пролог (2/2)
Готовка проходит под мерное вещание ведущего, который полупаникующим тоном сообщает, что в последний раз убийцу видели возле места, где Тсунаеши работает. Тсунаеши не волнуется, спокойно выкладывая жгучий гарнир на рис. Турка при попытке ее схватить опрокидывается на плиту, туша конфорки и пачкая еще и светлую столешницу. Возможно, Тсунаеши самую малость волнуется, но не потому что сам так хочет, а потому что интуиция сводит с ума своими шорохами: «Он за тобой. За тобой. За тобой. За тобой». Да откуда тебе это знать, шестое чувство?!
Оно не перестает роптать на фоне сознания и ночью, и сон Тсунаеши достается короткий, неспокойный и страшный.
***
«Выглядишь дерьмово», — так комментируют его состояние с утра, и Савада даже не хочет оспорить это заявление. Он видел себя в зеркало. У него голова взрывается от головной боли, и не помогает обезбол, тут грешно выглядеть иначе. А когда он садится и с постным лицом решается приступить к читке (ками, у него нет никаких шансов найти что-то весомое и интересное, потому что интуиция зациклилась на паническом страхе, от которого Тсуна уже откровенно устал), то делают предложение сегодня поотдыхать. И несмотря на то, что свою небольшую, но все же оплату, за сегодня он не получит (логично), отказываться желания нет. Тсуна роняет голову на стол, прижимаясь к прохладному лакированному дереву лбом.
Людей сегодня меньше: неудивительно, мало кто решится выйти из дома, когда по улицам бродит убийца, которого почему-то засекли на камерах, а отыскать потом по ним же не смогли.
Будто специально показался.
Будто специально посеял панику и ввел комендантский час.
Тсуна чувствует себя от таких мыслей так, словно из мирной жизни его перекинуло в какой-то там вестерн. Или детектив. Или что-то еще. Ну, не очень реалистичное, но зато достаточно напряженное и достаточно пафосное. Он лениво проглядывает проекты, особо ни на что не надеясь; сейчас лучшим из них была бы кампания по продаже травматов и бронежилетов. Несколько раз впадает в тоску, потому что не увидит часть своих денег. Пару раз отходит в туалет поговорить с матерью, которая выкраивает время, чтобы проверить, жив там ее непутевый сын или нет. В четыре часа дня он изнурен, устал, разбит морально — и удивлен тому, что центр уже закрывается. Он понимает: район, где может быть преступник, довольно большой, нужно обеспечить всем людям возможность добраться до дома до темноты. Но как же работники магазинов первостепенной важности? Аптек? Как же врачи? Навряд ли им сократили рабочие часы. Или водители автобусов и такси — тоже такое себе удовольствие. Везешь-везешь людей, а среди них может быть убийца.
Получается, почти все наоборот остались на местах и изо всех ждут, когда полиция и службы специального реагирования вынесут вердикт: жить им или выживать.
Тсуна думает, что лучше бы тот старичок, что водит свой собственный автобус, который идет прямо до его квартирки, ушел на время и скоротал дни перед телевизором или за общением с семьей. Так безопаснее. А он как-нибудь доберётся. Возможно, как раз пришло то время бега для прокачки кардио. И все равно, что, возможно, бежать придется от кого-то, — юноша нервно хихикает под нос, замирая на остановке в толпе людей, которых также отпустили пораньше, а затем подходит к застекленной стенке, прислоняясь к ней спиной. Расписание своего красного автобуса он знает, а тот редко когда опаздывает более, чем на десять минут. Не будет, значит, пойдем пешком, небезопасно для себя, но безопасно для одного дедушки, у которого есть бабушка, дети и внуки, и старые кот с собакой, которых подобрали на улице, — это Савада из разговоров с ним узнал, пока только обвыкался в большом городе. И этому самому дедушке и его семье со всеми дву- и четырехногими он желал лучшего.
Себе тоже желал лучшего, но Тсуна немного идиот, который ставит чужую жизнь важнее, чем собственную.
Лента новостей Твиттера показывает ему несколько срачей по поводу «этикет это наука ебанный в рот», на которые выходит отвлечься, замьючивая несколько десятков людей. Хвалебные оды финикам в шоколаде. Скрины новых глав манги. Очередные теории заговора. Савада сам придумывает одну: что всю ситуацию в его районе правительство тщательно скрывает, чтоб не посеять панику, но потом обновляет поиск и на первом месте вылезает тэг #красныйкруг. Ага. Больше красных кругов, кроме того, что показывали сейчас и вчера по телевизору экстренным сообщением, Тсунаеши вроде не видел.
