пролог (1/2)

«миленькая фоточка,

а на ней вип-красоточка.

жаль, что свою гнилую душу

ты тональным кремом не замажешь».

</p>

если кому-либо интересно и атмосфернее с музыкой, то вы сами поймете, в какой момент ее надо включить (ладно, окей, надо включить, когда Тсуна слушает музыку, я подскажу):

three days grace — one-x</p>

Человечество претерпевает изменения. Такова его суть — динамичная, подвижная, вечно эволюционирующая. Как со временем рос мозг, как выпрямлялся позвоночник, как выдвигался вперед подбородочный выступ, этими же темпами шла эволюция человека и общества, в котором он живет. А поскольку эволюция — процесс не самый контролируемый и считающийся по большей части бесконечным, никто не удивлялся, когда природа, доведя человека до определенного (на самом деле, совершенно нет) стандарта, решила повернуть в очередную, совершенно непонятную, не известно как работающую сторону.

У людей на теле стали появляться красные точки. Они бывали и раньше — следы лопнувших каппиляров, ангиомы, признаки первых сбоев в организме. Система здравоохранения в очередной раз захлебнулась от того, как много людей пришло обратиться за помощью и просто понять, что это, чем грозит и следует ли бояться. Патологии внутренних органов, так гласили выписки от врачей на анализы и проверки, заболевания пищеварительного тракта, сбои в сосудистой системе. Среди миллионов тех, кто пришел на анализ и оказался чист, были лишь единицы, кому потребовалась реальная помощь.

Среди миллионов тех, у кого спустя какое-то время красные точки стали пропадать, были единицы, у кого они остались и означали реальное заболевание.

Красные точки, которые заполняли тело так, что не оставалось видно естественного пигмента, появились, захватили мир, как эпидемия, и схлынули внезапнее, чем срач в твиттере по поводу помидорного салата. Взметнули несколько массовых волнений, ввели общественность в состояние паники, повысили уровень недоверия к медицине и количество сектантов и верящих в теории заговора, а потом растворились так, словно их и не было. Для гражданского населения, не связанного с криминалом.

Для тех, кто тесно связан с теневым миром, противостоя ему или, наоборот, имея слишком много общего, стало неожиданным то, что красные точки по телу были равны количеству убийств, которые совершил этот человек. Не считались убийства животных, не считались убийства в играх, но умышленное или неосторожное, легкомыслие или прямое действие, склонение к суициду словом и делом — оставляло несмываемый, несдираемый, не закрываемый тату след. После того, как произошла массовая чистка среди высокодолжностных лиц, после того, как ввелся запрет на использование грима и перекрывающей красные точки косметики, люди наконец-то услышали правду.

Красные точки появляются у убийц.

С этого дня и часа полиция будет останавливать тех, кто будет замечен с красными точками на теле, и передавать следствию.

Каждый, кого заметят за использованием скрывающих косметических средств, будет оштрафован по меркам, принятым в данной стране и ее регионе.

Каждый, кто нанесет на тело поддельные красные точки, будет оштрафован по меркам, принятым в данной стране и ее регионе.

На улицах городов, поселков, деревень и иных в обязательном порядке будет устанавливаться видеонаблюдение.

Доктрина о красных точках была принята и перевернула мир примерно настолько же, насколько в 1633 году, когда Галилео Галилея сжигали за правду о том, что Земля вращается вокруг Солнца.

«И все-таки она вертится!»

«Уголовное преследование носителям красных точек!»

***

Студенческая жизнь на старших курсах была прекрасна хотя бы тем, что Тсунаеши мог пропускать пары по причине «мне нужны деньги, чтобы жить» и не получать от этого гору проблем с пропусками и последующим пристрастным отношением со стороны преподавателей. Поэтому начало недели он встречал в автобусе (стареньком, красном, но зато с целым стеллажом книг, которыми по идее надо обмениваться — он сам в этом участия не принимал, вряд ли кому-то будут интересны его учебники с психолого-педагогического факультета), где старенький подслеповатый водитель включал неожиданно очень модную музыку, постукивал пальцами по рулю и отвозил его до крупного торгового центра. Там приветливо распахивались автоматические двери, а ему уже улыбалась контент-менеджерка, подзывая поближе своего любимого стажера. Иногда Тсунаеши думал, что выбрал какую-то неправильную для себя специальность, если волей судьбы его занесло под крыло этой женщины, но потом ему в руки попадала папка с идеями по привлечению людей и тому, как содрать с них побольше денег, которые нужно было расписать подробно (даже слишком) со всех аспектов, как к этому могут отнестись, и тогда три года, потраченные на обучение, внезапно пригождались.

