ṧȵṍѡ (1/2)
Гвен будто бы предвидела нежданного гостя, она провела по его лицу и одежде взглядом, высчитывая некие мелкие детали в его персоне. Что-то в её взгляде переменилось, когда она увидела, что Робин держит в руках пакет с продуктами. Она громко выдыхает и захлопывает книгу по психологии, которую читала тут же, на кухонном столе.
— Это моя сестра — Гвен, — нехотя представляет Гвен, Ареллано, — а это Робин, он моя модель, — Финн цокает языком и опускает ладонь, когда видит как девушка молча кивает и тихо поднимается наверх.
— Не очень общительная, — констатирует Робин, ставя пакет на пол. — Покурить можно? — Финн следит за тем, как сильные руки Робина достают из кармана пачку и не успев сказать ни слова уже наблюдает за тем, как Робин чиркает зажигалкой. Дым, что вырвался изо рта подростка, выглядит слишком вычурно, но Финну почему-то нравится.
— Да, это из-за отца, не умел держать язык за зубами, — Финн быстро переводит взгляд, когда понимает, что Робин заметил его пристальный взгляд. Но лицо Робина не становится напуганным, как тогда, не стало гримасой и не покрылось негодованием, оно было спокойным. Непрошибаемым и чёрт бы вас проткнул в живот, оно было красивым.
Не сказать, что внешность парня было необычной, не сказать, что красивее людей Финн в жизни не встречал. Брехня. Встречал и в тысячу раз привлекательнее и умнее, не с такими большими ладонями и побитыми костяшками, без проклятых клыков, с чувством стиля и вкуса. Красивых парней, с которыми бы любой парень не прочь поцеловаться.
— Что-то в тебе есть, — в пачке осталось всего три сигареты, но Финну всё равно — лучше прикурить, чем выпить. Робин смотрит на него и о боже, его улыбка. Улыбка с клыками, белыми и выглядит он похожим на демона, с широкими плечами, с телом, словно у греческого бога. Такая странная ассоциация и такие большие чёрные глаза.
Руки у Ареллано красивые, но не в том неприятном грязном смысле, когда твоё нутро желает, горит от сумасшедшего болезненного чувства, нет, они красивые как бывают красивыми дворы и площадки для игр. Как бывают грустно красивы многоэтажки в бедных районах, как бывают красивы улетающие на юг серые журавли. Как бывает красив первый снег.
Робин наклоняет голову и смотрит.
Как смотрят на новую книгу на прилавке с сумасшедшей ценой и смыслом на две страницы теста без воды и красивых прилагательных.
Финн отчего-то проходит в гостиную и достаёт старый магнитофон. Его пальцы тонкие, он сам это знает.
«Девичьи», — так ему говорили, так ему повторяли из раза в раз и он не думал, что это может быть как комплиментом, так и едким замечанием.
Музыка странная и Ареллано не слушает что-то подобное, но он точно знает, что это классика. Классику от обычного чего бы то ни было, можно отличить хотя бы тем, что она нравится 82% всех людей (но тут ещё нужно учитывать имеет ли человек психические отклонения или у него просто вкус отличается от этих 82%).
Но Робин входит в это число людей со странным, некомпетентным даже, вкусом.
Финн закрывает глаза и танцует вальс, изредка, он открывает глаза, чтобы не споткнуться о журналы, валяющиеся на полу.
Как слышать голос Джастина Хейворда, как понимать, что он чуть ли не плачет, как его голос дрожит и как его тонкая нить повествования обрывается на припеве.
«Некоторые пытаются сказать мне, что мысли не защитят,</p>
И в конце ты станешь тем, кем хочешь быть…»</p>
Финн помнит, как купил эту пластинку на распродаже, он не знал группу и купил лишь для того, что бы от него отстал старенький продавец.
Песня грустная само по себе стала чем-то мягким, окутывающий в пелену спокойствия и Финн, если Гвен была не против, танцевал с ней вальс.
В его представлении они танцевали на глади большого белого озера, но под ними тонкая гладь не менялась, не шли круги по белой, чистой воде, и они словно феи кружились, окутанные в пене из мыслей, в облаках из хороших воспоминаний.