Лечение пламенем (2/2)

«Всё будто бы не взаправду. Он действительно убеждает меня. Хочет, чтобы я понял и поверил, ждёт реакции. И ведь разумно, зачем запугивать, если можно направить в нужное русло словами? Знает, что делать, на кого давить, о чём говорить. Знает, скольких я ненавижу»

— Я знаю, мой друг. Знаю и понимаю чувство, которое настигает, когда снова читаешь ужасные новости. Когда гнев наполняет при одной только мысли о том, как некоторые люди черны. О том, как было бы здорово, если бы все они в один день не проснулись. Отметаешь сперва их прочь, думаешь о гуманизме, о человечности, но есть ли резон играть по правилам, когда точно знаешь, что перед тобой шулер? Ты ненавидишь их всех, и в этом нет ничего плохого.

Короткий шорох плаща где-то там, за спиной, одна рука всё ещё властно блуждала по горлу и плечам, а вторая, медленно, тягуче проскользив к запястью Олега, накрыла его пальцы своими, почти по-родительски. Одна рука поневоле вросла в другую, ощущая броню на коже. Тёплая, приятная, как будто родная. Уверенный голос из-под маски не прекращал спокойно и мягко увещевать, почти что сочувствуя тому, кого не так давно пытался сжечь заживо. Птичье лицо всё ещё было непростительно близко, нашёптывая медовые злые мысли. Уродливые, но до кошмарного точные.

— Ты ненавидишь их. Тех, кто держит народ за низший сорт. Тех, кто губит то, чего им никогда не создать самим. Тех, кто трусливо отворачивается от проблем, которые сами и создали, ведь им так комфортно. Тех, для кого что угодно затыкается пачками грязных денег. Тех, кто кидается на беззащитных, лишь бы потешить природный садизм. Я всё это знаю, мой друг. — один шаг в сторону рвущейся от ужаса жертвы, второй, третий, всё ближе и ближе тошнотворный коктейль из бензина и крови. Снежная билась под проволокой, что-то глухо кричала, не умея дозваться до ушей. Олег всегда знал, какой она вырастет, и снова не ошибся. Чумной Доктор буквально дышал в затылок, и, пусть Волков-Камаев и не видел его лица, но точно знал, что там, под маской, прячется предвкушение, даже азарт. Снова кошмарно близко, сдавливая накрепко синие вены на запястье, пробирается под кожу. Снова руководит, будто своей ручной куклой, медленно направляя туда, куда хочется. Олег старался ни о чём не думать, хотя обострённый разум и пытался напомнить о том, почему всего этого надо бояться. Смерть склонилась совсем близко и низко, чётко прошептала в самое ухо, — Потому что я тоже их ненавижу.

— Поэтому ты вышел на меня, и поэтому до сих пор не убил? Считаешь, что у нас есть что-то общее? — пустой тёмный взгляд Олега мучительно буравил место будущей казни. От кроткого огонька здесь всё займётся мгновенно. На то, чтобы добраться до виновницы, потребуется время, но его, кажется, в избытке. Он не собирался подстрекать чёрную тень за своей спиной, да куда там, в зачарованный разум такая мысль даже не пробиралась. Словно и не было сейчас никакого остального мира, только эта странная поляна испытаний и они двое, впившиеся глазами в жертву, — Считаешь, что я смогу понять тебя и твои идеи. Ты знал, что я приду. Блефовал, знал, что я не откажусь от встречи один на один.

— Я много чего о тебе знаю. В том числе и то, сколько раз ты думал о том, как было бы славно, будь у тебя право уничтожать тех, кто не знает своего места. Люди ведь не разбираются, мешают тебя с этой кодлой, думая, что раз есть деньги — значит, точно сволочь. Не понимают и не хотят думать о том, какова цена везению, попаданию сироты из уродливой эпохи в любящие руки. Не ведают, какая хорошая у тебя память обо всём, что касается нищей жизни.

«Жизнь, в которой ты, восьмилетний ребёнок, потерявший всё в один день, вдруг становишься только проблемой. Ты не человек, не личность, а проблема. На тебя закатывают глаза, бесятся, отмахиваются, лишь бы не видеть. Ты не спишь ночью и думаешь — вот бы мне кучу денег, чтобы я мог изменить весь мир. А потом, когда ты вырастаешь, и эти деньги у тебя есть, другие мешают тебя с теми, кто ничего о этом не знает. С кусками гнили вместо людей, которые с детства в этом купались и учились плевать на людей с балкона. У меня нет и никогда не было с ними ничего общего. Ни с Гречкиным, ни с Исаевой, ни со Снежной. Я боялся признаться, сказать себе вслух, но плевать я хотел на их смерти. Мудаки неисправимы, на то они и мудаки. Ты понимаешь»

Он смотрел на Снежную, извивающуюся на столбе изорванной змеёй, пустыми злыми глазами и на удивление хорошо понимал, насколько далеко всё зашло. Сознание было предельно ясным, как будто пелена дыма вокруг рассеялась сама по себе. Объятия чёрной тени, прилипшей к спине тяжёлым грузом, были нестерпимо тёплыми. Олег дождался момента, в который холодный, когда-то такой презрительный взгляд Анжелики наконец-то ему откроется. Встретился с ней глазами, поставив мысленно точку в её судьбе. Уловил, как в панике забилось чужое сердце, будто честно пытаясь доказать, что оно и правда есть там, под тонким жилистым силуэтом.