Во время обучения Тсунаеши научился хорошо говорить (замудрено и сложно, как думал он сам, иногда вспоминая, как в докладе был совершенно неправильный термин, и поражаясь тому, что этого не заметили), а чувствовать людей он всегда умел. Общие тенденции вели к тому, что люди заботились о животных, поэтому у центра в прилежащем парке появились поилки для людей — и стекающей дальше водой для собак, и никто не придрался к особой негигиеничности. Общие тенденции оградили людей от ненужной помощи консультантов посредством бирок на корзинках для покупок. Но точно не общие тенденции помогали ему предсказывать предполагаемый успех до того, как он взглянул в отчеты логистов. Контент-менеджерка его интуицию любила, после первых трех провалов, о которых Савада предупреждал, поверила, и вовсю пользовалась. Это было бы жестоко, если бы Тсунаеши не получал за свою работу деньги, но пока каждый месяц исправно начислялась на счет сумма, растущая или уменьшающаяся в зависимости от прибыльности проекта, и пока его мать в Намимори не должна была отсылать ему свои деньги на содержание уже взрослого ребенка, он был доволен.

Его мать звали Савада Нана, она периодически готовила торты и иную выпечку на заказ, получая пособие за «причиненный моральный ущерб». Моральный ущерб состоял в том, что ее мужа — а следовательно, отца Тсунаеши, — несколько лет назад забрали спецслужбы. Вся левая часть его шеи была ярко-красной, как ожог или пятно краски. И неважно было, появились ли эти точки разом или он нарушал закон прежде, скрывая их под гримом или косметикой, Нана была весьма впечатлительной и именно она была той, кто позвонил в полицию и сообщил о проблеме. Больше отца Тсунаеши не видел. А в Намимори, где он рос, пока не переехал по поступлению в Токио, за ним, кроме «Никчемного Тсуны» закрепилось с десяток прозвищ, сводящихся к краткому «твой отец — убийца».

Каждый, кто имеет красную точку, убил человека.

Тсунаеши никогда не понимал, почему все это гнобление и презрение опустилось на него и его мать, если виноваты в преступлениях его отца они не были. «За кого выходила», «От кого рожала», «Какого человека ты и он можете воспитать» — Тсуна слышал это почти каждый день, не отходя от матери и… боясь, что под таким давлением с ней что-то да случится. Нана улыбалась ему и говорила, что не стоит волноваться и что именно так, в период трудностей, отсеиваются друзья. Для Тсунаеши, у которого-то друзей и не было прежде, кроме пары девушек из параллельных классов, это не было большим испытанием. Но с матерью в это время он сблизился достаточно, чтобы не желать разорять ее своим обучением, проживанием в столице и прочими сложностями.

— Молодой человек, — доносится из-за плеча. Тсунаеши, сидящий за стойкой администрации, вытаскивает из и так одного только занятого уха наушник и поднимает голову. И замирает.

Старичок очень милый. С густыми бровями и бородой, он, в общем, похож на толстого такого филина. И только пронзительно-красная точка на бумажной коже слишком хорошо видна.

— Покажите удостоверение или я вызываю полицию, — рука сама тянется к телефону и замирает там до тех пор, пока старичок суетливо роется в своей сумке и достает оттуда пластиковую карточку. Тсунаеши облегченно выдыхает и улыбается, мол, поймите, я не мог иначе, это нормальная реакция.

— Моя жена сгорела давным-давно в нашем доме, потому что я был неосторожен, — говорит старичок, показывая коротким пальцем на свое лицо. — А теперь, молодой человек, не могли бы вы сказать мне, на каком этаже находится книжный?

