Невероятно просто о весьма сложном (1/2)

Не было и дня, чтобы Серёжа, выспавшись, хотя бы раз не укорял себя потом за долгий простой. Что-то, наверное, внутри не позволяло расслабиться, разрешить себе как следует высыпаться, лениться, даже банально посидеть в тишине без дела. Он всегда говорил, что буквально чувствует, как время утекает сквозь пальцы. Поэтичный человек, необыкновенный. Менталитет родителей и голландское воспитание не позволяло с ним согласиться, и именно поэтому, когда Олег наконец-то разлепил глаза, рядом уже никого не было. Еле уловимый запах рыжей головы, что спала здесь, рядом, совсем недавно, окутывал разум, кое-как собирая картинку вчерашнего дня воедино. Обморок, арт-галерея, меховая ферма, Чумной Доктор, ФСБ, семья Зильченко и очень вкусный чебурек с Дыбенко. Внутри неприятно отозвалась смесь запахов лука и вчерашнего рубленого мяса, если там хоть что-то от него было — надо хотя бы зубы почистить.

— Ну ты заспался. Думал, что сутки проспишь, — обволакивающий добрый голос раздался совсем близко, прерываемый лишь быстрым, ритмичным стуком клавиш ноутбука. Серёжа за ним нечасто работал, почти всё, как правило, решалось за счёт красивого интерактивного стола с подсветкой. На нём, будто в футуристическом кино про супергероев, скакали послушные диаграммы, картинки, посты в Интернете и изумительные строки кода, в которых, если честно, Олег был ни в зуб ногой. Схожая панель водилась у отца, прячась в его слишком светлом кабинете. А сегодня вместо неё был тонкий, изящный ноутбук, на котором эти куда более изящные светлые пальцы снова что-то создавали. Олег встретился с этими ясными глазами, нежными и спокойными, выспавшимися сполна, и невольно разулыбался.

«А может, ты и правда супергерой. А почему нет? Не всем же летать в сборных костюмах и метаться энергией. Достаточно человека, делающего всё для того, чтобы страна жила счастливо, а простой народ всегда мог учиться и говорить свободно. Осталось только суперзлодея победить, и всё будет по науке. И такой человек спал со мной в одной кровати?»

Сидит, растрёпанный, домашний, прячется под неловкой серой толстовкой без ничего. Прихлёбывает из открытой банки с клубничной газировкой. Джинсы потёртые, неброские симпатичные кроссовки — ни грамма вычурности, просто человек в своей среде и своём быту. Так, как он привык. Было в этом что-то бесконечно чудесное, как в пишущем картину художнике или музыканте, что провалился в нотный поток. Олег медленно сел на постели, с лёгким хрустом потягиваясь, и практически сразу из другого конца помещения, до этого гоняясь за солнечными зайчиками, сорвался Соболь. Гора меха, мышц и беззаветной любви обрушилась на Олега сразу же, только заслышав его движение, звуки пыхтения, фырчания и обоюдного смеха смешались в приятный мягкий ком. Даже дышать вдруг стало легче, хотя, казалось бы, должно быть наоборот. Мокрый язык торопливо прошёлся по лицу, а от шерсти почему-то тянуло лавандой.

— Мы ходили гулять в сады. — рассмеялся в кулак Серёжа, будто заранее отвечая на ещё не заданный вопрос. Мысли, что ли, читает? Точно супергерой, — Кое-кто не особенно меня слушался и залез в петербургскую грязь всеми лапами. Пришлось купать. Сам не очень знаю, как это делается, но не хотелось тебя будить. Ты вчера и без нас настрадался.

— Господи, он же тебя замучил. Соболь, а Соболь, и не стыдно? Ты как себя ведёшь с Серёжей? Серёжа свой, его надо слушаться так же, как и меня. — был у Соболя, как ни крути, один заметный минус. С чужими людьми, кто хотя бы мало-мальски отличается от Олега, он постоянно вредничал. Лез в лужи, натягивал поводок, отказывался держаться рядом и вообще, всячески демонстрировал хулиганскую природу. Пёс соорудил на лице максимально безвинный взгляд, накреняя голову набок, и на всякий случай вновь лизнул хозяина в лицо — вдруг забудет? На сердце было невыносимо тепло, — Спасибо. Совсем я замотался, сбил наш с ним график. Стыдоба.

