Сердце змеи и объятия ворона (2/2)

Мысли неслись торопливо и рвано, разрозненно, неправильно цепляясь крючками за внутренности. Кажется, такой аттракцион с сердцем проделывают где-то во Вьетнаме? И, прежде чем голова Волкова-Камаева успела сопоставить одно с другим, напомнить себе о своих непростых отношениях со змеями, которых он справедливо побаивался, как руки почти механически потянулись к странному подношению. Тонкие губы Музыки сомкнулись в ниточку, когда чужие пальцы обвили стопку, когда осторожно, но цепко схватили бьющееся змеиное сердечко и одним хлёстким движением отправили его прямо в рот гостя. Один глоток — не прошло, не проскользнуло. Пара движений челюсти, вкус крови, намертво впившийся в язык и нёбо — всё будто во сне, будто не по-настоящему. Второй глоток прошёл куда удачнее, вязкая, железная на вкус масса проскользнула в горло, словно кусочек стейка из «Adam». Не желая думать о том, что именно сейчас спускается по его пищеводу, Олег не стал тратить время, тут же в один глоток опустошив толстенную стеклянную стопку с потёртым изображением петуха на ней. «Прикосновение Мохаве», чем бы оно ни было, было солёное и крепко приправлено перцем, что тут же отдался в лёгких и приглушил подступающий рвотный позыв. Яркие сверкающие следы стекали по стенкам из стекла обратно, оставляя цветные дорожки, а Музыка очарованно улыбалась, как медицинское светило, только что совершившее прорыв. Мягко подхихикнув о своём, девушка потянулась к замершему от тревоги Олегу рукой в остатках змеиной крови, и медленно, по-настоящему гипнотически, провела ей по лицу гостя, оставляя мокрую чёрную пятерню где-то на уровне глаз. Теперь Серый точно нихрена не поймёт, что случилось.

— Ну и нахуя?

Новый голос, ворвавшийся в их почти что интимный диалог без единого слова, заставил Олега не просто вздрогнуть, а до кучи ещё и выронить рюмку. Мужской, сиплый, сквозящий усталостью от громкого систематического крика, принадлежал он персоне явно соответственной, что успела просочиться сюда незамеченной и, кажется, даже немного понаблюдать. Олег уже видел этого парня, там, за диджейским пультом. Полностью обритый, высокий и почти целиком забитый татуировками, Мотор собственной персоной со скепсисом глядел на обоих, пряча угловатые плечи под кислотно-зелёной шубой из каких-то тканевых и меховых обрезков. Тяжёлый взгляд исподлобья изучающе окинул Олега, видимо, давно не сталкиваясь с незнакомцами в этой комнатке. Чёрные от татуировок в стиле блэкворк руки, с которых словно стекала тьма, беспокойно хрустели пальцами, будто на повышенной скорости, а кожаные узкие штаны, стягивающие худые ноги, местами поскрипывали при движении.

— А ты когда успел сюда дойти? У тебя ещё четыре часа треков. Куда? — почти сразу Музыка зазвучала чуть пристыженно, но скорее для галочки, чем на самом деле. Уловив в залитых чернилами глазах парня недоверие, она успокаивающе закачала головой, словно зафиксированная кукла, и вновь замурчала своим мягким низким голосом, — Кто на пульте?

— Хаосит. Пришлось его запрячь, пока ты тут почём зря змеек моих кромсаешь. — со скрипом просочившись внутрь окончательно, Мотор резкими движениями добрался до невидимой дверцы по ту сторону комнаты, вытащил из кармана шубы связку ключей и принялся с характерным звоном искать нужный, — Он же от Бустера, на кой хер его испытывать? Мы ему пять пакетов торчим, не помнишь? Он скорее от себя кусок отрежет, чем позволит недовес.

— Ой. — это было, пожалуй, самое «я-не-чувствую-никакой-вины» ой, что только Олег слышал за свою жизнь. Медленно, чтобы не свалиться, Музыка поднялась на ноги и переплыла куда-то за трюмо, вооружаясь целой горой всяких скляночек, бутылочек и коробочек с ватными дисками. Никак собралась снимать грим? — Всё равно. Он хороший. Дай ему нашу папку. Я обещала.

