Часть 11 (2/2)

Когда суровая отповедь наконец закончилась, Усянь вскочил на ноги первым. Ему хотелось немедленно же объясниться с Ванцзи, или хоть дать ей понять, что быть ее невольным палачом ему было мучительно больно.

Ванцзи поднялась на ноги не сразу, точно оглушенная. Слышала ли она хоть слово из дядиной душеспасительной несусветицы?

— Госпожа!

Усянь мог поклясться, что Ванцзи услышала его зов, но едва Дева обернулась, как ее окликнули от порога голосом пусть и мягким, но не терпящим никаких возражений. Ванцзи вздрогнула и подошла к брату, как раз вошедшему, чтобы посмотреть, сколько адептов осталось в строю после вчерашнего.

Сичень тоже, видимо, оказался не готов увидеть сестру в столь плачевном состоянии.

— Ванцзи, — тихо промолвил он и Дева опустила голову, признавая невольную вину и горе.

Сичень смотрел на неё еще несколько мгновений, потом мягко улыбнулся, и приблизив лицо, прошептал сестре почти на ухо:

— Возьми себя в руки, Ванцзи.

— Эта ученица повинуется, — негромко проговорила Ванцзи.

Сичень перевел взгляд на застывшего поодаль Усяня и невольно нахмурил брови.

— Думаю, сегодня, Ванцзи, ты не останешься на занятия, — вежливо улыбнулся Усяню Сичень, глаза его однако остались холодны. — Я заметил, ты давно не музицировала. Это недопустимо так забрасывать музыкальные упражнения. Я предупрежу дядю.

Усяню сделалось совершенно ясно, что глава клана Лань уж точно не остался глух и слеп по отношению к тому, чему стал свидетелем вчера на празднике. И интерес молодого господина к Нефритовой деве не на шутку беспокоил не только Лань Циженя.

И вот, девушку убирали с глаз подальше, в музыкальный зал, куда Усяню хода не было, поскольку его игра на простой бамбуковой флейте с первых дней учения была признана плебейским занятием. В музыкальных залах Гу Су дозволялось музицировать лишь на благородных инструментах из нефрита или красного дерева.

Не доверяя больше случаю, Сичень сам сопроводил сестру в музыкальный зал и выразил намерение присутствовать на уроке.

— Полагаю, тебе полезно сейчас будет сыграть «Покой», — предложил Сичень.

Кончики ушей Ванцзи мятежно вспыхнули. Тонкие белые пальцы застыли над струнами.

— Что же ты, Ванцзи? — удивился Сичень, поняв, что сестра нарочно медлит.

— Не буду, — тихо и решительно молвила девушка.

— Твое поведение, милая сестра, с каждым днем становится все более далеким от пристойного, — сдержанно вымолвил Сичень.

— Пусть, — откликнулась Ванцзи и подняла наконец взгляд на брата.

— Ванцзи, — помолчав, заговорил Сичень, перекатываясь стоя с пятки на носок, — Ты же знаешь, будь только моя на то воля, я ни за что не дал бы слово Вэню. Он явно не тот человек, который заслуживает твоей руки. Но то, что происходит сейчас, здесь, на моих глазах, кажется мне возмутительным в еще большей мере. Кто он такой, кому ты без раздумий готова вручить свое сердце, Ванцзи? Разве молодого господина из Юньмэна можно считать праведным?

Ванцзи вздернула голову, сверкнув глазами.

— Кто праведен, а кто грешен, — кому о том судить? Тебе ли, брат?

Сичень круто обернулся и прошествовал за преподавательский стол.

Потекли минуты мучительного безмолвия. Сичень не отрываясь взглядом от лица сестры, на котором больше не было и следа былой отрешенности, ждал, не одумается ли она.

Наконец Ванцзи опустила потемневший взгляд на струны, положила руки на гуцинь…

И тронула инструмент… Музыкальный зал наполнился волшебными звуками… Сичень сам был великолепный музыкант и мог безошибочно оценить гармонию и сложность любой мелодии, но тут даже он застыл в изумлении… Такой музыки ему слышать еще не доводилось. Музыкальный канон, нерушимый как горы Гу Су, был настолько изящно и дерзко попран юной музыкантшей, что Сичень ушам своим не верил! И в то же время мелодия захватывала душу, отрывала от земли, воспаряла на крыльях, касалась сердца, как молитва, околдовывала, точно грёза.