«у этого человека точно больше, чем один этот круг», — вылезает самый популярный твит, — «смотрите, его грань размытая, а дальше идет покраснение. это точно тональник или грим, я отвечаю».
Тсуне приятно думать, что он не один такой, которому показалось, что какой-то этот кружок очень ровный и неправильно смотрящийся. Конечно, природа могла так поиздеваться, но не в этом случае. Сердечко загорается красным. Тут же, листнув ниже, Савада морщится: романтизации этого кружка он ожидал, но видеть не хотел. Особенно масштабных флешмобов с ним. Только идея с полностью красной кожей и кружком телесного цвета — среди всего плохого есть и что-то хорошее — ему понравилась. Твиттер пришлось закрыть, часы на руке показывали, что еще не время автобуса, поэтому Тсуна вытаскивает наушники, распутывает их и втыкает один в то ухо, которое ближе к толпе. Заткнуть два он не может. Когда паникует интуиция, паникует все: даже собственное чувство самосохранения, которое думает, что лучше услышать хоть что-нибудь перед смертью, если идут за тобой, чем не услышать ничего.
Тсуна бы предпочел перед смертью не видеть, не слышать, не чувствовать, и вообще, лучший уход — во сне, но сопротивляться не может. Поэтому в одном ухе опенинг, а в другом — топот ног и разговоры. Время летит, добираясь до того момента, когда красный автобус должен был появиться, но его нет, а люди стремительно убывают на своих маршрутках или вызывают такси — начинает темнеть. И спустя пять минут нет автобуса, и спустя десять, и спустя двадцать.
Тсуна не готов идти по темноте, он умрет от страха на первом подозрительном звуке, поэтому он не лелеет надежды, что его единственный транспорт до дома внезапно появится из ничего, а обреченно вздыхает, отталкивается от стены и включает карты, надеясь, что ему выдадут более простой путь, чем переться пешком.
Конечно же, такого пути нет.
Конечно же, он просто закидывает на плечо рюкзак и воодушевленно размышляет о том, стоит идти через дворы или нет. Воодушевление заключается в том, чтоб сохранить себя в целости и сохранности, конечно же. Красные точки метили только убийц.
Красные точки не метили насильников, воров, бандитов, не метили якудза, не метили алкоголиков и барыг, не метили и просто тех, кто выходил вечерами и искал себе партнера для спарринга или грушу для тренировки — там уж как пойдет.
Недолгое размышление приводит его к тому, что идти через дворы не стоит, поэтому он переходит дорогу и идет мимо закрывающихся и уже закрытых витрин.
— Жизнь, о которой я думаю, — гремит в наушнике, — намного лучше, чем эта. Никогда бы не подумал, что попаду в такую ситуацию. Я устал от недопонимания, жизнь это или смерть? Мне нужно знать, кто стоит за моей спиной… — Three Days Grace продолжает аккордами.
Тсуна уже их не слышит.
Только свое заполошное сердце, только ускорившийся пульс, только холодный пот на ладонях.
Ему бы тоже сейчас обернуться и проверить — кто за ним, кто идет следом, — но ему страшно до чертиков, а улицы все более пустынны: знал ведь, что надо было не ждать, а сразу идти, знал! А теперь никуда не свернешь, все закрыто, разве что бродить по главным улицам, пока не проедет наряд полиции…
Или пока неизвестный или неизвестная за спиной не свернет на каком-нибудь повороте. Вдох-выдох, Тсуна, вдох-выдох, возможно, это кто-то такой же неосторожный, как ты, который просто хочет добраться до дома. Почему сразу преследования? Думай о прекрасном и игнорируй интуицию!
«За тобой. За тобой. За тобой. За тобой».
Непрекращающийся шепот, непрекращающаяся мигрень.
«За тобой. За тобой. За тобой. За тобой».
Да понял он, идиотка! Обычно Тсуна не игнорирует ее слова, но таких ситуаций, как сегодня, в его жизни не случалось, и он предпочитает думать, что всеобщая паранойя просто заразила его шестое чувство. Просто зачем кому-то посылать убийцу за Савадой Тсунаеши? Что он такого сделал? Приехал в Токио и нарушил местные порядки, а вспомнили об этом только несколько лет спустя? Чья-то девушка шутливо чмокнула его в щеку? Чей-то парень случайно полапал его за зад? На прошлой неделе он облил водой не незнакомца, а какого-то мафиози? У Тсуны из проблемного была только разве что бытовуха и нравящееся многим лицо, за такое обычно убийц не посылают.
