Чудеса в мелочах (1/2)

— И после этого вы мне говорите, что не знаете, как он здесь оказался? Вас старческий маразм ослепил или алкоголизм? Может, вы ещё и мимо своей двери ключом попадаете?

Режущий уши голос Евгения Стрелкова из ФСБ — пожалуй, последнее, что Олег в принципе хотел услышать по мере не очень-то плавного пробуждения. Вот только ирония оказалась зла, и чуть гнусавый, издевательский тембр ворвался в уши самым первым, только потом впуская следом полицейские сирены, болтовню рядовых ментов между собой и обаятельные перегавкивания служебных собак. Вокруг дрожало яркое марево, кошмарно жарко. Глаза открываться совершенно не желали, да и в целом голова, надо признаться, чувствовала себя немногим лучше, чем после рэйв-тусовки в «Рыбе». Почти физически тогда Олег ощущал, как тело медленно, нехотя запускает привычные процессы, будто запылённый компьютер десятилетней давности, раскрывая глаза и позволяя себе повернуть голову на источник гадского режущего шума. До боли прозаично — лысая башка Стрелкова сейчас вовсю терроризировала какого-то старичка, едва ли способного глядеть важным шишкам этой страны в глаза. Отсюда мало что можно было рассмотреть, кроме густой седой бороды, общей жалости и бейджа — кажется, сторож в маленькой будочке у шлагбаума в ту ночь всё-таки был. Сонное сердце сжалось — как же, должно быть, ему было страшно. На финишной прямой жизни оказаться вдруг в таком переплёте. Не иначе как чудом обошла его смерть с птичьим лицом, тогда подумалось. Хотя, кто ж его разберёт, может, и не тронул бы мирного работящего человека? Воспоминания переливались огненным перламутром, кое-как заставляя начать двигаться или хотя бы осознать под собой медицинские носилки. Гадко. Слишком часто в последнее время оказывается в таком положении. Где-то поблизости тревожно курили медики, отовсюду тянуло палёным мехом.

«Нет, лисиц бы он не тронул. Скорее всего, просто готовый мех горит. Это что выходит, он ещё и ферму поджёг? Дьявол. Голова. Надо как-нибудь встать. Пусть со мной говорит, а старика не мучает. У меня что, кровь носом шла? Вкус мерзкий, солёный. Надо встать. Встать»

Одно движение, второе, и только теперь, под торопливые вскрики дежурного медбрата о том, что ему ещё рано быть на ногах и куда-то идти, Олег поднялся, усмехаясь про себя — охренеть, и тридцати нет, а уже будто скрипит всё тело, будто после хорошей пьянки. Лицо, однако, хранило серьёзное выражение, полностью подходящее для общения с особенно неприятными сотрудниками спецслужб. Под ногами шуршала палёная хвоя, сухие шишки и пепел.

— Говорили бы вы со мной, Евгений Борисович, а? — сам не ожидал того, как громко и резко зазвучал, прорвавшись сквозь общий дрянной гомон, — Или что, совесть позволяет только на беззащитных бросаться? Может, вам лучше обратно, в девяностые?

— А вот и он, лёгок на помине. — до этого лицо Стрелкова хранило угловатый, свирепый вид, вгоняющий в ужас любого мирного гражданина, но только лишь по мановению чужого голоса на нём расплылась настолько отвратительная белоснежная улыбка, всеми винирами наружу, что аж захотелось отступить на шаг. Олег не отступил. Старик и вовсе неслышно стушевался куда-то назад, прячась от системы в собственную бороду и смешную телогрейку из СССР. Бедняга. Хотя бы живой остался, — Ну что, хороший мой, заканчивать нам пора с этими играми. Новое место преступления, новая трансляция, и снова здесь мы находим вас. Да и не абы каким свидетелем, а прямо-таки в гуще событий. Тц-тц-тц, как нехорошо мне врать.

