Третья глава (1/2)
Антон лежал долго. И плакал тоже долго. Только к половине седьмого он успокоился и пошёл умыться, а затем стоял на табуретке в кухне перед открытой форточкой, выкуривая одну сигарету за другой. Шаст понимал, если не поедет, то его может ждать что-то ещё хуже случившегося сегодня. А если поедет… Может, Арсений Сергеевич останется таким «добрым», каким и был, когда пригласил его на ужин.
Шастун вернулся в комнату и открыл шкаф с желанием найти там что-нибудь действительно приличное. Выудив из кучи заношенных вещей почти новые толстовку и штаны, заметил себя в отражении дверцы шкафа и схватился за неё. Кровоподтек на шее внешне были таким же болезненным и саднящим, как и ощущался. По краю явственно виднелся след прикуса. Как хорошо, что Стас и Димка всё ещё не вернулись. На Антона было бы больно даже смотреть. Стиснув зубы, он принялся переодеваться, думая о том, что закрыть всё это безобразие совершенно нечем.
Времени оставалось мало, и с каждой минутой у Шастуна всё сильнее дрожали руки и коленки. Кусая губы, он сидел на кровати и нервно дёргал ногой, пристально смотря на телефон, лежащий на прикроватной тумбочке. Ещё немного и завибрирует уведомление, или раздастся звонок, и придётся добровольно сдаться в лапы своему мучителю. Когда звонок прозвенел, он трясущимися руками схватил телефон и едва смог принять вызов — пальцы не слушались.
— А… Алло… — еле ворочая языком отозвался он.
— Спускайся, Тош. Я у подъезда. Надень, пожалуйста, куртку, а не тот облезлый плащ. На улице холодно.
— Хорошо…
По ту сторону провода сбросили вызов. Антон с минуту смотрел на свой телефон, на руки, и, шумно выдохнув, поднялся на ноги. Куртка у него и правда была, и он, решив, что непослушание в данной ситуации может ему дорого стоить, нехотя надел её. Достав из плаща пачку сигарет с зажигалкой внутри, Шастун сунул их в карман.
На ватных ногах он прошёл по тёмному коридору и вышел из блока. Сердце бешено стучало так, что тяжелели ключицы. Спускаясь на лифте, он чувствовал, что воздуха в его легких становится всё меньше. Только выйдя на улицу и поймав лицом холодный осенний ветер, Антону стало немного легче. Но лишь до тех пор, пока он не увидел Попова, стоявшего перед своей машиной и выжидающе смотрящего на него.
— Снова здравствуй, Антон. Ты большой молодец, что надел куртку. Понял, наконец, правила игры?
Шастун спустился по лестнице и коротко кивнул, не поднимая головы. Арсений открыл перед ним переднюю пассажирскую дверь машины и жестом пригласил его залезть внутрь. Антон замедлил.
— Ну же, малыш. Это просто машина, а не камера пыток.
«Да он что угодно может превратить в камеру пыток, » — мельком подумал Шаст и сглотнул. Он всё же двинулся с места и неловко залез на переднее сиденье, и дверь сбоку сразу захлопнулась. Через лобовое стекло было видно, как Арсений Сергеевич обходит машину, чтобы сесть за руль. Коленки упирались в бардачок, и Антон сдвинул их вбок, ближе к двери.
Когда Арсений опустился рядом и заметил его сдвинутые в угол ноги, он тут же привстал и навис над ним, пытаясь достать рычаг сбоку кресла, чтобы отодвинуть его назад.
— Что вы, не надо, я так поеду… — Шаст утыкался кончиком носа в шею, пахнущую хвоей, а глаза зацепились за еле заметную щетину под челюстью, — Мне нормально, правда!
— Помолчи и не дыши так мне в шею, а то никуда не поедем. — угрожающе прошипел Арсений Сергеевич, — Хочу чтобы твои коленки чувствовали себя свободно и комфортно. — отчеканил он, почти над самым ухом, и, всё-таки достав рычаг, отодвинул сиденье Антона подальше, — Так хорошо?..
Отодвинувшись сам и окинув взором отныне свободно двигающиеся колени, Попов удовлетворённо ухмыльнулся. Вернувшись на место, он посмотрел на Шастуна, опустившего голову и в волнении заламывающего пальцы, унизанные кольцами.
— Посмотри на меня… — Арсений взялся за его подбородок, заставляя мальчишку пересечься с ним взглядом.
Рассмотрев опухшие от прошедших слёз блестящие глаза, Попов облизнул губы и поднял челюсть повыше, чтобы увидеть измученную шею. Свободная рука властно скользнула по левой ноге в спортивных штанах и огладила внутреннюю сторону бедра, заставляя Антона напрячься.