Преследование, которое наверняка им не было, прекращается, потому что незнакомец — теперь точно ясно, что это мужчина, — действительно поворачивает раньше, чем это собирался сделать Тсуна. Савада не удерживается от того, чтоб привалиться к какому-то невысокому заборчику и облегченно выдохнуть. То, что он тут изо всех сил храбрится и пытается показать свою несуществующую рациональность, означает лишь то, что на самом деле он пиздец паникует. А во всем виновата интуиция. Но, видишь, дорогуша, ничего нет, хватит тратить хозяину и без того слабые и несчастные нервные клетки.
Зато как идти-то резко становится легче! Шаг пружинит, музыка снова слышна, восторг, живи, радуйся, спокойно добирайся до дома, чтобы в нем не менее спокойно собрать вещи к завтрашнему дню, так же спокойно этот день встретить и пойти на учебу!..
На следующем повороте за руку его хватает тот самый незнакомец с исказившимся торжествующим лицом и тянет к себе, и у Тсуны нет сил кричать.
Суставы в локтях болят от рывка, но он все равно старается тянуть в обратную сторону, явно проигрывая в комплекции, но не желая проигрывать в упорстве. Но и в нем проигрывает тоже, когда незнакомец зло шипит:
— Щенок Емитсу!
А потом добавляет:
— Думал, оставит своего наследничка, чтоб занять вакантное место, пока остальные претенденты умирают? Какие глупости, он ведь тоже должен сдохнуть!
Не то чтобы он удивлялся, что какие-то проблемы начались из-за отца: они довольно часто (всегда), начинались из-за него, но еще никогда эти самые проблемы не говорили, что ему придется умереть. И еще ни разу проблемы не доставали нож, держа крепко за предплечье, и не замахивались им на Тсунаеши.
— Я не знаю о делах Емитсу! — говорит он (получается ужасно визгливо).
Незнакомец усмехается. Шарф не по погоде сползает с его шеи, показывая красный обод на коже. Тсуна сглатывает, не в силах отвести взгляд.
— Насколько же мразь твой папашка, что собственный сын к нему по имени, — усмехается незнакомец. — Прости, пацан, ничего личного. Ты просто мешаешься.
— Но я ничего не знаю!.. — пробует Тсуна вновь, забывая все слова, кроме того, что он ничего не знает, ничего не сделал, он, черт подери, невиновен!
— Иногда не нужно знать, чтобы мешаться, — нож поднимается чуть выше — Тсуна следит за ним достаточно пристально, чтобы пропустить прямой удар в грудь и принять его плечом. Над ухом — удивленный вздох. Нож, легко, как из масла, вытягивается из раны — вокруг нее ужасно печет, и адреналин бьет в голову, — и заносится вновь, и теперь Тсуна не уверен, что у него есть силы увернуться, учитывая то, как быстро эти самые силы его покидают.
Над ухом — короткое прощание.
Над ухом — выстрел.
Оглушающий, с кровью, попадающей на лицо, на ткань рубашки, всюду. Почему-то с запахом дыма. С тяжестью навалившегося тела. С последующим звоном ножа, упавшего из расслабившихся пальцев на асфальт.
Тсунаеши не кажется зазорным упасть туда же.
— Немного опоздал, — говорит сверху голос, но у Тсуны нет сил, чтобы поднять голову. Зрение четкое-четкое от адреналина: хорошо видны отглаженные брюки и дорогие мужские туфли, обходящие лужу крови. — Нестрашно. Выживешь.
На руках незнакомца чистая-чистая смуглая кожа, не такая, как у азиатов. Манжеты рубашки. Мысли путаются и настигает запоздалая разрывающая боль, от которой слезы на ресницах.
— Не реветь, — доносится сверху голос. В нос помимо металлического тошнотворного запаха крови бьет другой — тяжелый вкусный аромат духов.
Сознание уплывает, и Тсунаеши сваливается вниз, утыкаясь носом туда, где пахнет тяжело и вкусно сильнее всего, теряя сознание и думая, что все-таки не выживет, не вылечат и надо было пореветь и исповедаться напоследок.
А просыпается он в своей кровати.
Светло. Точно утро. Он бы подумал, что это все сон, если бы так ужасно, о, ками, блять, как вытерпеть это вообще, не болело плечо, даже если им не шевелить. От боли мутит, и он надеется, что его не вырвет на свои простыни и матрас (хотя чем блевать, если такое ощущение, что желудок к позвоночнику прилип).