Пальцы Ванцзи порхали над инструментом и Сиченю на миг показалось, что мелодия эта звучит откуда-то из иномирья, прямо с Верхних Небес, а Ванцзи в этот миг сама была всего лишь инструментом в руках неизвестного божества, рождавшего чудесную музыку…

Прекрасное лицо Ванцзи исказилось, точно девушка жестоко страдала и неистово наслаждалась в одно и то же самое время. На длинных ресницах блеснули крошечные алмазы слёз.

Нет… Не могло сердце, в котором рождалась такая музыка, биться под властью лжеца.

Сичень сам чувствовал, что глаза его увлажняются. Он не испытывал еще любви — земной, животворящей, плотской, но не мог не чувствовать её, когда о ней буквально кричало самое родное сердце на земле.

И еще… Тонкий слух Сиченя не мог обманываться. Звучал не один гуцинь. Издалека, точно и умело, мелодию гуциня подхватывала флейта. Простая бамбуковая флейта, изгнанная из зала за плебейский звук, сейчас бархатно подстилала основные тона гуциня, отчего слитное звучание обретало небывалую глубину и мощь…

Сичень мог поклясться, что слышал эту мелодию впервые, но неизвестный под окном не ошибся ни в одной ноте.

Ванцзи, обладавшая не менее тонким чем у брата слухом, метнула вспыхнувший взгляд в раскрытое окно и столько всего в этот миг было в этом взгляде!

Сичень молча встал и покинул музыкальный зал. С него на сегодня, пожалуй, было довольно.

Ванцзи сама не могла бы ответить, сколько еще из-под ее пальцев лилась мелодия, но флейта не смолкала ни на миг. И лишь когда руки девушки изнеможенно опустились на струны, приглушая звук, в окно метнулся черно-алый вихрь.

Сердце Ванцзи билось так сильно, что, казалось, оно сейчас разломает свою клетку и улетит в небо вместо с последними звуками флейты и гуциня.

— Госпожа! — шепнул Усянь снова.

Дева Лань вскинула на молодого господина взгляд, в котором смятение, гнев, стыд, отчаяние и радость переплелись так прочно, что невозможно было угадать — чего в этом тёмном пылающем взоре было больше.

— Госпожа… — Усянь никак не мог вдохнуть больше воздуху в грудь, сердце теснило, — Я… Хотел бы…

— Бесстыдство… — шепнули бескровные губы Ванцзи, а на бледных щеках выступили яркие пятна.

— Хотел бы навестить кроликов, — выдохнул Усянь наконец.

Девушка изумленно вскинула брови, неотрывно глядя Усяню прямо в глаза, и весь мир в этот миг мог валиться к черту, Усянь не отвел бы взгляда…

— Прочь… — наконец выдохнула Ванцзи, и закрыла лицо ладонями. — Думаешь, теперь эта Ванцзи перед тобой беззащитна?

Но Усяня теперь уже больше невозможно было обмануть такими внешними проявлениями холодности. Он осторожно присел рядом с Девой, чуть в отдалении, чтобы не навлечь на молодую госпожу подозрений, если бы их уединение прервали.

— Госпожа! — взмолился он. — Этой Ванцзи не в чем себя упрекать столь яростно. И сердиться на этого молодого господина у нее причины нет.

Ладони девушки чуть опустились.

Усянь улыбнулся.

— Этой госпоже не о чем волноваться. В ночь праздника Фонарей с ней не случилось ничего дурного. Госпожа, так будет этому недостойному позволено навестить кроликов?

Ладони Ванцзи легли на колени, обтянутые белой материей с узорами облаков.

Лицо Нефритовой девы посветлело. В углах губ затеплилась улыбка. Влажные ресницы дрогнули и опустились, выражая согласие.

— Мгм, — промолвила Ванцзи.

И уж теперь Усянь не сомневался, что это «Мгм» означало!