Часть 4 (1/2)

— Вэй-сюн, ну что же ты? Пойдём скорей ко мне в комнату! Есть арахис и вино! — сладко уговаривал Не Хуай Сан.

— Пожалуй, сегодня мне не до еды и не до выпивки, — с сожалением промолвил Вэй Ин на прозрачные инсинуации Не-сюна и братца.

— Брось, неужели тебя всё ещё печалит эта странная задумчивость девы Лань?

— Печалит, — признался У Сянь. — Вот бы узнать, в чём её причина?

— Причина любых недоразумений и тоски в Облачных Глубинах — это ты, братец, — ехидно подначил Цзян Чэн.

Не Хуай Сан стыдливо хихикнул, прикрывшись веером.

— Ну ладно, брось, — виновато промолвил Цзян Чэн, видя, что шисюну от его слов стало вовсе не весело. — Ты сделался совсем старик со всей этой твоей любовной белибердой, и потом — не сам ли ты всегда говорил, от любой хвори и душевного ненастья лучшее лекарство бутылочка «Улыбки императора»?

— Ну хорошо, — согласился Усянь, — но имей в виду, братец, напиваться вдрызг я сегодня не собираюсь и за ещё одной порцией в Цайи не пойду!

— Здорово же тебя припугнула дева Лань, — усмехнулся Цзян Чэн.

Но Усянь не дал себя сбить с толку. Отойти от переживаний с помощью бутылочки другой доброго винца и правда следовало бы, но попасться сейчас ещё раз Лань Ванцзи с поличным он точно не хотел.

— Ты, брат, не пьёшь, только чашу зря испачкал. Ты с девой Ванцзи ещё ни разу толком и словом-то не перемолвился, а она уже превратила тебя в образцового и добропорядочного молодого господина, — посмеивался Не Хуай Сан.

— Вот влюбишься, с тобой ещё и не то приключится, — ехидничал братец Вэй Усяня.

— О, я не влюблюсь, — беспечно махнул рукавом пьяненький Не Хуай Сан. — Да мне братец за такое голову оторвёт! Дагэ мне уж давно сказал, мол, сам женю и невесту сам найду. Нет, мне незачем влюбляться.

— Вот-вот, — подтвердил Усянь, задумчиво потирая кулаком подбородок, — о тебе дагэ позаботится, о братце — дядя Фэнмянь. А мне как-то надо самому умудриться промыслить себе невесту.

— Не высоко ли ты метишь, братец Вэй? — фыркнул Цзян Чэн.

— Дева Лань дочь монаха, — рассудительно, что было совсем на него не похоже, вдруг произнес Усянь, — не думаю, что она будет судить по богатству, когда станет задумываться о женихе.

— У тебя и помимо бедности полным-полно всего другого, за что ни одна девушка не захочет в твою сторону и взгляда бросить, — упирался Цзян Чэн.

— За это и выпьем! — неожиданно вдруг предложил Усянь, стремясь положить конец неприятному разговору.

Как ни хотел на этот раз Вэй Усянь остаться в рамках приличий, молодой организм тем не менее требовал своего, и очень скоро эти рамки стали для него слишком тесны. Слово за слово — и как ни махал на них рукавом благоразумный и осмотрительный Не Хуай Сан, очень скоро между братьями вспыхнула одна из знаменитых цзяновских драк, в которой волей-неволей пришлось поучаствовать и юному Хуай Сану.

Братья только-только успели как следует намять друг другу бока и совсем уж было собирались удовлетворённо рассесться по своим местам, как дверь в комнату Не Хуай Сана стремительно распахнулась и в неё, не теряя своего гордого великолепия, влетела дева Ванцзи с Би Чэнем наизготовку.

— Что происходит? — ледяным тоном поинтересовалась девушка. — Почему опять шум?

— Молодая госпожа, — опомнился раньше всех других Усянь, — это всё моя вина! Не Хуай Сан и братец говорили мне, что уж девять вечера. Это я их подначил вести себя шумно.

— Шумели все трое, — осталась непоколебимой дева Лань.

— Но они пытались вразумить меня! — не успокаивался Усянь.

— Разойдитесь по своим комнатам, — холодно потребовала Ванцзи.

И под её ледяным неулыбчивым взором Вэй Усянь и Цзян Чэн дружно поднялись, оставив после себя бардак на столе и на полу в комнате, и отправились восвояси.

— Дева Лань! — нашёл ещё в себе силы пошутить Усянь, — не соблаговолите ли вы лично проследить за тем, чтобы я отошёл ко сну со всеми полагающимися на этот случай приличиями?

Тут покраснел даже Цзян Чэн:

— Не слушайте, его молодая госпожа! Он пьян и сам не понимает, что такое несёт!

— Мгм! — проговорила сквозь сжатые губы Нефритовая Дева, и Вэй Усянь очутился в своей комнате совершенно один.

— Ох, Вэй Усянь, — покачал он головой, — опять ты опозорился!

Вэй Усянь уж даже не знал, что ему теперь делать — смеяться или плакать.