— Третий. До лифтов — направо отсюда и никуда не сворачивая.

— Спасибо, молодой человек.

Тсунаеши вставляет наушник обратно и выдыхает. Удостоверения о безопасности — так называли в народе эти пластиковые карточки. На них было написано точное количество красных точек по телу, причины их возникновения и дата. На свободу выпускались только люди, совершившие убийство по неосторожности, с косвенным умыслом, по легкомыслию или бездействию, изредка попадались те, на кого было возложено две формы вины, с невиновным причинением вреда, чаще всего — с убийством при необходимой обороне, у полицейских — при задержании лиц, совершивших преступление, у солдат — при выполнении приказа.

Как можно понять, с возникновением красных точек и пониманием их сути, лучше всего люди стали разбираться в уголовном законодательстве.

Так вот, каждый понедельник на красном автобусе Тсунаеши приезжал на место своей работы, разбирал десятки предложений мерчендайзеров и радовался тому, что его интуиция помогала ему зарабатывать деньги. Иногда подсказывал, как и куда пройти, иногда прогуливался до ближайшего кофейного острова, чтобы взять эспрессо покрепче. Во вторник повторялось то же самое, а среду и четверг он проводил в вузе, выпрашивая у своих одногруппников и преподов, что и как задали, когда сдать и будет ли какая-нибудь контрольная в те дни, когда ему снова придется выйти работать. Это был привычный ритм жизни, и ввиду отсутствия друзей рутина не разбавлялась внезапными событиями. В свои двадцать лет Тсунаеши чувствовал себя как те самые карикатурные взрослые, которые вне работы тратят время, чтоб пожаловаться на работу, но потом все равно на эту самую работу идут, и совсем немного, самую малость, надеялся, что совершеннолетие что-то перевернет в его жизни.

Глупость, правда?

Всего лишь пройдет еще один год, но все так часто говорили о возможностях и новых горизонтах, о том, что после двадцати одного можно все и весь мир для тебя открыт, что невольно, но он поверил.

До совершеннолетия Саваде оставалась пара недель. Завтра начинался новый месяц, обещающий очередные дожди. Контент-менеджерка обещала на праздник споить Тсунаеши так, что он ничего не вспомнит, и он был категорически против этой идеи, но разве кто его спрашивал.

— Сладкого хочется жесть, — падает на соседнее кресло вышеупомянутая, заставляя шарахнуться прочь задумавшегося студента. — Только не говори, что я настолько плохо сегодня выгляжу.

— Нет, простите, — виновато улыбается Тсунаеши. — Просто тут был старичок с удостоверением.

— О-о-о, когда-нибудь ты привыкнешь к ним, — теплая рука заботливо хлопает его по плечу. — Как и к моему неиссякаемому запасу идей, — она пододвигает еще один файлик поближе к утренней стопке. — Есть какие-нибудь прям очень успешные, чтоб о нас снова заговорили в новостях?

— Вы преувеличиваете нашу известность.

— Да ладно тебе, в сети долго обсуждали наши фото с ярлыками для обозначения поломанных тележек и машинки для безналичных чаевых.

— Мне кажется, людям просто понравилось, что вы открыли мороженицу только с макфлури. Все еще поражаюсь, как вас до сих пор не припекли за авторские права, — закатывает глаза Тсунаеши под звонкий смех. Этой женщине было далеко за сорок, но ее креативность и безумность росла с каждым днем. Не то чтобы это было неприятно. — Вы, кажется, хотели сладкого.

— О, точно. Будешь что-нибудь? Я принесу.

— Там дайфуку с клубникой продавались, — Тсунаеши тянется к поясной сумке, вытягивая кошелек-мешочек и отсчитывая оттуда горсть монет. — Столько должно хватить на несколько штук.

— Сдачу могу забрать себе?

— Ками, да забирайте.

Она снова смеется — точно вернет ведь — и поднимается, цокнув по кафелю невысокими каблуками. Тсунаеши не смотрит на нее, все ждет, пока звонкие шаги не отдалятся и их звук не исчезнет в гомоне толпы, но этого не происходит. Ни спустя десять секунд, ни полминуты. Музыка удивительно отчетливо звучит в вакууме.