— Мы оба были в детском доме. Оба прошли через это, и оба вытянули билет в лучший мир. Так почему же теперь на костре ты, а не я? — он не ждал ответа. Скорее задал вопрос в пустоту, ища у той поддержки в своих злых мыслях. Давящие на пальцы руки Чумного Доктора, уверенно накрывающие их сверху, снова чуть сжались, заставляя кожу белеть. Снежная подняла голову, впиваясь истеричным, животным, затравленным взглядом в своего оппонента и выплюнула.

— Потому что тебе следовало сдохнуть ещё там! — окровавленные зубы наконец обнажились, будто бы их хозяйка наконец перестала бояться. Взмыленная, израненная, мучительно бледная, но готовая до конца оставаться в своей парадигме, — Ты всегда всё портил! Такой дохера хороший, честный, неподкупный, хоть слёзы лей. Лживый до костей! Ты такое же отребье, как и все они, в этой «Радуге»! Убогая нищета, потомство алкашей! Ты должен был сдохнуть от руки своего папаши. Всем было бы лучше, прирежь он тебя вместе с мамкой, как щенка!

— Всего одна искра, Олег. — раздался над ухом спокойный голос. Властная рука, сжимая в пальцах его ладонь, вытянулась вперёд, как перед первым пламенным залпом. Одна в другой, как будто единое целое, они стояли, исполненные гневом, и смотрели на неё. Напоследок, оттягивая момент, когда весь мир Волкова-Камаева изменится насовсем, — Тебе достаточно сжать руку.

«Да что бы ты понимала о моём отце. Что бы ты, из роскоши девяностых брошенная к сиротам, вообще хоть в чём-нибудь понимала. У тебя было множество шансов понять, почему люди бывают разные. Но ты не воспользовалась ни одним из них, ты как была от начала до конца эгоцентричной дрянью, так и осталась. Тебя не спасти. Ты заслужила. Заслужила. Заслужила»

Зрение помутилось от гнева, а костяшки пальцев податливо дрогнули. Рука Чумного Доктора благодарно приняла сомнение, позволяя ему подумать, хоть немного передохнуть. Живая красная злоба полностью застелила тёмный взгляд, сердце распалилось, будто готовясь взорваться. Наброситься, растерзать, обрушить на неё весь мир, лишь бы заткнулась навсегда и убрала от страны свои чёрные руки. Пусть исчезнет. Пусть сдохнет. Олег уставился ей в глаза, не произнеся больше ни единого слова, и в одно резкое движение сжал кулак. А послушная длань чёрной смерти, будто продолжая его руку, сжалась следом, один кулак в другом, единое целое. Залп острого, яркого, фантастически прекрасного в своей свободе пламени вырвался в ночную темноту, опалил бодрыми искрами ветви под ногами жены депутата, а те и рады стараться. Вспыхнули сразу же, как по велению волшебной палочки облизывая изуродованные ноги старательно и пока что даже ласково. Волки взвились в ужасе, стоило только увидеть открытое пламя, отринулись от забора, убрали прочь любопытные, жадные до крови взгляды, спрятались в тени, оставаясь испуганными, но заворожёнными наблюдателями. Олег замер в чужих руках, зачарованный, будто бы намертво. Как если бы этот залп, свободный, прекрасный, разлетевшийся по воздуху снопом мстительных искр, он отправил сам, этим самым кулаком. Под пальто пробежалась непослушная дрожь, а сердце набухло, будто вырастая в размерах от втянутого ледяного воздуха. Он чувствовал себя учеником чародея, что только что сотворил первое заклинание. Снежная кричала, пусть пока ещё не от боли, а от панического ужаса — смерть начала дышать в затылок. Кричала глухо, измученно, бессильно, Олег даже толком и не слушал. Очнётся ли он завтра от этой пугающей неги, которая разлилась в душе янтарным пряным возмездием? Что скажет Серёже, вернувшись домой? Не наведёт ли на себя полицию снова? Мысли летели, как плёночные снимки, окрашенные яркими искрами шаловливого костра. Словно хихикающие мелкие бесы подбирались к изуродованным стопам Снежной, подобострастно вылизывая их и готовясь выпустить зубы.