***</p>

Следующее утро началось для наших юных бездельников с печальных событий — при полном классе учеников Не Хуай Сана, Цзян Чэна и Вэй Усяня подняли на ноги и учитель Цижень объявил всем троим наказание за вчерашние подвиги.

Легче всех отделался Не Хуай Сан: ему всего-то требовалось что день отдежурить с младшими адептами на уборке помещений, да не парадных, а самых что ни на есть дворовых. Не Хуай Сан, любивший всё изящное и совершенно не переносивший физического труда, опечалился было, но когда услышал, что Цзян Чэну назначено было дежурство на кухне, тут же передумал возражать против своего наказания. Цзян Чэн недовольно закатил глаза, но возражать не осмелился: парень он был физически сильный, работы не боялся, а дежурство — это всё-таки не ферулами по спине и рукам!

— Теперь вы, Вэй Усянь, — вздохнул Цижень, — уж даже и не знаю, что для вас ещё и придумать — порки вы не боитесь, работой вас не проймёшь. Пожалуй, я велю вам сделать вот что — ступайте после обеда в библиотеку. Там Лань Ванцзи вам назначит соответствующее наказание, заставит переписать свод положений по своему выбору.

Услышав это, Вэй Усянь с восторгом воспарил душою до небес! Подумать только, несколько часов рядом с Лань Ванцзи! О такой удаче можно было только мечтать! Услышав такой странный приговор от Циженя, Лань Сичень слегка обеспокоился и встревоженно посмотрел на дядюшку, но старый чёрт Лань от своих слов не отказался.

— Повезло же тебе, Вэй Усянь, — прошептал Не Хуай Сан, — уж верно дева Лань заставит тебя переписать весь раздел о благочестии!

— И пусть, — беззаботно отшутился Усянь, — если дева Лань так велит, то я могу это сделать, даже стоя на руках!

— На твоём месте я бы не рискнул подать деве Лань такую замечательную идею, — прошептал одним уголком рта Цзян Чэн.

— Завидуй молча, — откликнулся на это его братец.

Дева Лань же, услышав приговор дядюшки, осталась бледна, но глаза её странно заблестели, а в спокойных раньше движениях проглянула незнакомая беспокойная дрожь, что отнюдь не укрылось от бдительного взора её старшего брата.

***</p>

— Э-э, А-Чэн, — промолвил Не Хуай Сан, обмахиваясь веером, — по-моему Вэй Усянь наш пропал, бедолага.

— Да уж, — посмеивался Цзян Чэн, вспоминая лицо Усяня, когда Цижень объявил ему наказание, — с ним всё ясно. Да он и в нашей комнате не даёт мне покоя: что ни слово — то про деву Лань!

— А говорить Вэй-сюн может долго, — захихикал Не Хуай Сан.

— Не то слово, — нахмурился Цзян Чэн. — Да это теперь ещё наказание! Представляю, что будет с ним, если он проведёт бок о бок с девой Лань почти полдня наедине!

— О! — загадочно сверкнул глазами Не Хуай Сан, — а ведь и правда, а я-то думал, чего он так обрадовался, чуть козлом не поскакал! А куда?

— Переодеваться, — пояснил Цзян Чэн. — Конечно, это на урок он может прийти весь как после драки. А в библиотеку явится при всём параде!

— Знаешь, — поделился с Цзян Чэном Не Хуай Сан, — а ведь это никуда не будет годиться, если Усянь потратит весь день на переписывание трактатов. Мы ведь договаривались на сегодня уйти в горы и там повеселиться как следует!

— Как ни крути, — признал Цзян Чэн, — без этого шалопая и пьянка не пьянка.

Глаза Не Хуай Сана загадочно блеснули!

— Надо что-нибудь придумать, чтобы Вэй-сюн вернулся гораздо раньше!

Цзян Чэн почесал пятернёй в затылке. Честный и прямой воин, он был вовсе не мастак на разные пакости. Зато у Не Хуай Сана уже, как видно, созрел удачный план.

— Что ты задумал? — догадался Цзян Чэн.

Не Хуай Сан загадочно поманил приятеля за собой в комнату, где у него был настоящий склад всякого такого, чем настоящие заклинатели интересоваться были, по идее, не должны. Например, целая коллекция расписанных вручную вееров, изящных статуэток и редких свитков, но жемчужиной коллекции безусловно являлись книги самого что ни на есть порнографического содержания. Исполненные в высокой манере трактаты о плотской любви не обходили вниманием ни один аспект тайной жизни влюблённых. Чтение, что и говорить, было крайне занимательным. Уши Цзян Чэна запылали, как два костра, лишь только стоило ему бросить один взгляд на книги и альбомы Не Хуай Сана.

— А к чему тебе столько этого непотребства? — спросил он у приятеля.

— Главным образом меня привлекают гравюры в такого рода произведениях. Ведь для каждой такой книги приглашаются только лучшие мастера! — в своей обычной манере уклончиво отвечал Не Хуай Сан.

— И зачем же ты мне показал всё это? — удивился Цзян Чэн.