20. Явился (1/2)

Телефон зазвонил ровно в тот момент, когда Виктор на весь коридор заголосил, что до отбоя две минуты. Олег слабо понадеялся, что это не его — их же аж трое в комнате, почему сразу он? Ладно Тихон, он уже звонил своим, а Семён? Ходит, молчит весь день, телефон даже не вытаскивает, будто его и нет.

Но ни Семён, ни Тихон отвечать не спешили, и Олегу пришлось принять неизбежное — звонят ему. И даже гадать не надо, кто звонит, больше-то некому… Интересно, а Кате уже звонили?

От мыслей о Кате стало совсем гадко. Она, поняв, что Олег не пошел с ней плести фенечки, надулась, а когда он еще и на сон-час к ней не явился, и вовсе закатила скандал и объявила, что ее бросили. Олег пытался помириться, пытался объяснять, что так просто вышло, что у него были дела в отряде, но это не помогало — Катя уже решила, что будет жаловаться маме, и отступать не собиралась.

Олег знал, чем закончится для него эта история, и изо всех сил откладывал последствия, слабовольно радуясь, что он не дома. Дома бы Катя нажаловалась сразу же, и скандалила бы уже мама, причем со всеми, а не только с ним. А папа бы или пытался защищаться, напоминать, что он ни при чем, или встал бы на мамину сторону и скандалил тоже.

Телефон тем временем смолк, и Олег выругался, поняв, что навлек на себя еще одну беду. Соскочил с кровати, схватил его, выбежал поскорее из комнаты, на ходу перезванивая, чуть не врезался в Дарью, но даже извиниться не успел, потому что гудки уже сменились маминым недовольным:

— Явился.

— Прости, — выпалил Олег, наконец запихав ноги в кроссовки и выбежав на улицу, от любопытных ушей подальше. А может, просто к воздуху поближе — от таких разговоров ему даже в морозы становилось жарко и душно.

— Весь день ни слуху, ни духу, я звоню — он не берет, — сокрушалась мама. — Коля, ты слышишь? Я переживаю, а ему хоть бы что!

Олег слышал, что папа что-то отвечает маме, но слов не разобрал — слишком далеко папа от телефона. Хотелось верить, что папа хоть в этот раз на его стороне, но опыт твердил — папа поддакивает. Он всегда так, когда мама может переключиться на него.

— Ты почему Катю бросил? — вонзилась в размышления мама.

Олег поежился от этого ее тона — высокого и требовательного, оскорбленного и разочарованного разом, и попробовал оправдаться:

— Я не бросал, мам! Мы все утро вместе были, и на концерте тоже, и в столовой…

— Не ври! Я ей звонила, она мне все рассказала!

— У нас с ней только секции разные! — виновато признался Олег.

Это же правда, они вечно рядом, только в эти пару часов нет! Он же не виноват, что у Оли в фенечках перебор из маленьких, а Игорь малышей в баскетбол не брал. Не он придумал, что для младших и старших отрядов секции разные!

— А должна была быть одна, — безапелляционно объявила мама. — Ты что, хочешь и ее потерять? Хочешь, чтобы с ней что-то случилось? Ты, наверное, и тому, что Петя пропал, рад?

Олег зажмурился, физически ощущая, как мамины слова и всхлипы врываются в мозг. Как врезаются в извилины, крутятся там, буравя дыры, как выжимают слезы и обиду. Он же старается, он следит, он тоже переживает!

А мама все равно переживает больше. Для нее они — дети, дети всегда ближе и важнее братьев и сестер, за них всегда больнее.

Мама продолжала сокрушаться и всхлипывать, а Олег, еще какое-то время пытавшийся ее убедить, что все будет хорошо, сдался и молча слушал. Запоминал, проникался, чувствовал, как ее подвел. И это они с Катей еще не знают, что Виктор ему предлагал переехать, а он отказался…