Вторая глава (2/2)
— Ну, если и маньяк, то всё равно маньяк-гей!
Тут уж пришлось согласиться. Антон примолк, покачивая стакан в руке и наблюдая, как там плещется жидкость. «Он гей… Я гей… Он преследует меня и мне это… Нравится? Подсознательно, видимо, да… Но в то же время мне страшно. Он заставляет меня чувствовать себя жертвой, напуганной ланью, убегающей от него по коридорам университета. Это мне не нравится.»
— А что ты сам про него думаешь? И вообще… Ты думаешь про него? — вопрос Макарова вывел Шастуна из раздумий, и он даже вздрогнул.
— Ещё бы я про него не думал. Он же меня преследует.
— Я не в том смысле. Ты ведь сам сказал, что «отреагировал», когда он тебя зажал…
— Я скажу так, Илюх. Если бы он вёл себя адекватно, я бы даже тайно влюбился в него, наверное. Я отрицать этого не буду, он красив, и, видимо, в моём вкусе. От него приятно пахнет, у него, наверняка, отлично сложенное тело, и в нём как-будто есть какие-то тёмные тайны. Это притягивает. Но из-за того, что он делает… Я просто боюсь его. Тут уж не до симпатии.
Антон сделал приличный глоток, и, слегка стукнув стаканом по столу, вздохнул.
— Блин, Илюха… Давай тему менять. Я хотел развеяться и отвлечься от мыслей обо всём этом, если честно, а получилось… Ну сам видишь. Ты вот лучше расскажи, у тебя-то как дела? С учебой, с работой… С девушками там.
— Да с девушками никак. Нету у меня времени на девчонок заглядываться. Учусь, да работаю. Вот, недавно взяли на проект дома одного загородного, чертежи им делаем с приятелем. Мы цены ниже рыночных ставим, студенты всё-таки, так что иногда к нам обращаются.
Макар рассказывал долго. Про этот проект, про какие-то курьёзные случаи на предыдущем, про заказчиков, потом просто травил байки. Шаст же в это время стремительно напивался, стакан за стаканом, прося официанта повторить чаще, чем следовало бы. В какой-то момент Антон резко почувствовал, что перед глазами всё плывёт, его тошнит, а когда он попытался встать, чтобы пойти в туалет, вдруг оказалось, что ноги отказываются нормально двигаться.
Сильные руки подхватили его подмышками и провели до туалета, где он основательно проблевался, а затем Илья умыл его лицо и рот ледяной водой. Было так погано, что Шастун начал плакать, пытался кусать себя за запястья, попутно извиняясь перед Макаром за то, что, как обычно, испортил вечер и приносит одни неудобства и проблемы. Тот же просто поднял его, зарёванного, с пола и взвалил на себя, чтобы вынести на воздух.
На улице оказалось противно и холодно, и Антон, вмазанный, чуть было не сел в лужу, когда Макар его отпустил. Но тот вовремя подхватил его за локоть, усадил на скамеечку возле бара и стал заказывать такси. Шаст ещё что-то бормотал, просил прощения, снова плакал, упираясь шаткими локтями в дрожащие коленки. А после того, как такси приехало, его завалили на заднее сиденье, и стало так тепло и тихо после шумной, ветреной улицы, что больше Шастун уже ничего не помнил. То ли уснул, то ли отключился.
Не помнил, как Макар довёз его до общаги. Не помнил, как тот умудрился протащить его мимо вахты. Не помнил, как он допёр Шаста до комнаты и уложил в постель, заботливо стащив с него худи и грязные штаны.
***</p>
Проснувшись с отвратительным привкусом во рту, в мокрой от пота майке, Антон ничего этого не помнил. Но сразу же догадался, что всё так и было. И что он, как обычно, остался в долгу у своего самого верного и надёжного друга.
Шастун стоял в душе уже около двадцати минут, пытаясь смыть с себя весь стыд вчерашнего вечера. Пары безбожно проспаны, в блоке никого, поэтому торчать в ванной можно было сколько влезет. Он не понимал, текут ли по его лицу слёзы, или просто капли воды. Обнимая себя руками, Антон провёл пальцами по своим ребрам, оцарапывая их и снимая лишний слой дермы, остающийся под ногтями.