— Думаю, пойми он, что вчера ты пережил, то однозначно бы тебя простил.

За окном постепенно сгущался вечер — похоже, тело и правда затребовало долгого сна после такой долгой ночи, приправленной систематическим стрессом. Ведомый воспоминанием, Олег бросил короткий взгляд на стеклянные кубы с заключённым внутри искусством — лисичка красовалась на своём месте. Правда, сейчас она казалась значительно чище, чем накануне. Ей тоже досталась доза купания? Господи, и о чём это он, как будто вчерашняя ночь была не более чем страшным сном. Впрочем, даже не особо и страшным, оказывается.

— Весь день продрых. Плохо. — покачал Олег головой, заставляя себя встать. Ноги сами потянули его по тёплому полу, по однотонному ковру, мимо стеклянных ящиков и высоких автоматов. Один из них привычно звякнул под его пальцами, выдав любимую банку со вкусом винограда. Лисий взгляд Серёжи никак не мог сосредоточиться на работе, мелькая повсюду и отзываясь на теле прикосновениями. Рассматривает. Думает о чём-то. В голове прояснилось вдруг на мгновение — они ведь так и не поговорили о том, что между ними теперь за дела. Как называется то, чем они живут после рэйва? Не то чтобы Олег был дотошным любителем ярлыков, скорее плохо понимал намёки и всякие скользящие, плавающие слова, — Из ФСБ никто не приходил?

— Приходили, конечно. — порой в Серёже проскальзывали такие удивительные лисьи нотки, что аж удивление брало. Мелкая хитрая ехидца, взгляд куда-нибудь в сторону, тонкие губы, расплывающиеся в непослушной улыбке, — Марго довольно доходчиво передала господину Стрелкову, что все вопросы к тебе теперь только через твоего юриста. Не знаю, есть ли у тебя здесь юрист, но теперь его, вероятно, будут искать по всему Питеру.

— Ах ты лиса. — Олег не выдержал и рассмеялся в полный голос, наконец позволив себе встать и, приблизившись в пару ритмичных шагов, накрепко обнять это домашнее рыжее существо. От него всё ещё как-то удивительно вкусно пахло, да только уже никаким не парфюмом, а им самим. Вроде запаха молока или сливочного десерта, идущего напрямую от кожи. Весь мягкий, но не как шёлк, а как белый свободный хлопок. Погладил по спине, прижал к себе, ощущая холодные пальцы рядом, замер совсем на чуть-чуть, позволяя голове немного заморозить время на этом моменте. Ещё капельку, самую малость, — Ты ел что-нибудь? Знаю, что нет. Пошли.

Вечер протекал своим ходом, помаленьку превращаясь в нарочито спокойную, чернильную ночь. Синюю, густую, как масляные краски, и тёплую на удивление. Башню они так и не покинули, пусть и неохотно, но Серёжа позволил немного поколдовать на его кухне снова. Пусть и бурчал о том, что «ты мой гость, ты не должен тут кашеварить, давай закажем что-нибудь», всё равно. Выпендриваться всё равно не хотелось, а поблизости нашлись и куриная грудка, и сливки, и прованские травы — всё, что нужно для хорошего ужина. На уши плотной пеленой лёг криминальный подкаст, в котором брат и сестра, обмениваясь изредка шутками, обсуждали убийцу Кеннеди, а Соболь и вовсе больше не пожелал выходить на улицу, беззастенчиво задрав лапы на хозяйском сером диване. Серёжа лишь терпеливо отмахнулся — пусть делает, что хочет. Погода за окном всё старалась угодить, выкатив в кои-то веки ночь без дождя, будто бы снова старалась выманить в кошмарный областной лес. Может быть, потом. Сейчас Серёжа, сидящий на разложенном диване, методично гладил обнажившего пушистый живот Соболя и всё выспрашивал о том, что же случилось вчера. А Олег рассказывал. По порядку, по кусочкам, более ничего не собираясь утаивать, а заодно и для себя окончательно восстановив картинку.