— Снисходительный тон оставьте своим детям. Надеюсь, у вас их нет. — огрызнулся Олег, делая всё возможное, чтобы сохранить стальной вежливый тон. Обвинения понятны заочно, снова на месте преступления раньше всех, ещё и без сознания. Взглядом второпях окинул пространство — и впрямь, ферма измученно дымила двумя корпусами из трёх. Нетронут огнём был лишь тот, где прятались от людей запуганные живые лисы. В животе потянуло приятным удовлетворением, не тронул, не задел. Не чужды ему человеческие симпатии. Криминалисты внимательно ковырялись в остатках погребального кургана Снежной — на нём предсказуемо остался лишь обгорелый комок из костей, мяса и жестокости. Сгорела заживо, как того и заслуживала. Предсказуемо, просто и понятно. Олег одёрнул себя за собственные мысли. Хотелось умыться, — И что же вы мне предъявите? То, что меня заманили в ловушку, угрожая моему близкому человеку, и бросили здесь, огрев по голове? Может быть, мне следовало подставить и себя, и своих родных, только чтобы вам было удобнее? Мне неоткуда знать, во что он со мной играет, и почему. И вам это известно. Можете проверить мои звонки, если хотите.

— Заблуждаетесь, Олег Павлович, уже проверили. — цыкнул в ответ, снова гадко оскалившись. Господи, хоть бы однажды сам себя укусил за подбородок, споткнувшись на лестнице своего дохрена важного офиса. Извлёк тонкими пальцами из своего кармана телефон, принадлежащий, о боже, самому Олегу, и деловито покачал им туда-сюда, как игрушкой, — Я бы на вашем месте тоже всё подтёр, знаете ли. Иначе вычислить ваши махинации было бы много проще. Знаете, мало что меня сейчас удерживает от того, чтобы не велеть моей охране прямо сейчас скрутить вас и протащить в отделение по земле. Спеси в вас, богатеньких сынках, больно много. Авторитета не знаете, уважения не имеете. Единственный толк от вас в том, что сажать вас приятно. Особенно за громкую серию убийств по всему городу. Как вы думаете, что на это скажет ваша матушка?

«Ты нихера не знаешь о моей матери. Подавись своими зубами и заткнись, чем ярлыки вешать. Подкапываешься, знаешь, что я не отступлю. Что я не уеду. Что не брошу теперь Серёжу. Даже Игорь не был таким категоричным. А вон, кстати, и он, тоже приехал, как рядовой опер. Слушает нас, сосредоточенный, думает себе. Что ж вы все, твою мать, от меня хотите, а?»

— Права не имеете, вот что она вам скажет. А может быть, ещё и плюнет в лицо. Это произвол, и никаких доказательств моей причастности, кроме того, что Чумной Доктор во что-то со мной играет, у вас нет. Вы просто боитесь признаться, что оказались беспомощны. Что вам его не взять и не победить. Вот и вешаете ярлыки на всех, кто попадётся, видимо, от лени? Вы бы кого угодно обвинили, не разобравшись — хоть меня, хоть свою жену, хоть даже Игоря Грома. Катитесь вон, Евгений Борисович. Я требую конфиденциальности на тему моего участия в этом деле, и, поверьте, я её от вас добьюсь, как бы вы ни юлили. Ещё меня в моей стране преступником не выставляли. — Олег и сам не заметил, как, чуть повысив голос, привлёк к себе внимание уже далеко не только Игоря. Медики беспокойно поглядывали, готовясь вмешаться, опера вертели головами, как воробушки, только, разве что, криминалисты продолжали отскребать то, что осталось от Снежной, со столба позора. Уже привычный сладкий запах жареного мяса обволакивал голову, — Я хочу уехать. Верните мне телефон и ключи от моей машины.

— Ох, как жаль. — медленно, но верно улыбка сползала с блестящего от жары лица Стрелкова, как неудачная маска из глины. Дышал так, что желание прямо сейчас сцепиться в драке, как рядовые дворовые мужики, чувствовалось на расстоянии. Одно движение, и телефон послушно скользнул в передний карман пальто Олега, а сам Стрелков напоследок деловито по нему похлопал, тщетно пытаясь хранить лицо, — Телефончик-то, предположим, ладно. А вот машинка ваша теперь официально конфискат. До конца расследования вы её назад не получите, и хоть о чём меня умоляйте, золотой мой. До тех пор, пока мои люди не оближут там каждый сантиметр, она вам не принадлежит. Хотите конфиденциальность? Будет вам, будет, право имеете. Хотите? Уезжайте. Правда, к сожалению, знать не знаю, на чём. Но вы же у вас умный юноша, вы что-нибудь придумаете, раз догадались почистить телефон? Вас никто не держит. Валите.

— Ga een pik zuigen. И вам счастливо, Евгений Борисович.