Заглянув в мобильник сразу после пробуждения, Шаст не увидел там ничего, кроме сообщений от Арсения Сергеевича, который вчера вечером оказался проименован им в контактах как «маньяк-гей».
МАНЬЯК-ГЕЙ: С кем ты ушёл вчера из университета?</p>
МАНЬЯК-ГЕЙ: Сейчас же ответь, Шастун.</p>
МАНЬЯК-ГЕЙ: Какого чёрта ты не на парах, щенок?</p>
Внутри тут же всё перевернулось, и Антон подумал, что лучше бы ему вообще никогда больше не приходить в здание института. Тем более, на пары к Попову.
«Он опять следил за мной…» — подумал Шастун, уже стоя в душе под горячей водой. Тело краснело от неё, как панцирь у рака, и было больно, но терпимо. Самое то для утреннего самобичевания.
Шаст уже не задавался вопросами, зачем Арсений преследует его, да почему. Нравится ему и всё тут. Нравится смотреть на его беспомощность, на то, как мальчишка в тревоге ищет пути отступления, когда тот рядом. Нравится мучать, запугивать, играть. Он не хочет понравиться. Он хочет свести с ума.
Больше всего сейчас мучила вина перед Макаром. Мало того, что Шастун его не слушал, так ещё и нажрался так, что тому пришлось его чуть ли не на руках тащить. К тому же обблевался… Это один из немногих моментов, которые запомнились чётко. Вид унитаза и желчи из желудка, плавающей внутри. Потом холод улицы. Потом асфальт, и, наконец, тепло такси, в котором Шаст отрубился. Досталось Илюхе вчера проблем, ничего не скажешь.
Выйдя из душа замотанным в полотенце, Антон пришёл в комнату и стал вызванивать друга в надежде попросить прощения. И только после пары десятков гудков вдруг стало понятно, что Макар сейчас, в отличие от него самого, на парах, а не прохлаждается дома после пьянки. Шастун тут же укорил себя, ведь, если телефон друга стоит не на беззвучном, то тот вполне мог получить замечание или минус из-за звонка.
В этот момент телефон завибрировал, и на экране высветилось уведомление из чата.
МАНЬЯК-ГЕЙ: Я еду в твоё общежитие. Если ты не там,</p>
я достану тебя из-под земли, и будет только хуже. </p>
У тебя 15 минут, чтобы придумать себе оправдание.</p>
***</p>
Крепко сжимая руль, Арсений Сергеевич мчался по дороге к общежитию. Пришлось бросить пару с третьим курсом и оставить их решать тест, чтобы поехать к этому засранцу. Попов не очень понимал, зачем он к нему едет и что будет с ним делать, но был так зол, что думать абсолютно не хотелось. Сводило скулы, и под ними ходили желваки из-за неосознанно сжатых челюстей. Он резко крутанул руль, чтобы свернуть на углу.
В университете Арсений успел выхватить того парня, с которым вчера видел Антона. Илья Макаров, кажется… Допросив его с пристрастием, узнал, что Шастун вчера надрался в сопли. А также, надавив, убедился, что его никто не «трогал».
Арсений Сергеевич не хотел, чтобы кто-то другой трогал Антона. От мыслей об этом внизу живота что-то скручивалось в гордиев узел. «Арсений, тебе уже давно даже не тридцать, ты чего с ума-то сходишь? Из-за прошлого своего студентика ты так не парился…» — насмехался внутренний голос, пока Попов сжимал руль до побелевших костяшек. Действительно, предыдущая «жертва» в целом была ему безразлична, и приставал он к ней больше для забавы, чем из большой страсти или симпатии. Да, у того тоже было смазливое личико, худое тело и оленьи глазки, но чего-то недоставало… Может, характера и непослушания. Слишком покладистый рохля.
Уже подъезжая к зданию общежития, Арсений всё-таки задумался, что же делать с несносным мальчишкой. Взять за горло? Бросить на скрипучую казённую кровать? Интересно, во что он будет одет… Хорошо бы, чтобы забыл надеть штаны. Выпадет возможность посмотреть на его тощие коленки.