— А потом проснулся. Вокруг медики, менты, ФСБ и лично Стрелков собственной персоной, какого-то сторожа мучает. Допрашивает. Старенький такой, весь трясётся, одного вида их боится.

— А самого Доктора, ясное дело, уже и след простыл? — зачарованный рассказом о странном ночном рандеву, Серёжа скрестил ноги в тёмно-зелёных носках на диване, заглядывая в глаза порой так беззастенчиво, что это даже сбивало с мысли. В хорошем понимании, — Странно это всё. Выделил тебя из всех по какой-то причине и тянет в союзники. Есть же, наверное, смысл.

— Может, это какой-нибудь синдром. Ну, в первый раз не сумел меня убить и стал зависим от этой мысли? Ну, то есть, от маньяка всего можно ждать, он непредсказуемый.

— Или знает тебя лично. — вдруг сверкнул Серёжа глазами, озарённый догадкой. Торопливо надкусил кусочек мяса, чуть не измазавшись, и продолжил, — В обычной жизни вы, возможно, знакомы. И он знает, чем ты отличаешься от всех его жертв. Помнишь, что он сказал? Что имел неосторожность напасть на тебя, не разобравшись, а теперь понимает, что ты другой. Может, не врёт? Общественного одобрения много, но и его не всегда достаточно. Иногда оно нужно от особенных людей, вот он и тянет тебя на свою сторону.

— Кто-то из моих знакомых? Господи, это только сильнее всё путает. — Олег бессильно рассмеялся, не переставая перемещаться по офису в своём неспешном, но беспокойном темпе. Надо сказать, в этом был смысл. Кто-то, кого он знает, но кто? Не так уж и много людей, так уж вышло, он знает в России. В голове невольно стрельнуло — Мотор. Агрессивное отношение к обществу, проблемы с гневом, ненависть к элитарной прослойке, да и деньги есть немалые. А вдруг? Нет, так рассуждать нельзя, надо как следует перебрать эту мысль и свериться с теми, кого здесь знает, — Но знаешь, что страшно? Не смотри на меня так. Страшно было то, что я стою, показывает он мне Снежную на столбе. Поджигать её собирается, ноги в кровавое месиво. А внутри ничего не ёкает. Будто бы я, не знаю, ждал, что так кончится? Или даже хотел этого. Не знаю.

— Даже так? — ненадолго повисла пауза, будто Серёжа взвешивал в голове, как на это признание вообще реагировать. Взгляд расплывчато пополз по офису, отзываясь голубыми драгоценными камнями на стекле, на автоматах с газировкой, на изящном светящемся столе, и наконец поднялся обратно, вцепившись в Олега даже пытливо, — Это не странно, вот что. Ты ведь помнишь Анжелику. Помнишь, что она делала, с кем и по каким причинам. Ты её никогда не любил, и жалеть её тебе было не за что. Общечеловеческий гуманизм — это хорошо, но иногда ему очень трудно следовать. Бывают люди, из-за которых рушатся любые принципы. И потом, так ведь не только с ней, верно? У тебя немного другое отношение к людям. Из-за твоей семьи, из-за того, чем ты занимаешься. Разве не так? Мы уже несколько раз обсуждали их смерть, но всякий раз тебя заботило что-то другое. Может, это профессиональное?