— Прежде я залижу твои раны… — прошептал Арсений Сергеевич, склоняясь к шее и начиная медленно водить по гематоме смягченным мокрым языком.
Шастун тяжело задышал, вцепившись в края сиденья пальцами, и непроизвольно запрокинул голову, приоткрывая рот.
— Арсений Сергеевич… Не надо… Не лижите меня, я как дебил… — он сглотнул вязкую слюну, заставляя кадык прокатиться под кожей шеи.
Ответом были только тихая усмешка и влажные неторопливые касания, а затем круговые движения, от которых становилось щекотно и хотелось захныкать. Рука мягко поглаживала колено и периодически ныряла на внутреннюю сторону, от чего волоски на щиколотках вставали дыбом. Язык наконец остановился и исчез, и холодок пробежал по следам слюны на шее. К ним тут же ненадолго прижались горячие губы, а затем раздался шумный вдох через нос.
Наконец, пытка нежностью была закончена, и довольный, как удав, Попов положил одну руку на руль, а другой завёл мотор. Антон весь оробел, и не мог заставить себя сказать ни слова, пытаясь восстановить дыхание и усесться так, чтобы не бросалось в глаза то, что успело произойти в его штанах. Попов, видя это боковым зрением, ухмылялся, выезжая с парковочного места.
Они ехали молча. Шаст уставился в окно, наблюдая за пролетающими мимо линиями Васильевского острова и броскими светящимися вывесками вечернего города. Машина свернула на Дворцовый мост, и Антон прильнул к стеклу, чтобы полюбоваться видом Невы, в рябой поверхности которой отражаются огни густо освещённого моста.
— Тебе это нравится, Антош?
Антон вздрогнул от неожиданности и повернулся на голос Арсения Сергеевича.
— Что именно?
— Вид.
— Да… Красиво…
— Прости, но дальше мы поедем не по набережной, а по Невскому проспекту.
Антон, в который раз, кротко кивнул. Широкая ладонь снова легла ему на колено и наскоро огладила его, а затем снова вернулась на широкий кожаный руль. Они проехали мимо Зимнего дворца и свернули на пёстрый Невский.
Шастун обожал Невский проспект. Эти здания, одно непохожее на другое, все как одно подсвеченные, дабы подчеркнуть достоинства их архитектуры. Реки и каналы, через которые ведут небольшие мосты. Больше всего он любил дом Зингера, мимо которого они проезжали теперь. Там находился питерский «Дом книги». Сюда ему нравилось приезжать с Макаром, когда они только переехали, покупать там художественные материалы, ручки с тетрадями для учебы и пускать слюни на большие, дорогие наборы масляных красок и скетч-маркеров.
— Ты чего там рот открыл, кот? — снова Попов вырвал Антона из транса, ища, где припарковать машину, — Ты лучше скажи, что ты хотел бы поесть.
— Поесть? Я люблю шаверму.
— Ты сейчас серьезно? У тебя выбор между всем, что только можно, а ты хочешь шаверму?
— Ну… Да.
— Так не пойдет. Давай хотя бы итальянскую кухню. Шаверму я тебе в другой раз куплю.
— Ладно, как скажете… — спокойно согласился Антон, но тут же поднял голову и вопросительно уставился на Арсения, — В смысле в другой раз?
— А ты думаешь, я один раз тебя покормлю и отставлю в покое?
— Признаться, я надеялся что так и будет.
Арсений Сергеевич усмехнулся, вписываясь в проём между двумя автомобилями.
— Смешной. Я же сказал, что ты мне понравился. А если мне кто-то нравится, то этот кто-то никуда от меня не денется.
Антон прикусил губу, опуская голову. «Да уж… Смирись уже, ты попал. Крупно попал.»
Попов разблокировал двери машины и вышел первым, чтобы затем открыть дверь для Антона.
— Я и сам мог бы выйти… Я что вам, девчонка? — пробурчал он.
— Не выделывайся. — с нажимом ответил Арсений, легко шлёпая его по тощей заднице, от чего Антон удивлённо подпрыгнул, но промолчал.
Его схватили за запястье и повели в сторону пешеходного перехода. Около метро, как обычно, играли уличные музыканты и танцевала толпа подростков. Антон пробивался через неё, следуя за Арсением, который рассекал толкучку, словно ледокол. Перейдя дорогу и свернув на канал Грибоедова, они пошли по той дорожке, что поближе к воде.
— Я подумал, тебе захочется пройти здесь.
— Так и есть…
Они замедлились, и преподаватель наконец отпустил его руку. Воды канала трепетно колыхались от лёгкого, по питерским меркам, ветра. Антон достал пачку сигарет из кармана и быстро закурил, поймав на себе заинтересованный взгляд Арсения Сергеевича. Он внимательно смотрел, как парень раскуривает сигарету и долго затягивается, держа сигарету большим и указательным пальцами. Курил так по-пацански, что Арсений не смог сдержать насмешки.