Заглушив машину у входа и выдохнув, он, на секунду задумавшись, открыл бардачок, и, порывшись в нём, выудил оттуда тюбик со смазкой. «Мало ли… Может, этот щенок наконец-то сломается…» — с ухмылкой подумал Арсений Сергеевич, кладя её себе в карман. Выйдя из машины, он хлопнул дверью, а затем, заблокировав её нажатием кнопки на брелке, вошёл в общежитие.
Внутри встречала стойка с неприветливым вахтёром, суховатым дедушкой за семьдесят, который подозревающе и презрительно уставился на Попова.
— Добрый день. Я преподаватель из университета. Мне нужно попасть к моему студенту, Шастуну Антону Андреевичу. Не подскажете, где он проживает? — Арсений был, как всегда, подчеркнуто вежлив и корректен, но на вахтёра это не произвело ни капли впечатления.
— А чем докажешь, что преподаватель? Я к вашей шарашке вообще отношения не имею, я вахтёр в общежитии, и пускать мне велено сюда тех, у кого пропуска. Есть у тебя пропуск? Нет? Ну и кыш отсюда.
— Хорошо, давайте попробуем так… — сунув руку в карман брюк, он достал оттуда кошелёк и выудил купюру в пятьсот рублей. Деликатно положив её на столешницу и пододвинув к деду, повторил с лёгким нажимом, — Я преподаватель из университета. Мне нужно посетить своего студента. Где проживает Антон Шастун?
Дедушка смерил взглядом из-под густых седых бровей купюру, самого Арсения, и, кашлянув, выдал:
— Можешь пройти, но где Шастун не знаю, в первый раз слышу.
Арсений достал из кошелька ещё одну такую же купюру и положил сверху. Дед вскинул брови и накрыл обе учётным журналом.
— Четвёртый этаж, шестой блок, комната три.
Попов коротко кивнул, и, убрав бумажник, прошёл к лифту.
***</p>
Антон сидел на кровати, будто на доске с гвоздями. Кусал верхнюю губу и подушечки пальцев. Периодически вскакивал, вслушиваясь, нет ли шагов в коридоре. Он додумался надеть лишь боксеры и свежую футболку, начисто забыв о спортивках. Пятнадцать минут, отведённые ему, уже прошли.
Наконец, послышались шаги и стук в дверь. Настойчивый, резкий. Кажется, будто били кулаком, а не костяшками пальцев. Шастун нырнул под одеяло, в надежде, что Попов уйдёт искать его в каком-нибудь другом месте, если подумает, что его здесь нет. А потом вспомнил, что, вообще-то, не запер дверь изнутри.
Она медленно открылась с противным скрипом. Антон не осмеливался выглянуть, и весь оцепенел, прячась. Стук каблуков приблизился к кровати, и одеяло в мгновение исчезло, хотя Шаст и попытался вцепиться в него руками в последний момент.
И вот он, скрутившийся в позе эмбриона, прижавший тощие коленки к груди, оказался перед зорким взглядом Арсения Сергеевича. Шастун сжался бы в комок ещё сильнее, если бы мог. Косясь на Попова, он заметил, что обычно идеально гладкая рубашка под пальто слегка помята, галстук немного съехал набекрень, и одна пуговица ворота над ним расстегнута. Заметил слегка пульсирующую венку на шее у преподавателя, напряженный лоб и, кажется, налитые кровью глаза.
Арсений Сергеевич потерял недвижимость. Он схватил Антона за колени, дернул на себя и заставил раскрыться перед ним, распластавшись на спине. Надавив под коленками, он с силой прижал их к плечам Шастуна и навалился сверху. Тот попытался оттолкнуть преподавателя, но лишь упёрся руками в его грудь, и, осознав своё бессилие, сжал белую ткань рубашки.
— Пустите меня! Зачем вы приехали вообще?! — воскликнул Шаст, упираясь и давя пятками в напряжённые плечи.
— Собираюсь производить воспитательную работу. Будешь знать, как надираться. Ещё и с кем попало.