— Мда? — ещё один недоверчивый, острый, чёрный от вмешательства татуировщика взгляд, после которого, мягко выдохнув, Мотор сдался. Развёл руками в яркой пушистой шубе и, наконец вскрыв дверь, озарил комнатку ярким синим светом спрятанной внутри кладовки. Пусть и краем глаза, но Олег успел увидеть достаточно белоснежных от своего содержимого зиплоков, опрятных коробочек с нарисованными смайликами, пузырьков с таблетками всех мастей и, разумеется, заветных синих кристаллов. Целые пласты марок с разными рисунками игриво прятались по папкам, а ближе к нижним полкам и вовсе прятались керамические бутылки с бирками неизвестного назначения. И это только при беглом взгляде — при должном усердии там, наверное, можно было бы и какой-нибудь сомнацин отыскать, а то и молоко-плюс для старого доброго ультранасилия. Хрустящие пальцы Мотора быстро отыскали искомое и, во избежание дальнейшего любопытства гостя, сомкнули дверь. Плотная пластиковая папка плюхнулась на тумбочку рядом почти что с грохотом, а сам он рухнул следом, на диван, распластавшись, будто морская звезда в татуировках, — Номерок свой черкни тут. Вернёшь, как попрошу. Ты здесь, понимаешь, морда новая, незнакомая, и попал сюда только потому что сестра, душа добрая, тебя впустила. Хотя, по чесноку, нас этот тип в маске пугает не меньше. Отбитый наглухо.

— И что за папка? — послушно оставляя непривычные цифры российского номера на предложенной бумажке, Олег пытался в полной мере осознать, в логове какого масштаба персонажей оказался. Да они, похоже, спонсируют веселящими веществами полгорода, если не весь.

— Почти клиентская база. — мурлыкнула Музыка из-за трюмо, постепенно избавляясь от своей пугающей маски, один элемент за другим. Белые линзы открыли под собой обычные, пусть и чуть красноватые, голубые глаза, а постепенно слезающий грим — веснушки. Похоже, собиралась покинуть станцию, — Здесь учёт всех тех, кто странный. Кто станет людей жечь? Кто нарядится в супергероя? У кого есть на это время, деньги и, это, как её, активная гражданская позиция? Там про все-ех чудаков с деньгами написано. Заметки, детальки. Изучишь. Потом вернёшь, как я буду здесь, а Мотор на автобусе. Мы тут, понимаешь ли, по очереди тречим.

«Ишь ты, а вы двое и правда хорошо в этом понимаете. Что ни страница, то миниатюрное личное дело кого-нибудь. О, а вот и Кирилл — ирония, лицо выжжено сигаретой, написано «выбыл». Это вы так называете сожжение заживо? Ого, а это кто? Выглядит как мёртвый кибер-гот. А это, ух ты, надо же, я же их вчера видел по телевизору, а по ним и не скажешь. Стоп. Это что, Серёжа?»

— Чего? — цепкий взгляд Мотора не смог не уловить повышенное внимание, уделённое странному портрету Разумовского на одной из страниц. Хмурый, напряжённый, снова прячущий взгляд за каре, но совсем на себя не похожий чем-то, — Этот-то? Брал у нас пузырёк разок, да больше не стал. Никак его из базы не вычеркнем. Ходит сюда иногда, но только бухает. А ты что, знаешь его?

— В детдоме вместе росли. — автоматически обронил Олег, методично листая страницы и настойчиво игнорируя факт появления среди всех этих странных лиц Серёжи. Могут ли наркотики быть достойным объяснением того, как сильно и радикально его переклинило в последний раз? Ведь прежде, когда приступы случались, всё никогда не доходило до полной потери воспоминаний. Словно он силком выдернул из головы испуганный звонок и выбросил за окно. Как же хотелось верить, что нет — дело в чём-то другом, да и зачем дилерам врать? Волков-Камаев нервным движением схлопнул папку, пряча её в личную сумку, и встал на ноги, очевидно, собираясь уйти, — Само собой, никому ни слова. Не дурак.

— Да даже если и дурак, все в курсе. Никого не удивишь. Если этот рыжий — твой парень, то клянусь, ничего он у нас не жрёт. Сам знаю, как это важно. Мне из Хаосита это пришлось силком выколачивать, когда мутили. — угрюмо усмехнулся Мотор, окидывая взглядом свою сестру. Та, перевесившись через коротенькую спинку стула, выгнулась так неестественно, что стало страшно за её спину, и забормотала что-то под нос. Поймав на ней также испуганный взгляд гостя, окончательно разулыбался, обнажив металлические протезы, и хохотнул, — Да не ссы ты. Она не под солями, она от рождения такая. Напугала тебя небось, а?

— До свидания, — выпалил Олег на выдохе. Не очень вежливо.

— Зато честно. Тихо, систер, тихо, не падай только. И да, как пойдёшь — скоро вечер. Не доверяй пацанам в линзах, они все конченые тут. Топай давай.