— Давно куришь?
— С четырнадцати лет.
— Значит, бросать уже поздно?
— Получается так.
Попов чуть обогнал его и встал перед ним, останавливая. Взял дымящуюся сигарету из его руки, и, зажав её между указательным и средним, произнёс:
— Открой рот.
Антон непонимающе посмотрел на него, а тот взял его за щеки свободной рукой, и, слегка надавив, побудил раскрыть рот. Затем, хорошо затянувшись, он прильнул к его рту и выдохнул крепкий дым прямо туда, убирая руку с его лица и прижимая его к себе. Оторвавшись, он дал Антону выдохнуть, и затем снова прижался ртом к его, разжимая губы движением языка. Шастун же, в свою очередь, встал столбом, ошеломлённый и сбитый с толку новыми ощущениями близости чужих губ и чужого языка во рту, который щекотно провёл по нёбу. Шаст отодвинулся и сглотнул, заливаясь румянцем.
— Не надо… Арсений Сергеевич… Я не умею. И вообще… Зачем это? — растерянно забормотал Антон, пряча глаза.
— Тебе разве не было приятно? — тихо проговорил тот низким голосом, проводя носом по кудрявому виску и держа широкую ладонь на талии поверх куртки.
— Я не понял… Не знаю… Это странное чувство.
— Неужели я первый, кто поцеловал тебя, Антон?
Антон не ответил, лишь опустил голову и шмыгнул носом от холода. Рука провела от талии к его спине, а затем спустилась снова в район поясницы.
— Понятно… Ладно, я тебя ещё научу, хорошо?
— Зачем люди это делают?.. По-моему, глупость какая-то.
— Поймёшь, когда распробуешь, Антон.
Его снова взяли за запястье и потащили вперёд, мотивируя это тем, что на улице становится холоднее.
Антон возложил выбор блюд на Арсения Сергеевича, потому что сам не был уверен, что конкретно из всего этого большого меню он хочет. Тот пообещал, что будет вкусно, и Шастун даже не вслушивался, что конкретно Попов заказывает.
Сидя в тёплом ярко освещённом зале за столиком и ожидая заказ, Шаст молчал, не зная, что сказать. В голове крутились мысли о том, что осталось за дверями его комнаты в общежитии. А ещё о том, что было в машине и на набережной… Складывается ощущение, что он был с двумя разными людьми. Чего Арсений добивается? Зачем он поцеловал его, зачем проявляет внимание и, похоже, заботу, зачем трогает везде и почему хочет делать это… С Антоном? Под столешницей нога нервно прыгала в каком-то известном только нервной системе ритме. Шастун сидел, уставившись на идеально чистую льняную скатерть и блестящие приборы, завернутые в белую салфетку. Он никогда не думал о том, что такое может происходить с ним. Что другой мужчина проявит к нему такой интерес, причём, довольно нездоровый, судя по садистическим наклонностям Арсения Сергеевича. Он просто не знал, что делать в такой ситуации, и тем более не понимал, что в связи с этим чувствует. В груди вечно что-то шевелилось, в животе становилось тепло и даже жарко. Он точно знал, что он боится. А ещё точно знал, что его тело — нет. Что оно с радостью вполне однозначно реагирует на прикосновения Попова, и так же однозначно просит ещё. Потому на ум постоянно всплывают его, даже самые болезненные, касания и движения.
Официант принёс на подносе здоровенный кусок мяса для Арсения и «странные макароны» для Антона. Он только сейчас заметил, что перед ним стоял большой стакан стреляющей пузырьками колы, а Арсений Сергеевич уже наполовину опустошил первый бокал красного вина.
— Я заказал тебе газировку. Хватит тебе вчерашних пьяных подвигов, пить ты не умеешь.
Антону оставалось только согласиться с этим резонным утверждением.
— А что это за макароны такие? Я таких никогда не видел. Я обычно ем спагетти, рожки там…
— Они называются тальятелле, — негромко сказал Попов, покачивая бокал в руке, — Мне стоило заказать спагетти?
— Да нет, всё нормально. Наверняка это очень вкусно. Только вот… Я столько не съем.
— Съешь, и не обсуждается, голодный студент. Представить даже боюсь, чем ты питаешься, раз ты такой тощий.
Арсений Сергеевич осушил бокал до конца, прежде чем отставить его и взяться за столовые приборы. Антон смотрел, как тот отрезает кусочек от края стейка, и срез открывает розовое мясо в обрамлении темной, прожаренной корочки. Арсений, заметив, как Шастун наблюдает за ним, спросил:
— Ты хочешь попробовать?
