сюда, я его порву и сожру!
— Успокойся, Антон. Хотел ты или нет, ты уже вступил в них. И теперь уже не сможешь по-другому. Мне кажется, ты уже и сам это понял, — Арсений наклонился к самому его уху и, касаясь кончиком носа виска, перешёл на шёпот, — Ты хочешь продолжения. Ты заинтригован. Ты хочешь, чтобы я снова поцеловал тебя. Хочешь, чтобы мучил. Хочешь, чтобы раздел. Ты думаешь об этом, Антон, ты жаждешь ещё и ещё, и тебе никогда не будет достаточно. Я готов доставлять тебе удовольствие вечно, ты ведь знаешь, я это умею. Просто слушайся моих приказов, Антон, и получишь то, что заслужишь.
Антон с трудом сглотнул. В ушах зашумело, а в носу снова застрял запах Арсения Сергеевича, заменяя воздух, завораживающий и опьяняющий. Он смотрел на идеально завязанный галстук и гладко выглаженный воротник рубашки, пытаясь сосредоточиться хоть на чём-то, кроме слов Попова. Но в голове всё равно всплывали волнующие, желанные образы и ощущения, и к щекам с ушами прилила кровь.
— Будь послушным мальчиком, Антош… Пойдём ко мне в кабинет. Я очень хочу кое-что сделать с тобой. Обещаю, тебе понравится. Я доставлю тебе такое удовольствие, какого ты никогда ещё не знал, малыш…
Шастун уже не мог думать. Он весь будто начал таять, и уткнулся в шею Арсения вместо ответа, чувствуя, как та самая, жестокая рука, легла к нему на затылок и погладила так нежно, что по позвоночнику пробежали мурашки.
— Вот так, молодец. Хороший мальчик. Возьми меня за руку и пойдём, Тош… — Антон схватился за широкую ладонь и цепко сжал её пальцами, — Здесь недалеко, потерпи совсем немного, и ты всё получишь…
Он не помнил, как они оказались в кабинете. Это было небольшое помещение прямо рядом с аудиторией. За спиной щёлкнул ключ. Шаста мигом приволокли к столу и усадили на него, сдвинув в сторону небольшую кипу бумаг.
— Ты когда-нибудь видел, как делают минет, Антон? — бархатным тоном спросил Арсений на ухо, широко оглаживая его коленки и бёдра.
Выражение лица Антона на секунду стало встревоженным, а затем он с трудом выдавил из себя:
— Да… Видел… В порно.
— Ты такой легковозбудимый, малыш… Естественно, ты видел. Наверняка ты смотришь очень много порно.
Это заставило Шастуна совсем зардеться и отвернуться, шумно дыша через нос.
— Вы хотите, чтобы я это сделал? Я не умею.
Арсений покачал головой.
— Нет-нет, это мы с тобой пока отложим. Хотя я жду не дождусь, когда смогу почувствовать на своём члене твой проворный язычок…
Властная рука скользнула по впалой груди поверх худи, а затем по шее, чтобы остановиться на разгорячённой щеке и провести по губам большим пальцем.
— Я сделаю тебе минет, малыш.
Антон не успел охнуть, как его губы накрыли чужие, сухие и горячие, а упругий язык проник в рот, тут же принявшись исследовать его. Под толстовкой появились большие ладони, оглаживающие живот и грудь, намеренно задевающие соски. Жар прокатился по всему телу, и Шаст выгнулся навстречу ласкам, сжимая пальцами край стола.
Арсений оставил его губы в покое и спустился ниже, к шее, чтобы оставить на всех кровоподтеках мокрые следы. Одна из рук нырнула под резинку штанов, и, огладив внутреннюю часть бёдер, сжала пах.
— Как же быстро ты заводишься, Антон… — прорычал Попов, отрываясь от нежной шеи, — Кажется, чтобы возбудиться, тебе хватило бы и одной десятой части того, что я сделал с тобой сейчас…
Сильная ладонь ощупывала затвердевший член, поглаживала его сквозь тонкую ткань белья, и, обхватив длинными пальцами, двигалась по нему вниз и вверх. Мышцы ног и паха резко сократились, и Шастун поёрзал по столу, кусая губы и глухо постанывая.