— Я ни разу не сомневался, что ты поймёшь. По глазам твоим вижу, понял. Почувствовал, каково это, равнять с землёй мусор, заслуживающий забвения. — снова заговорил здесь, рядом, перетекая тенью из-за спины вперёд, отпуская, позволяя дышать. Обе руки в жёстких перчатках плавно поползли по горлу, выше, к лицу, уверенно и чуть грубо касаясь щёк и скул. Изучает, обводит, будто только что выстроив связующий мост. Тёплый, обжигающий силуэт беспрепятственно втянул его в свою игру, разыграв мучительную сценку между двумя заложниками схожих обстоятельств. Жёсткие пальцы, отдающиеся на коже тяжкой поверхностью перчаток, наконец-то остановились, касаясь лица каким-то странным чарующим жестом. Один палец за другим опускается на его скулы, будто зацепляясь за кожу крошечным крюком. В круглых стеклянных глазах плескалось злорадствующее пламя, а где-то там, под маской, Чумной Доктор точно улыбался. Он стиснул чужие скулы, рассматривая почти восхищённо, как при каком-то тайном посвящении, и вновь заговорил, заколдовывая, — Я позволил себе поспешить, обрушившись на тебя в первый раз, друг мой. Ты понял меня сегодня, и сумеешь понять впредь. Этот удар не последний, будут другие, и только тебе решать, оставаться ли в стороне, или попробовать угадать, какой паразит следующим отправится на задворки памяти. Скоро ты прочтёшь в газетах о новой казни, и снова вспомнишь, чем я был ведом. Что это за чувство.

— Не потому ли ты сперва сказал, что явишься за Серёжей, если я не приду? Тебе ведь не за что его припереть к стене. Он перед страной не виноват. Один из немногих, кто в принципе хоть что-то для неё делает и хочет, как лучше — это Серёжа, — и, стоило только Олегу произнести это вслух, в лицо этому колдовскому созданию в птичьей маске, как вдруг в воздухе будто бы что-то переключилось. Жёсткие руки отпустили его практически мгновенно, а сам он, похожий на чёрную гиблую хищную птицу, вдруг отступил, как если бы получил пощёчину. Что-то здесь было сказано зря, но что именно, Олегу так и не предоставили шанса понять.

Всего лишь секунда промедления, быть может, даже меньше, и в грудь прилетел мучительный удар, выбивший из лёгких воздух, как из пуховой подушки. Волков-Камаев, намертво зачарованный этим жутким образом и собственной злобой на весь свет, не успел среагировать, и тут же согнулся пополам, хватаясь за взвывшую от боли грудную клетку. Боль прострелила насквозь, выпивая из него любую волю к жизни, хлёстко напомнив, что перед ним — всё ещё могущественный, вооружённый убийца, пусть и взывающий к эфемерному сотрудничеству. Второй удар, третий, четвёртый — все они посыпались на голову, торопливо, спутанно, беспорядочно, лишь бы обрушить непокорного волчонка на землю. Тяжеленные перчатки били уверенно, и не успело даже нескольких секунд пройти, а голова уже кружилась и ныла так, словно её только-только вскрыли и разобрали на составные части ржавым инструментом. Пространство вокруг глумливо поплыло, исказилось, расплавилось в потоке искр и злости, а ноги подкосились, желая хоть как-то удержать своего хозяина на плаву. Олег рухнул в слой безобразной лесной пыли, едва ли умея вспомнить, что он всё ещё на дрянной пушной ферме и, кажется, только что отдал приказ публично казнить человека. Которого, впрочем, казнили бы и без него. Утешало ли это? Разве только самую малость, как и то, что открытый огонь в такой глуши будет очень хорошо заметен. Олег тщетно старался ровно дышать, выровнять как-нибудь мучительно режущую голову, встать, пошевелиться, но получалось лишь ловить кошмарный звон в ушах, прерываемый криками Анжелики на её погребальном кургане. Чёрная смерть в тяжёлых сапогах приблизилась, резким рывком подпнув обрушившегося на пол Олега, велев перевернуться на спину. Наступил, уставился сверху с долей презрения, почти что обиды. Почему? На что?

— Не забудь посмотреть трансляцию в записи. Если найдёшь, как оправдаться полиции.

В чёрных руках мелькнул телефон, на котором обаятельно запускался интерфейс Vmeste. Смерть развернулась и, спокойным шагом вернувшись к месту казни, нажала несколько заветных кнопок. Пространство непослушно гудело, плавилось, пытаясь остаться на плаву. Олег силился не отключаться, чувствуя, как запоздалый страх наконец-то начинает щекотать нервы. Разум сопротивлялся, но совсем недолго, наконец позволив себе замолчать, а глазам — беспомощно закрыться от хлёсткого удара. Олег потерял сознание, а в ушах гулко отдавалось.

— Если человек не чурается убийства кого-то невинного и беззащитного — человек ли это вообще? Знакомьтесь. Перед вами Анжелика Снежная, и она уже давно не человек. Она паразит.

И пропади всё пропадом, если даже сейчас Чумной Доктор не оказался снова прав.