— Да нет, не стоит, мне просто интересно посмотреть. Никогда не видел стейки в реальной жизни, только в интернете.
— Открой рот.
— Да не надо, я буду есть своё, всё нормально…
— Открывай.
Антон сдался, открывая рот и подаваясь вперед, зачем-то прикрыв глаза. Арсений Сергеевич, посмотрев на него, ухмыльнулся, и, взяв вилку с наколотым кусочком мяса, поднёс её прямо к языку Антона, и тот, сомкнув губы, заставил еду соскользнуть с металлических зубцов. Начиная жевать, он открыл глаза и замычал.
— Вкусно? — спросил преподаватель, отрезая ещё один кусочек для себя и отправляя его в рот.
— Угу! — закивал Антон, тоже берясь за вилку, лежащую слева от тарелки в правую руку, — но больше не надо, я буду кушать то, что у меня на тарелке.
— Ну хорошо, ешь. Приятного аппетита.
— Шпасибо, и вам… — уже с набитым ртом пробубнил Антон, набросившийся на пасту, покрытую обволакивающим сливочным соусом.
В пасте был бекон, ветчина, грибы, в общем и целом всё, что любил Шаст. Сверху был натёрт сыр с очень концентрированным и ярким вкусом, наверное, тот самый «пармезан», про который раньше он знал только понаслышке. Он запивал пасту сладкой колой, а Арсений посматривал на торопливого и голодного студента, скривив губы в ухмылке.
— А ты знаешь, что чтобы пища хорошо усваивалась, нужно жевать её не меньше двадцати раз на каждой стороне челюсти? Ты вообще не жуёшь.
— Я не могу жевать, я очень голодный и мне так вкуснее! — буркнул парень, старательно наматывая плоские макароны на вилку.
Попов неторопливо доедал свой стейк, окуная кусочки в какой-то мудрёный соус на тарелке, и запивал его вином, долитым в бокал внимательным официантом. Антон прикончил макароны, и, вздохнув, откинулся на спинку стула. Подняв на него взгляд, Арсений Сергеевич сказал, понизив тон:
— Оближись, Тош. У тебя на нижней губе соус.
— Ой… — покраснев, Антон слегка высунул язык и лизнул губу его обратной стороной.
— Вот так, молодец.
Попов отложил столовые приборы и протёр губы салфеткой.
— Закажи себе сладкое, Тош. Я настаиваю. — Попов многозначительно приподнял брови, пододвигая к Антону меню.
— Я и так объелся. Не хочу…
— Давай возьмём с собой. Как насчёт миндального торта?
Шаста насторожило это «возьмём», будто Арсений Сергеевич совсем не собирался так быстро отпускать его домой.
— Куда возьмём?.. — он нервно сглотнул, боязливо заглядывая тому в глаза, — Вы меня в общагу не отвезёте?
— Отвезу. Но сначала мы поедем ко мне домой.
Арсений подозвал к себе официанта и попросил упаковать им пару кусков миндального торта.
— А обязательно ехать к вам? — с осторожностью спросил Антон, весь напрягшись.
— Обязательно. Если не хочешь, конечно, чтобы тебя поджидали неприятности в машине.
Шастун опустил голову, боясь сказать что-то ещё.
— Вот и договорились, малыш. Научишься целоваться. — Попов слегка подмигнул ему, и от этого у Шастуна пробежали мурашки по рукам.
Принесли коробочку с тортом в бумажном пакете и счёт с терминалом. Арсений Сергеевич, даже не заглядывая внутрь маленькой книжечки, достал карту из кошелька и приложил её к экрану.
— Большое спасибо. Было очень вкусно, — он слегка склонил голову. Официант поблагодарил в ответ. Арсений встал из-за стола и Антон поднялся тоже. Он подошел сзади, снял куртку со стула и подал её, чтобы тот мог просунуть руки. Шастун взял куртку из рук и оделся сам, а Попов тихо произнёс что-то вроде «ладно, пусть так».
— Бери свой тортик и пойдём.
Антон взял пакет в руки и почувствовал, что чужая рука ложится ему на спину. Он подумал, что в этот раз Поповым движет отнюдь не желание касаться, а необходимость контролировать, чтобы не убежал. И Шаст смиренно пошёл туда, куда его вёл Арсений Сергеевич, чувствуя себя, будто под конвоем.
Когда они сели в машину и тронулись, Антон почувствовал себя таким уставшим, что откинулся на спинку шеей и прикрыл глаза. Свёрток с тортом из его рук забрали и положили на заднее сиденье. От движения и размеренного гула машины, Шастун задремал.
Проснулся он от того, что губы накрыло что-то тёплое и влажное, а когда открыл глаза, увидел перед собой прикрытые веки Арсения Сергеевича, и понял, что тот снова пытается его целовать.