ṧȵṍѡ (2/2)

Это, как по всем правилам, происходило под покровом ночи, когда квакают лягушки и когда летаю мотыльки, когда даже вздох кажется оглушающим ревом, когда ты не чувствуешь себя собой, когда ты уже больше, чем просто человек из плоти и крови, когда ты весь снежный, когда чище самого доброго ангела, когда…

«И я люблю тебя, да, я люблю тебя,</p>

О, как я люблю тебя, как люблю тебя…»</p>

Прикосновения горячих сильных пальцев к талии Финна были чем-то эфирным, будто бы предугаданным, чем-то, чего Финн подсознательно ждал.

И вот, с закрытыми глазами он позволяет вести себя, удивляясь тому, что Робин умеет танцевать.

Переносясь в то место, где летают стрекозы и горят звёзды на небе, где от одного лишь вздоха, хочется сразу же сделать второй, где холодно от плохого, а от хорошего ты будто падаешь на чистые белые простыни.

И Финн задыхается, открывая глаза и видя перед собой лицо Робина.

Оно чуть выше, кажется более мужественным и намного более уверенным в том, что делать дальше.

Ведь ему не страшно признать, что парни тоже бывают красивыми, что его щёки могут краснеть после взгляда на парня, потому что ему не может быть страшно. Потому что он разобрался.

А Финн пока что нет.

«Страстные любовники</p>

Сражаются как одно целое.</p>

Одиночка жаждет любви</p>

И у него никого нет.»</p>

— Не хочу уходить, — Робин приближается и стукается лбом о лоб Финна.

— Куда ты уйдешь, мы ведь, даже не начали.

Последние аккорды, последний, заключительный акт, словно лебедь, летящий к солнцу, но не рассчитавший свои силы и падающий вниз, на острые прибрежные скалы.

Лебедь белый.

Как снег.