экстра о редких сборах (G) (1/2)

За три месяца до начала охоты за Савадой Тсунаеши.

</p>

Мафиялэнд, конечно, создан для отдыха, но какого черта они все здесь забыли? — Лар Милч выливает пиво из бутылки в тяжелую граненую кружку и делает глоток. Переносить своих коллег по несчастью без желания отвесить несколько болезненных затрещин она могла, увы, только под градусом.

— Да никакой, никакой, повторяюсь, нормальный итальянец, не надел бы костюм крампуса и тем более бы не вышел в такое время года с гармошкой распугивать людей, ты точно перепутал! — Реборн уже настолько возмущен, что хлопает по столу — не ладонью и не кулаком, просто ребром.

— Да как я мог перепутать, если я этих крампусов каждый чертов Новый Год вижу, потому что мы празднуем его в Италии?! — Скалл, уже уставший от убеждений в том, что он точно видел не то, что он видел, стонет, запрокидывая голову.

— Какой Новый Год, в крампусов наряжаются в первой половине декабря, ты, придурок! — Реборн уже шипит. Лар Милч наблюдает за этим со смирением. Она не может это назвать смирением матери, она не Луче, или смирением учителя, потому что этих явно никогда ничему не обучали, вот они, долбоебы, поэтому и шум из ничего разводят.

— А еще есть? — раздается голос за спиной. Лар Милч не слышала шагов и не ощущала присутствия, и если подобное не заставляет рефлексы взрываться от ужаса, то это может быть только одна…

— С каких пор ты пьешь пиво, Фонг? — она протягивает кружку, давая глоток на пробу.

— С тех пор, пока меня кидает по Европе и я могу есть и пить все, что хочу? — приподнимает брови Ураган, прижимаясь губами к стеклянному краю. Морщится. Лар посмеивается — фильтрованное всегда ощущалось кислее и горше. — Ну, то есть, много лет как.

— Извиняюсь, ты выглядишь настолько неевропейски правильно во всех своих одеждах, — Лар взмахивает рукой, — что кажется что презираешь каждую часть того, что может предложить западная страна.

— О, поверь, это скорее работает наоборот. Пиво омерзительное, кстати, надеюсь, в холодильнике есть другое.

— Есть, есть.

— Если ты! — повышает голос Скалл. — Собираешься! Меня! Пристрелить! То дай мне сначала записать причину смерти в записную книжку!

— Я не собираюсь в тебя стрелять, шестерка, я собираюсь вдолбить в твою голову понимание, что крампусы летом не гуляют, не пугают и музыку не играют, не употребляй это слово к каким-то ростовым куклам! — Реборн смотрит так, словно перед ним стена, которую он пытается пробить головой.

— Это пока что ты не собираешься, посмотрим, сможет ли он тебя в итоге довести, — вмешивается Лар, салютуя кружкой. — Делаю ставку на выстрел в течение часа.

— Делаю ставку, что выстрела не будет, — смеется Колоннелло, растянувшись своим долговязым телом на низком диване, и изумленно приподнимает брови, когда все на него переводят взгляды. — Что?

— Я готова оторваться от самой душной нотации на свете, — Вайпер шипит, не хуже Фантазмы, на Верде, и, учитывая их разницу в росте, это даже смешно, отвернувшуюся от него, — по поводу того, когда исчез феномен миллионера из трущоб и почему сейчас все обречены быть нищими, пока не начнут убивать и вступать в браки по расчету, если у Колоннелло действительно есть аргумент в пользу того, что Реборн не выстрелит.

— Ты стояла и слушала, перестань делать вид, что тебе было неинтересно и чересчур душно, — хмыкает мужчина, складывая руки на груди. Женщина окидывает его взглядом сверху вниз:

— С каких пор слово душный является оскорблением?

— С таких, что!..

— Стоп, давай сначала послушаем аргумент Колоннелло.

— Да ладно вам, это просто мужская солидарность у него взыграла, — Фонг выходит с бутылкой в руке и отпивает из дутого горлышка. Лар на это закатывает глаза. — Все мужчины вступаются за своих, когда нужно доказать недоказуемое: в данном случае, что Реборн при случае не схватится за пистолет.

— Я же сказал, что я не собираюсь стрелять… — начинает Реборн, но Лар Милч перебивает его:

— Никто тебе не верит.

Фонг жмет плечами в согласии. Верде скрешивает руки на груди. Вайпер неуловимо кивает. Скалл выглядит так, словно прямо сейчас выиграл себе путевку в лучшую жизнь.

— Я ему не верю, но стрелять сегодня он не будет, — разводит руками блондин.

— Спасибо и на том, полковничек.