Тсунаеши понимает, что это потому, что вокруг резко исчез шум.

Он поднимает голову, непонимающе вскидывая брови, — и натыкается взглядом на женщину, которая должна была отойти к островку с сладостями, а не стоять, не шевелясь, и смотреть вверх. Но когда Савада поднимает голову еще выше, пытаясь понять, что так привлекло ее и многих других здесь, у него пробегают мурашки по спине и холодеют ладони.

На крупном экране, на котором обычно транслируют рекламу магазины этого центра, срочные новости, красная бегущая строка о введении зоны комендантского часа и дополнительных нарядов полиции на территории ближайших кварталов и обрывок видео, где на руке у высокого мужчины в костюме и шляпе — невероятно яркое и округло-четкое красное пятно. Будто специально нарисовали. Или специально стерли так слой крема — подсказывает вездесущая интуиция, вызывая неожиданный ком в горле. Как думаешь, за кем это пожаловал убийца в ваш район, — шепчет она в голове. А это за тобой, — добавляет она и растворяется в обеспокоенных шепотках со всех сторон.

— Думаю, сегодня рабочий день закончится раньше, — говорит менеджерка, повернувшись к нему и выдавив нервную улыбку. Тсуна кивает в ответ. У него еще есть отчеты, которые нужно просмотреть, и явно пропавшее чувство голода от внезапных новостей (есть что-то стремное в том, что по улицам рядом с тобой может ходить убийца, чье лицо не засекли камеры), но перед ним все равно в какой-то момент возникают дайфуку в белом шоколаде и несколько монет сдачи. (Он съедает их за пару минут).

У него еще есть явно долбанувшаяся интуиция, и, нет, она никогда прежде не ошибалась, однако… представить то, что кто-то охотится за его головой? Кто? У Тсуны даже врагов не было, он смеется себе под нос как-то невесело. Такая скучная жизнь, что заказать его тоже могли разве что от скуки.

Остаток дня он проводит в убеждении себя, что это был не шепот интуиции, а всего лишь внезапное проявление доселе молчавшего эго, которое решило пофантазировать о приключениях на свою задницу, нет, спасибо, Тсуне не надо, Тсуна самый обычный, самый скучный, самый среднестатистический человек, если игнорировать ту историю с отцом, он привык к своей обычной, скучной, среднестатистической жизни, он не хочет думать о том, что бы он сделал, если бы вдруг оказался той самой жертвой (одной? или одной из многих?), за которой прибыли в спальный район Токио. Однако воображению не прикажешь, поэтому в красный автобус, который довезет его до дома, он садится с мрачным решительным лицом: в своей голове идет борьба здравого смысла и фантазии, которая говорит, что это же прикольно: столкнуть врага с лестницы, он наверняка привычный, не помрет, а ты спасешься; ну, а если даже помрет, будет у тебя красная точка и ламинированное удостоверение, хоть что-то новое в жизни.

— Ками, какой же идиотизм… — выдыхает вслух Тсунаеши, когда понимает, что ему страшно сделать шаг на свою остановку и он слишком долго осматривается.

— Отвратительно… — шипит он себе под нос, пока продвигается по стенке во дворах, не давая зайти со спины.

— Да быть того не может! — он захлопывает торопливо дверь, запирает ее и сползает по ней вниз, прижимая ладони к лицу и оттягивая кожу вниз. — Не боюсь я! — но до окон продвигается на четвереньках, опуская римские шторы и только тогда решаясь встать на ноги. И для того чтобы зайти в спальню — все в таком же хаосе и абсолютно точно без новых лиц где-нибудь под кроватью — хватает с собой нож. Да, он знает, что если что он сыграет против него злую шутку, но знаете вы, что? Если помирать, так от своей посуды.