— Макар не кто попало, он мой лучший друг! И вообще, вам какое дело? Вы мне никто! — Антон запрокинул голову, когда длинные пальцы сомкнулись на его шее.
Рука Арсения Сергеевича на этот раз была тёплой, почти горячей. Она сдавила адамово яблоко большим и указательным пальцами, и Шастун с трудом сглотнул.
— Повтори-ка, что ты сказал?.. — низким голосом произнёс Арсений, чуть рыкнув, — Если смелости хватит.
Он массировал кадык Шаста, прижимаясь к нему всем телом и заставляя того сгибаться в три погибели. Воздуха не хватало, Антон тяжело дышал и, поёрзав под преподавателем, просипел сдавленным голосом:
— Вы мне никто…
Шею снова сдавили, и он захрипел. Арсений Сергеевич наклонился к самому его уху и опалил его горячим дыханием.
— Я больше не никто. Я твой папочка.
У Антона перехватило дыхание, а по всему телу разлился жар, особенно в области живота. Горло пересохло, и он сипло вздохнул, чувствуя, как кровь приливает к щекам и ушам.
Пальцы ослабили хватку, и рука опустилась на впалую грудь. Шастун попытался вырваться и отползти, но его снова притянули к себе за бедра, разворошив всё постельное бельё.
— Куда собрался? Я не намерен тебя отпускать. Я только начал…
Попов надавил на его грудную клетку, прижимая его к постели, а затем приблизился к его шее. Сначала стало щекотно, а затем острые зубы впились в тонкую кожу. Антон вскрикнул и снова попытался отодвинуться, чувствуя, что ему ставят очень болезненный засос, но Попов вцепился намертво. Он крепко схватил его за запястье свободной рукой и после мучительных десяти секунд наконец-то громко оторвался.
— Простой договор. — зашептал он снова Шасту на ухо, — Ты будешь всегда слушаться и подчиняться.
— Почему я? — простонал тот в ответ, пытаясь вырвать руку из захвата.
— Ты мне понравился сразу, — усмехнулся преподаватель, — у тебя глаза как у Бэмби.
Антон отвернул голову, оставляя открытыми ухо и шею. Попов тут же прихватил зубами его мочку, заставив хныкнуть.
— Что мне за это будет?
— Ты лучше спроси, чего тебе за это НЕ будет.
— Это насилие.
— Нет. Я чувствую, чего ты хочешь. И что ты хочешь этого именно сейчас, — он скользнул своими бедрами между ног мальчишки, и тот выгнулся, закусывая губу.
— Я вас ненавижу.
— Я тебя тоже. Меня бесит твоё сопротивление. Оно бесполезно. Сдавайся.
Шастун весь вздернулся и свободной рукой стал отталкивать Арсения в плечо, а затем, вырвав вторую, оттолкнул со всей силы, и, вывернувшись, упёрся ступнями в грудь. Тот схватил его за лодыжки и больно сжал, впиваясь пальцами.
— Вы сволочь! Отпустите!
Антон стал лягаться, пытаясь попасть ему в живот, но тщетно — щиколотки были зажаты будто в тисках. Сильные руки стали крутить их, и Шаст закричал, извиваясь, но, испугавшись своего же крика, заткнул себя, прикусив запястье. Пытаясь перебить одну боль другой, он услышал знакомый хруст тканей под зубами. На глаза навернулись слёзы.
Антон перевернулся на бок, снова пытаясь вырваться из хватки. Оказавшись на животе, он почувствовал, как его ноги выпускают из захвата, и, не успел он обрадоваться, как на пояснице оказалось тяжёлое колено.
Арсений Сергеевич схватил его за шиворот и притянул к себе, заставив выгнуться в спине. Горячее дыхание опаляло коротко стриженный светлый затылок. Шею передавил ворот футболки и Шастун, тяжело сглотнув, всхрипнул.
— Когда ты уже успокоишься, щенок? Ты от меня не убежишь больше. Я тебе не позволю.
— А я не позволю больше делать со мной, что вам вздумается! — сдавленно просипел Антон, — Я не кукла, я тоже человек!