В квартире тишина. Интуиция напряженно молчит. Хоть доставучего шепота нет, и прекрасно.
Доставучего шепота, который оказался правдой. Тсунаеши падает на спину, шипя тут же от боли, пронзившей плечо. Его интуиция порой поражала его самого, но в этот раз… предсказать то, что неизвестный убийца идет за тобой? Возможно, буквально — от этой мысли холодок бежит по коже. Поразительно. И ужасно одновременно.
— Утро доброе, — говорит голос, которого в этой квартире точно быть не должно. Человека этого тут тоже быть не должно. И вообще — Тсуна не услышал даже шороха, какого черта? — Вижу, чувствуешь ты себя дерьмово.
У мужчины, который появился в его квартире, высокий рост, черные лохматые волосы, европейское узкое лицо и смуглая кожа. На ногах нет обуви, только темные носки. Тсуна задерживается взглядом на руках — и замечает те самые манжеты. С теми самыми запонками, теми же виднеющимися рукавами, хоть на этот раз без пиджака.
Это, получается, тот, кто его спас от смерти?
— Спасибо… — голос ужасно хрипит, приходится откашляться и повторить. — Спасибо за спасение.
— Не то чтобы я делал это по собственному желанию, но пожалуйста, — мужчина жмет плечами и делает шаг вперед. И еще один и еще, пока не оказывается на краю кровати, сложив ноги в четверку и разглядывая так пристально Саваду, что лицо начинает чесаться от такого внимания. — Ты совсем не похож на Емитсу.
— Вы, как и тот человек, от него?
— Тот человек был от врага твоего отца. А я от него лично.
— Враг моего отца послал серийного убийцу, а мой отец послал просто человека, чтобы тот убил, — Тсуна разглядывает чистую кожу на исказившемся в непонимании лице. — Я точно ввязался туда, куда не хотел ввязываться, — он хочет закрыть обеими руками лицо, но выходит только одной.
— Ты был ввязан с самого рождения в это, — говорит мужчина. — Емитсу не рассказывал?
— Он немного говяный отец.
— И точно такой же начальник, — смеются в ответ.
Тсуна задумчиво смотрит в ответ на мужчину, понимая, что невольно начинает подмечать то, что не подходит ситуации, и обрывает свои мысли.
— Вы — подчиненный моего отца? — лицо брюнета тут же кривится:
— Я ничей не подчиненный.
— Но…
— Я здесь, потому что должен выплатить долг начальнику твоего отца. Но официально свободнее меня в этом мире нет, — мужчина замирает, ожидая хоть какой-то восхищенной реакции, но не дожидается ее. Тсуна молчит какое-то время, потом снова спрашивает:
— Но сейчас Вы подчиненный.
— Вот ты вроде такой вежливый со своими Вы да Вы, а дать тебе по лицу все равно хочется. Я не подчиненный. Ничей. Точка.
Тсуна смотрит в недовольные темные-темные глаза и кивает. Хорошо, это он от стресса так наглеет, пожалуйста, не надо бить, он и так пострадавший.
— А еще я не «простой человек», как ты выразился. Я буду похуже того, кого вчера убил. Так, довожу до сведения, чьи навыки ты изо всех сил пытаешься принизить.
Савада смотрит на идеально чистую кожу и, возможно, он что-то не понимает, но маскировку же будет видно. Мужчина посмеивается. Поднимает руку, поворачивая тыльной стороной, и стирает на ней идеальный круг. Ярко-красный. С розовеющими краями, под которые уходит точно еще с сотню других таких же красных точек.
Тсуна сглатывает, внезапно потеряв всякую благодарность, а к тому, кто его спас, чувствуя только страх.
— Я самый лучший убийца этого столетия, — представляется мужчина. — Реборн. А ты, — тыкает он почти в пострадавшее плечо, — наиболее вероятный будущий Капо королевской мафиозной Семьи Вонгола. Предупреждая вопрос: все остальные наследники, которые были до тебя, мертвы, и пока что ты кажешься лучшим вариантом.
Тсуна, вообще-то, ничего не понимает, ему нужно с полчасика поосознавать эти пару предложений, чтоб начать нормально реагировать: паникой и беспокойством, но не ляпнуть он не может:
— Твой долг — за убийство всех предыдущих наследников?
Реборн неожиданно очень довольно и сыто улыбается, так, что у Тсуны то ли мерзко, то ли наоборот неправильно-предвкушающе, сворачивается ком в животе:
— Возможно, ты изначально был более подходящим вариантом, потому что соображаешь куда быстрее, чем те парни.