Дома никого нет: ноутбук в спящем режиме на невысоком столе на месте, распечатки на месте, грязная посуда тоже на месте — и он, пытаясь справиться с внезапным стрессом, принимается за уборку. А когда понимает, что последний сильный стресс был буквально недавно и убирался он тоже недавно, и единственное, что осталось убрать — это, видимо, бардак в мыслях, то просто падает на застеленную кровать и вздыхает. Если убийца реально за ним, то можно, пожалуйста, побыстрее, он не выдержит находиться в таком подвешенном состоянии долго.

Спустя час телефон взрывается трелью, Тсуна тянется к нему так торопливо, что у него хрустит в запястье.

— Алло?

— Тсу-кун! — раздается запыханный голос матери в трубке. — Тсу-кун, ты в порядке? — на фоне хлопает дверь и звякают ключи. — Я видела новости, когда в магазин вышла. Страшно, очень страшно, милый, ты же еще и работаешь там, где столько людей, а вдруг этот мужчина окажется в здании? А вдруг он террорист? У них же за раз по много красных точек возникает…

— Мам, ты решила меня запугать? — Тсуна мягко смеется, тут же оказываясь под потоком торопливых возмущений и оправданий, и ласково улыбается, прижимаясь щекой к сенсорному экрану. — Все в порядке, у нас чп, всюду полиция.

— Это не в порядке, Тсу-кун! Может, приедешь домой, пока все не уляжется… не думаю, что вас допустят к занятиям, пока такое происходит прямо под носом.

Он задумчиво косится в окно, где в отражении стекол домов горит алым солнце, и бессознательно качает головой:

— У меня еще работа, ее никто не отменял.

— Возьми БС!

— Мам, у нас камеры, охрана, какого-то убийцу, который так быстро был обнаружен, они засекут.

— Тсу-кун! — возмущаются на том конце провода.

— Тем более, мне нужны деньги, ты же знаешь это. Брать неоплачиваемый отпуск — это для меня слишком. Тем более, менеджерка так и не придумала никакого взрывного проекта.

— Тсу-кун, но ведь это ты видишь потенциал в проекте. Просто увидь его в остальных!

— Мам, нет, — он не дает внезапному раздражению проникнуть в голос. — Я же тебе говорил, что это не так работает. Не раз говорил.

Савада Нана вздыхает, обхватив себя за локоть пальцами: она не верит в чудесную интуицию, которая может диктовать ее ребенку, как верно поступить, но одновременно ей не хочется ссориться сейчас по телефону из-за такой ерунды, когда просто хочется, чтобы сын оказался подальше от опасности.

— Тсу-кун…

— Тем более, сейчас никого не впускают и не выпускают из района. Все оцеплено.

— Будь осторожен, Тсу-кун, — после долгого молчания выдыхает Нана. — Я позвоню тебе завтра после твоей работы, проверю, как ты там.

— Хорошо, буду ждать. Пока.

— Пока.

Тсунаеши смотрит в экран и чувствует себя паршиво: настолько, что он решает добить себя пролистыванием ленты новостей, пока мерзкое чувство сосет под ложечкой его кровь и воздух. Он не хотел ругаться с матерью, но иногда от ее наивности у него пекло недовольством в груди. Не было у него «предпринимательских способностей» и «коммерческой жилки». Все, что у него было: иногда кричащая, или шипящая, или шепчущая интуиция в голове, которая могла подсказать вот прям сейчас перевернуть блинчик, чтоб он не сгорел, и не подсказать, что сегодня нужно прийти пораньше, чтоб получить автомат, или наоборот. Тсуна был самым обычным: в детстве читал мангу вместо учебы, в старших классах стремительно нагонял упущенное за столько лет, в вузе его знали как того самого с задних парт, на которого сочувствующе и недовольно зыркают преподы. Тсуну звали неудачником и бесполезным большую часть жизни. Это не меняется резко и внезапно с появлением непонятного невероятного таланта. Тем более такого неподходящего ему, как талант к бизнесу.

Сверху выплывает уведомление с фото от матери, где она показывает приготовленные булочки с кофе и пишет, что если бы Тсу-кун согласился, то сейчас бы вкусно ел. И в конце улыбающийся эмодзи. Савада думает, что ему в матери досталась святая женщина. И решает тоже вкусно поесть. Карри.