— Выходит, никого из них мне не было по-настоящему жаль. — Олег остановился, не умея выдержать цепкий небесный взгляд напротив, и поймал другой, принадлежащий томной Венере. Со своего светлого полотна, окутанного офисной подсветкой, она снисходительно слушала их обоих, одаривая своей восхитительной красотой и спокойствием. Было в этом что-то приятное, что-то и впрямь успокаивающее, что-то, страшно сказать, родное, — Я помню, как насрать было Кириллу, когда он сидел в допросной. Его волновало только то, как скоро папа его заберёт. После Исаевой я мог переживать только о Майе, она была совершенно разбитая. А в случае Снежной — будет нечестно сказать, что я не думал о том, насколько она это заслужила. Животных мучают дети, которым непонятно, что это может быть больно. Которых можно чему-то научить и объяснить, почему так нельзя. А если так делает взрослая тётка, просто потому что? Она тогда кто? Почему я должен её жалеть и причитать о гуманизме, если ей было всё равно?

— А может быть, ты и не должен? — голос Серёжи, совсем рядом, за спиной, звучал сейчас не иначе как знамение с небес. Он снова был похож на арфу, красивую, изящную, даже ангельскую. Кажется, он встал с дивана и приблизился до того опасно, что почти дышал в шею, — Кому ты должен? Перед кем ты отчитываешься, передо мной? Боишься, что я не пойму?

«Мне трудно сосредоточиться, когда твоё дыхание так близко, но факт. Я всегда боялся показаться тебе плохим человеком. Кем-то, кто не похож на тебя, кто не стремится к общему благополучию. Боялся, что ты, осознав это, охладеешь и больше к себе не подпустишь. Я был готов притворяться, что мне действительно жаль, лишь бы ты не решил, что я ужасный человек. А стоило ли это того? Я сказал это вслух, и такой камень рухнул с души. Мне и правда не жаль. И ты меня понимаешь»

Олег не сразу понял, погрузившись в свои мысли, будто в вязкое болото, что именно происходит здесь, поблизости. Не сразу заметил за собой, как рука, ведомая компульсивным, неосознанным действием, поползла вдоль по изящной раме картины. Слишком кристально ясной была мысль о том, что больше не нужно бояться. Что его понимают и принимают. Что Серёже знакомо это чувство, что они всё ещё на одной волне, и за свою приобретённую жестокость, а именно жестокость это и была, нет нужды оправдываться. Холодная рама заскользила под пальцами, сперва боковая сторона, а затем и нижняя — так приятно на ощупь. Да только продлилось странное, звериное счастье совсем недолго. Он отлично слышал, как резко и стремительно участилось дыхание за спиной. Как заколотилось чужое доброе сердце. Как Серёжа отступил, отчего-то вдруг такой испуганный, как загнанный зверь. Как схватился за голову, как заныл про себя, под самый нос, будто страдая от какой-то неизмеримой зубной боли. Захныкал, заболел, спрятал взгляд и, сорвавшись с места, рванулся в ванную. Меньше секунды потребовалось, чтобы отпустить чёртову раму и последовать за ним — что, что случилось? Острые вопросы рвали голову, спокойная сладкая ночь вдруг стала гнетущей. Удушающей. Угрожающей. Что-то неизвестное таилось в ней, протянув к Серёже свои руки. Раздался крик, безумный, горестный, полный странной, невнятной, скомканной боли, а следом за ним зазвенели тысячи осколков — совершенно по-настоящему. Когда Олег ворвался в ванную, потратив на это считанные секунды, глазам предстало страшное зрелище. Серёжа, посреди своей красивой, бетонной ванной, стоял, сам как будто изуродованная миром, испуганная Венера, в окружении бесконечных зеркальных осколков. Там, где раньше висело красивое лаконичное зеркало без рамы, теперь болтался неуверенно лишь остов. А тонкие, изящные руки, сорвавшиеся на безупречном стекле, теперь истекали кровью, жалобно капая поверх красивых, резных стекляшек на полу. Поранился. Пусть и ненарочно, но навредил себе, тогда уколола мысль ядовитой иглой. Затравленный, испуганный взгляд метался из стороны в сторону, Серёжа мелко подрагивал, осматриваясь вокруг и будто не понимая полностью, когда он успел подобное сделать, зачем, почему? В звенящей тишине, что повисла в офисе на несколько минут, жалобно заскулил Соболь. Почти завыл, забеспокоившись. Приблизился и, будто озвучив мысли обоих своих глупых хозяев, размашисто лизнул Серёжу по руке — давай помогу, давай вылечу. Пёс будто бы пробудил наконец-то внутри что-то живое, вырвал из оцепенения. Олег очнулся, получив по сознанию смачную оплеуху.