— Правда что ли?.. — Шаст почувствовал, как горячая рука проникла к нему под футболку и провела по напряжённому вытянутому животу, а затем, поднявшись к груди, как бы невзначай зацепила чувствительный сосок, заставив мурашки ползти по коже, — Ты же как фарфоровый… Такой тонкий и хрупкий, прямо кукла… Того и гляди… Сломаешься.
Арсений Сергеевич перехватил шею Шастуна, зажав её в сгибе локтя, и, потянув назад, согнул его позвоночник так, что тот громко хрустнул, а по комнате вновь разнёсся крик боли. Шаст ухватился за удушающую руку пальцами, безрезультатно впиваясь ногтями в ткань пальто.
На загривке снова появились острые зубы, и Арсений вновь присосался, чтобы оставить долгий и болезненный кровоподтек, от чего Антон заскулил, как побитая собака.
Закончив, Попов резко отпустил его, заставив рухнуть лицом в матрас, и отдалился. Шастун ещё долго не смел пошевелиться, пока не понял, что нападение отступило. Он медленно отполз в угол кровати.
— Это всё? Уходите… — тихо пробормотал мальчишка, не смотря на Арсения Сергеевича, — Уходите, пожалуйста!
Тот, напряжённый, стоял в полуметре от него и, поправляя галстук, тяжело дышал.
— Антон, — шумный выдох, — мне сейчас надо будет закончить свои дела в институте, — он говорил так, словно ничего и не произошло и был абсолютно спокоен. Ни тени того садизма, который проявлялся буквально пару минут назад, — а потом я могу заехать за тобой и отвезти тебя куда-нибудь поужинать… Хочешь?
— Вы… Вы издеваетесь?! — закричал Антон, оборачиваясь и брызжа слезами, — Какое поужинать, вы совсем рехнулись?!
Преподаватель медленно двинулся в его сторону, и тот вжался в спинку кровати, инстинктивно пытаясь отползти подальше. Подойдя, Попов положил руку ему на макушку, и… С нежностью взъерошил ему волосы. Шастун сразу затих и расширенными глазами уставился на него.
— Антош, поехали… Я заплачу, возьмёшь, что захочешь. Будет вкусно, обещаю.
Этот жест так обескуражил, что Антон, долго рассматривающий лицо Арсения Сергеевича, неожиданно для самого себя молча кивнул. Рука упорхнула с головы, нежно огладила его мокрую от слёз щеку, и её обладатель двинулся к двери.
— Я заеду за тобой часов в семь. Если можешь, оденься поприличнее. — Антон, сам не зная почему, снова кивнул, — Вот и славно. Отдыхай, Тош.
И он исчез. Будто его тут не было и, казалось бы, не могло быть. Только боль напоминала о его присутствии. Саднящая боль на коже шеи. Сорванная спина. Будущие синяки на лодыжках. Распухшие от соли глаза и тянущая боль в груди.
***</p>
Сидя в машине, Попов будто очнулся ото сна. Он прокручивал в голове всё только что произошедшее. Ощущение запястий, щиколоток в руках. Касание тонкой кожи на кончиках пальцев. Он облизнул губы и провёл кончиком языка по внутренней стороне щёк и нёбу, чувствуя вкус упругой шеи, оставшийся во рту, солоновато-кислый и пряный.
Он бросил тюбик со смазкой обратно в бардачок и достал оттуда початую пачку сигарет, таких же, какие курил Антон. Вытянул одну губами, зажёг её прикуривателем и глубоко затянулся. «Зачем же ты согласился, Антон?.. Неужели тебя подкупила моя минутная ласка по отношению к тебе? Глупый, глупый, глупый мальчик…».
Арсений думал о том, что же сейчас делает Антон. Лежит ли он на кровати, плачет ли, или пошёл умываться холодной водой и осматривать нанесённый ущерб? Арсений и сам толком не сумел полюбоваться на свою работу. Ничего, он ещё успеет наглядеться на неё вечером, пока голодающий Антон будет уплетать свой ужин с ним за одним столом. С этими мыслями он докурил сигарету, бросил её в автомобильную пепельницу и завёл мотор.