— Смотри на меня, Антон! Смотри! Если ещё хоть раз отведёшь глаза, я остановлюсь! — грубо стиснув его член, скомандовал Арсений Сергеевич.
Тот с трудом заставил себя разомкнуть веки и посмотреть в глаза напротив. Они смотрели на него жадно, горели и будто угрожающе потемнели, так что ему стоило огромных усилий не разрывать зрительный контакт. С приоткрытым ртом он хныкал и шумно дышал, весь порозовевший и измученный.
— Ты хочешь, чтобы я сделал это, Антон? Попроси меня как следует… — тихо сказал Арсений, ослабляя хватку и переходя на мягкие поглаживания.
— Я хочу… Но… Боюсь… — облизнув пересохшие губы пролепетал Антон, смотря на преподавателя из-под светлых бровей.
— Глупый, чего ты боишься? Что-что, а уж минет это совсем не больно, я тебя уверяю…
— Я боюсь, что я сразу кончу. — совсем тихо перебил Шаст.
И Арсений Сергеевич рассмеялся. От этого звука внутри что-то трепетно сжалось, и Антон, не удержавшись, прикрыл глаза и вздохнул.
— Мне так нравится, как вы смеётесь. Становится так тепло и хорошо на душе.
Попов замолк. Шастун разомкнул веки и поймал на себе его настороженный взгляд.
— Надеюсь, ты не влюбился в меня, Антон?
Он помолчал, переваривая вопрос. Всё тепло в груди мгновенно исчезло, остались только холод и колючки.
— Я тоже надеюсь, что нет.
Арсений вынул руку из его спортивок, и, отойдя на полшага, уставился на него с недоверием. Антон, наконец свободный от обязательства, опустил голову, чтобы не раниться больше об эти острые зрачки.
— Почему с тобой все мои планы идут куда-то по пизде, Шастун? Я планировал отсосать тебе, и увидеть, наконец, как ты кончишь передо мной. А не говорить о каких-то глупых чувствах.
Он пожал плечами и горько усмехнулся. Действительно, план рухнул, будто карточный домик. Желания больше не было ни у одного, ни у второго.
— Чёрт бы тебя побрал, Шастун! Катись отсюда нахер! — Арсений Сергеевич схватил его за локоть и сдёрнул со стола, — Мне надоело, что каждый раз я получаю не то, что хочу, а какие-то юношеские сопли. У тебя только одна задача, блядь, дать мне закончить то, что я начал! А ты даже с ней нормально справиться не можешь, бестолочь.
Шаст молчал. Молчал, опустив голову и выслушивая упрёки. В горле пересохло, возбуждение как ветром сдуло, и ему от этого всего хотелось только истерически засмеяться.
— Ну… Накажите меня. Если хотите. Вам ведь это тоже понравится? Хотите, я вам минет сделаю? — совсем не контролируя, что слетает с его губ, с вызовом выдал Шастун.
Разочарованные глаза Арсения Сергеевича на секунду блеснули интересом и он задумался. Затем осмотрел Антона, будто в первый раз его видел, и, кашлянув, наконец произнёс:
— Не понимаю, зачем тебе это. Но хорошо. Сначала я накажу тебя. А потом выебу в твой нежный блядский рот. Понял?
Тот кивнул. Он не знал, зачем предложил это, но ему ни за что не хотелось снова оставаться одному. Не хотелось снова слышать эти ужасные слова «не нужен». Ему было необходимо, чтобы Попов продолжал обращать на него внимание, продолжал трогать его, и не важно, как. Лишь бы трогал.
Арсений Сергеевич развернул мальчишку к себе спиной и грубо бросил животом на стол. Затем, взяв со стола первый попавшийся под руку учебник, замахнулся и со всей силы ударил им по тощей заднице, а тот в ответ зажмурился, замычал и выгнулся. Сдёрнув вниз штаны и боксеры, Попов повторил шлепок, заставив проскулить и ощутить, как кожа на ягодицах разгорается.