— Серёж? Серёж! Господи, ты чего? А? Ты что сделал только что?! — сорвался с места, резким рывком вскрывая аптечку. Благо, она находится в том же санузле, далеко ходить не надо. Антисептик и бинты заскользили в пальцах, каким-то чудом из них нахрен не выпрыгивая. Сердце забилось мучительно, — Так, сейчас же давай мне сюда свои руки, идём. Вот, вот так, молодец. Сядь на диван и не ёрзай, хорошо? Пожалуйста. Раны надо обработать, кровь остановить. Тш, тш.

Серёжа не отвечал. Более того, казалось даже, что не потому, что не хочет или не может собраться с мыслями, а потому что сам не знает ответа. Сам не знает, почему вдруг сорвался, разбил зеркало, сделал себе больно. Почему руки в крови, почему так горят от боли? Перекись водорода шаловливо зашипела, поигрывая на царапинах пузырьками и бешеной пеной, а сам Разумовский сидел, сведя ноги вместе, и оторопело пялился в пол перед собой. Соболь и вовсе никак не мог успокоиться, разделяя тревоги хозяина на все сто. Забрался рядом, приткнулся своим большим меховым боком, лизнул в лицо, будто пытаясь разбудить. Серёжа вдруг мелко затрясся, прежде такой ясный, а сейчас подобный испуганной морской волне взгляд заметался по офису, а в образовавшейся тишине, нарушаемой лишь потрескиванием перекиси, заговорила Марго.

— Сергей, мне вызвать скорую помощь? — участливая, спокойная, стальная, как и всегда.

— Нет. Нет, не надо. — выдавил он из себя еле-еле, внимательно наблюдая за тем, как белоснежные бинты уверенно ложатся поверх царапин. Слава богу, не слишком глубоких. Кровь торопливо пропитывала несколько слоёв защиты, окрашивая и вату и сами бинты, а взглядом он наконец-то вперился в Олега, заставив себя кое-как заговорить, — Зачем я это сделал? Олег?

— Как раз это и хочу у тебя спросить. — наконец-то удалось выдохнуть. Оторваться от внезапного приступа паники, непонимания и какого-то даже звериного ужаса. Чудесные холодные руки были хотя бы на время в безопасности, а сам Серый, хоть и не сразу, но пришёл в себя, — Не знаю я, что случилось. Ты вдруг заныл, за голову схватился, откуда я знаю. Сбежал от меня, дверь захлопнул, а потом звон стекла. Смотрю, а ты зеркало расколотил и стоишь в осколках, как ошпаренный.

— Нет. Нет, прости меня. Так бывает, честное слово. Я в последнее время сам не свой, понимаешь, это сложно объяснить. — Серёжа вдруг переключился как будто внутри себя, залепетал так торопливо и так беспокойно, словно второпях придумывал объяснение. Для Олега или для себя самого? Большой вопрос, — Я в последнее время пью много снотворного. Может, это побочки?

«Ага, конечно. От передозировок снотворного обычно присутствует седативный эффект. Либо ты что-то не договариваешь, либо пьёшь что-то совсем другое. Ладно. Нахер нужны все эти докапывания и допросы, я же вижу, ты испуган не меньше моего. Сперва успокоиться, а потом вопросы всякие задавать. Я обязательно узнаю, но потом. Надо убрать осколки и отвлечь тебя чем-нибудь. Куда-то подальше отсюда, подальше от офиса. Прочь»

И в этот момент Серёжа, как если бы вдруг прочёл его едва уловимые мысли, вдруг склонил голову подальше. Спрятал взгляд за прекрасной огненной шторкой волос, съёжился весь от неуюта и забормотал себе под нос, неуверенно поглаживая обеспокоенного Соболя по холке.