Ноги понесли прочь сами, едва ли позволяя сообразить, куда вообще. Прочь, прочь, подальше от них всех, чтобы наконец остаться наедине со своими мыслями. Даже на то, чтобы возмутиться явно неправомерной конфискацией, сил не осталось. Свалить бы отсюда, подальше, и никого, кроме, пожалуй, Серёжи да Соболя, не видеть. Мимо беспокойных медиков, мимо Игоря, мимо испуганного сторожа, прочь, прочь, за железные ворота фабрики смерти. Ноги пружинили. Отлетали от земли, не давая толком ни на чём сфокусироваться. Вокруг изящными хлопьями вился пепел, осыпаясь яркими искорками, поволока дыма лениво ползла вокруг, пропитывая одежду, волосы, душу и мысли. Чумной Доктор, Чумной Доктор. Ох, нет, надо бы как-то и правда попасть домой. Больше ему тут и правда нечего делать, а захотят опросить — пусть потом сами выискивают да отлавливают. Тёмный взгляд буравил землю, изрезанную сухой хвоей, и только яркое пятнышко из ниоткуда вдруг выпрыгнуло в поле зрения — лисичка, плюшевая, маленькая такая, с ладошку, валялась вдали от других и даже от стойки с гнилым мерчендайзом. Миленькая, крохотная, с круглыми голубыми глазами, едва ли верилось, что это сувенирная продукция пушной фермы. Это всегда было слабостью Анжелики — символы, значки, лейблы. Что-то внутри гаденько усмехнулось тогда: интересно, а на её могильном камне тоже будет чёртов лейбл «Snowhite»? Олег даже не захотел себя одёргивать, подбирая игрушку с горячей от шагов Чумного Доктора земли. Испачкалась чуть-чуть, но ничего, поправимо. Внутренний ребёнок совсем потеплел, позволяя эту маленькую глупость, Олег улыбнулся сам себе незаметно.

— Ишь ты. Идём со мной, лисичка. Больше валяться тут не будешь.

Лес плыл перед глазами так же нелепо, как и автомобильная трасса после. Пустая и тёмная, она казалась бесконечной, а таксисты, будто назло, никак не желали откликаться в ярком жёлтом приложении. Не хотят ехать в такую даль посреди ночи, ещё поди найди кого-нибудь, кому нечем заняться. А вскоре и сам телефон, напоследок жалобно пиликнув, решил взять себе перерыв, растеряв весь заряд. Удивительно было, впрочем, даже не это, а то, что запоздалое чувство страха почему-то совсем не желало приходить на смену раздражению. Олег сам себя на мгновение озадачил. И чего это вдруг не страшно, разве ж не тебя пытались убить только что, разве не у тебя отобрали автомобиль, разве не ты почти под арестом за то, чего не совершал? В голове это как-то совершенно не желало грамотно умещаться, вокруг извилин расстелились жжёными простынями колкое раздражение и неуместное, почти наркотическое опьянение. Олег шёл бодро и быстро, в какой-то момент как будто поверив, что сможет дойти до Питера отсюда пешком. Сколько там километров? Где-то пятнадцать? Любая цифра казалась маленькой, а любое расстояние — по плечу. Ноги нервно пружинили от скатанного асфальта, а провонявший насквозь жжёным мясом костюм с пальто тянул за собой шлейф воспоминаний. Вкусная история, непонятная и невероятная. Чёрт знает, куда он отсюда смылся, на чём и как скоро ударит снова — Олег будет его ждать, перехватит и поймает. Снова услышит шепчущий голос в недрах своих чёрных мыслей о том, кто заслужил, а кто нет. Снова почувствует под сердцем адреналиновый трепет этих хищнических игр. Не хочет убивать, хочет союзника? Посмотрим на ваше поведение, думалось тогда. Время слилось в чёрно-синий ветреный поток, подталкивающий его вдоль по трассе, разряженный телефон мертвечиной валялся в кармане, а ноги знай себе пружинили куда-то в Питер. Тишина даже не старалась делать вид, что в ней ничего нет — вновь зашумели птицы, потянулись хищные руки чёрных ветвей, и, Олег был готов поклясться, где-то поблизости тревожно шуршали мощными лапами волки, испуганные свободным огнём. Он доберётся домой и первое, что сделает — это накрепко стиснет в руках Серёжу. Домашнего, уютного такого, в его этой смешной серой футболке, пропитав запахом жжёного мяса и любви. Как только доберётся.

Впрочем, мысль эта, осозналось где-то спустя минут тридцать пустой ходьбы по бесконечной трассе, была на поверку весьма идеалистической. Адреналиновый поток постепенно принялся редеть, взъерошенная тьма затихать, а дорога — будто нарочно вытягиваться, с каждой новой минутой становясь всё менее досягаемой. Мыслить получалось плохо, а анализировать то, что произошло — и того хуже. Жёсткие пальцы Чумного Доктора отзывались на плече почти ожогом, а скрученные в спираль воспоминания о сегодняшнем дне даже не собирались собираться вместе. Боже. Это, выходит, скандал с Игорем был только сегодня утром? Потом обморок, потом выставка, эта рыжая журналистка, которая вовсе не горничная. И теперь он здесь, пропитавшийся чужой смертью, с плюшевой мелкой лисой в кулаке, идёт туда-не-знаю-куда. Чёрно-сизая дорога виделась бесконечной, закручиваясь в лихой смерч где-то за горизонтом. Далеко. Очень далеко.

«И на что рассчитывал, идиот? Вовсе тут не пятнадцать, навигатор куда больше показывал. К рассвету не доберусь, да и такси вызвать не с чего уже. Хоть назад к ментам возвращайся. Чёрт, я и правда говорил сегодня с Чумным Доктором об идеалах? Боже, вот сяду дома, рассказывать, как провёл отпуск в Питере, у отца остатки волос выпадут. Это что, машина шумит?»

И правда, шумит. Мягко, гладко, без тарахтения, не сразу толком давая понять, кому принадлежит — но практически сразу, обернувшись, чтобы отойти на обочину, Олег рассмотрел за светом фар элегантный майбах невыносимо-белого для таких дорог цвета. Новенький автомобиль, явно этого года, плавно скользил по шоссе в сторону Петербурга, оглашая из приоткрытого водительского окна трассу эфиром «Русского радио». Что-то внутри Олега было усмехнулось, пропуская это мимо ушей и глаз, да только сверкающая новизной и элитарностью машина вдруг податливо притормозила рядом с ним, филигранно приглушив музыку и болтовню ведущих, а тонированное явно против законодательства стекло окончательно опустилось.

— Молодой человек! Вас подбросить? — вопреки совершенно любым его ожиданиям, на поверку на водительском кресле уверенно сидела немолодая тучная женщина. Опрятное тёмно-синее платье со сложным узором уходило куда-то в колени, завитые химией волосы непослушно шалили вокруг головы, а тонкие губы приветливо улыбнулись незнакомцу на тёмной дороге. Звучала она славно и даже весело, хотя в глазах сквозила усталость, ещё бы, время постепенно тянулось к рассвету, — Мы до Дыбенко поедем, а там и расстанемся. Едете?

— Еду. — Олега, ноги которого в этот момент уже начинали чувствовать весь груз сегодняшнего дня, прощаясь с адреналином, дважды спрашивать не нужно было. Новенькая дверца скользнула под пальцами, открываясь послушно и впуская внутрь пропахшего насквозь «ёлочкой» салона, а внутри и вовсе ждал новый сюрприз. Очевидно, на заднем сидении, чуть ли не засыпая, куксился сын водительницы. Также пухлый, тёмненький мальчишка с огоньками в сонных глазах, от силы лет двенадцати, с уморительно торчащими в разные стороны ушами и ещё не выровненными зубами, не видавшими ужаса брекетов. Счастливый и сонный, он усиленно пялился в телефон, не прекращая листать там фотографии персиковых корги. Незнакомцу с дороги он обронил вежливое, но незаинтересованное «здрасте», а большего и не надо было. Пусть смотрит своих собак, может, купить хотят? Олег присел рядом, вынырнув из пальто, и чуть поёжился от салонного сладкого тепла, — Спасибо. От Дыбенко я сам, на метро.

Майбах уверенно загудел под ногами и устремился дальше, прочь от кострища Снежной, прочь от чёрного леса, надоедливых ментов и омерзительного Стрелкова, что сейчас наверняка довольствуется своей маленькой победой с обыском машины. К чёрту. Пора наконец нанять кого-нибудь из местных адвокатов — ни к чему тянуть в Питер Себастьяна. Смурные ветви слились в общий поток, а тепло окутало со всех сторон, вычищая голову от любых мыслей.

— Ма, ну как так? Из-за этой свалки дебильной мы теперь никуда не поедем? Ты же обещала! Что мы поедем в Турцию на день рождения, а как приедем — купим собаку! — мальчик забурчал, видимо, после продолжительной паузы, которой кончился их незадачливый спор. Вопреки любой усталости, Олег тут же принялся греть уши. Скорее по привычке, чем нарочно. Да и игнорировать их, признаться, не вышло бы при всём желании, — Ты же сказала, что поговоришь с папой!

— Макар, котёночек мой, мы же это уже обсуждали, ты не помнишь? — по голосу было отлично слышно, как мать отчаянно разрывается между ласковым тоном к своему сынишке и раздражением от ситуации в целом. Что-то было не так, но что? — Ты же знаешь папу. Он жутко нерешительный, особенно во всём, что касается этой свалки идиотской. Его с места не сдвинешь, пока он не разрешит все вопросы с журналистами.

— А чего нельзя просто заказать кучу народу, чтобы они эту всю хрень разобрали и переработали? И от папы тогда все отвалили бы, и поехали бы на день рождения все вместе. Чего нет? — забурчал в ответ Макар, окончательно привлекая к себе внимание потрёпанного чужака. Всё так, всё так. Если память не подводит, он уже не раз слышал про свалку, которая окутала смрадом огромный кусок восточного Питера. Это что же выходит, он угодил в машину семейства, напрямую к ней причастного? Как же их там по фамилии, не вспомнить уже. Впрочем, сейчас важно было, наверное, даже не это, а то, что теория о юном поколении работала как часы. Маленький Макар излагал по делу, пусть наивно и глупо, но стремился к правильному решению проблем, созданных его отцом. Это ли не приятный сюрприз окажется в будущем, если его правильно воспитать? Вот дать ему сейчас хороший урок о том, почему нельзя делать так, как отец — и город получит хорошего парня, который сможет многое изменить. Ещё и собак, кажется, жалует.

«Есть охота, пиздец как охота. Когда там я ел в последний раз? Чёрт, мама не была бы довольна»

— Это что ещё за язык! — Олег аж дёрнулся, смутно успев осознать, что важная тучная мамочка так одёрнула не его, а своего мальчика. Впрочем, та тут же остыла, увидев реакцию чужака, и устало рассмеялась, качая головой, похожей с этой причёской на какой-то причудливый тропический фрукт, — Вы уж нас простите. Не хотелось при вас бардак устраивать.

— Могу я полюбопытствовать? — в ответ Волков-Камаев одарил её лукавой улыбкой, из тех, что обычно подначивают, давай, расскажи мне вслух. Не хотелось признаваться в том, что грел тут уши, даже если это было очевидно. Впрочем, дама тут же сдалась, будто желая выговориться.

— Да папа наш, может, слышали о нём. Филипп Зильченко, у нас сеть предприятий в городе и области. Он, балда, экономил на переработке ТБО, и накидал отходов в черте города на бог знает сколько гектаров. Возмутительно? Все возмущаются. Звонят и пишут каждый день, а он врос, простите, попой в песок, и отлипнуть не может от этой свалки. — затарахтела она, признаться, знатно. И правда хотела пообщаться, и кто, как не случайный попутчик станет в этом отличным собеседником. Олег уверенно кивал, внимательно слушая сетования глубоко семейной госпожи Зильченко, а внутренне радовался тому, как чётко её зычный голос перебивает бурчание желудка. Не слышно, слава богу, — Я купила нам троим билеты в Турцию, Макарчику скоро тринадцать, а он ни в зуб ногой о родном сыне. С места не сдвинуть, всё мямлит о своём производстве, будто не постоит недельку без него. Вот и ругаемся. А вы сами, молодой человек, как тут очутились?

— Знаете, я бы тоже обиделся на месте вашего сына. — Олег самоуверенно соскользнул с неудобного вопроса о конфискации машины, а до этого встречи с серийным убийцей, и, кажется, уверенный тон легко настроил Зильченко на прежний лад, — Тринадцать лет раз в жизни бывает, а родной папа не хочет провести с ним этот день, ну. Совсем не дело.

— Вот и я говорю! — неподдельно оживился Макар, вдруг осознав, что незнакомец, подобранный на трассе, от которого жутко воняет жареным, внезапно на его стороне, — Нечестно.