Никогда в жизни Олег не подумал бы, что атмосфера рэйв-станции со всем накуренным душным воздухом вдруг сможет показаться ему глотком свежести. Огромное, наполненное шумом и танцами пространство окутало его спасительными объятиями, когда огромная стальная дверь с вентилем послушно закрылась, а её владельцы остались внутри. О чём-то секретном болтать друг с другом. Шептаться, обсуждать, выправлять осанку. В голове осадком держалась духота и дрянное освещение, а в глотке — жгучий перец и остатки змеиной крови. Твою мать, и куда только завело это любительское расследование? Сегодняшним утром горелый труп, а вечером змеиные органы жрать? Что же тогда, страшно представить, ждёт его ночью? Ну, впрочем, думал он тогда, спускаясь второпях по цветной лестнице в общий зал, всё не так уж и плохо. Он действительно договорился с ними, познакомился с местной нарко-элитой, заполучил папку с личными делами. Которую изучит завтра и попробует понять, почему там Серёжа. А сейчас главной задачей, как ни крути, было отыскать настоящего Серёжу здесь, в толпе. Даже с высоты лестницы было видно, что в баре его больше нет, а поверхностный взгляд не давал совсем никакой информации. Слившись с толпой и даже ради приличия окликнув бармена, ответов Олег не получил — исчез твой рыжий, когда влил в себя третью фиолетовую кружечку чего-то неизвестно чего. Слился с толпой и шарится где-то, не сказав ни слова. Почти автоматическим движением рука скользнула в карман, за телефоном — во всех костюмах, включая этот, чудной, мучительно, ослепительно синий, того цвета, что называется индиго, подобранный Серёжей, он держал вещи в одинаковом порядке. Толпа уже не казалась враждебной, а вот пустые гудки по ту сторону заветного набора цифр с каждой секундой напрягали всё заметнее. Чьи-то руки скользили поблизости, словно ожившие кровеносные сосуды, хватались, цеплялись, просили остаться, каждый раз подло соскальзывая с новенького костюма. Сладкий дым полз всюду, между людьми, поперёк ступеней лестницы, и, конечно же, вдоль широкой, расписанной неоновыми красками стены, обволакивая облаками хорошо знакомый силуэт. Ещё один звонок, уже последний, и снова без ответа.

Серёжа держался бетонной стены и не шевелился, хотя в глазах плескалась не первая кружка местной причудливой окраски. Золотой взгляд блестел пытливо и почти хищно, не мигая и не сходя с места, как если бы его владелец, столь же эффектный и отчего-то сейчас такой чарующий, сидел в многолетней засаде. Яркое освещение бликами скакало по яркой рубашке, волосам и лицу, а пальцы крепко сжимали в руках отчаянно разрывающийся от звонков смартфон. Поймав на себе взгляд Олега, он лишь вновь разулыбался тонкими губами, позволяя растрёпанным волосам падать на лицо и затуманивать зрение. Чёрт возьми, какой же красивый.

— Ух ты. Это кто тебя такой дланью наградил? — вот же, а ведь Олег совсем забыл про отпечаток из крови змеи, что Музыка оставила на его лице, как какой-то ритуальный знак. Впрочем, и хотел бы он рассказать об эксцентричных владельцах этого места, об их инициации и складе в кладовке, даже рот открыл, но практически в ту же секунду гибкое движение пальца Серёжи, что мелькнул к губам и бережно приостановил их, всё поменяло, — Ладно, не трать силы, волче. Завтра расскажешь. Давай пока останемся здесь, хотя бы до вечера. Если, конечно, ты мне не откажешь.

— Только если ты мне расскажешь, на кой чёрт ты всё-таки нацепил линзы. — если честно, спорить у него сейчас просто не осталось сил. После всего этого странного испытания компания Серёжи была настоящим бальзамом на душу. С ним он больше не был один. Умей он хоть трижды постоять за себя, но изнутри, пожалуй, было спокойно только с ним, — Тогда всё что захочешь.

— Прямо всё? — на залитом светом лице проснулся знакомый лисий взгляд. Лукавый, острый, какой бывает у тех, кто только что придумал отличный, но не особенно морально правильный план действий. Дождавшись в ответ немого вопроса, Разумовский мурлыкнул, — Тогда закрой глаза.

«Хорошо. Что бы ты там ни задумал. Судя по ощущениям, ты тянешь меня за подбородок. Хочешь, чтобы я открыл рот — ладно, открою. Хочешь, чтобы я выпил с тобой? Почему нет, хуже мне от этого точно не будет. Стоп, это ещё что, это твои пальцы? Господи. Это неправильно. Это смущает. Ты как будто подавляешь меня одним этим жестом. Это охренеть как странно, но я не хочу тебя останавливать. Подожди. Странный вкус. Это марка! Грёбаная кислота!»

В следующее мгновение пальцы выскользнули изо рта Олега и тут же, будто заранее всё продумав, накрепко зажали ему рот — не вздумай выплюнуть. Заветный квадратик расползся по языку и верхнему нёбу, оставив странное фруктовое послевкусие. Распахнув глаза в яркой смеси возмущения и восторга, Олег практически сразу столкнулся с золотыми глазами напротив — яркими, блестящими, полными прекрасных искр и какой-то удивительной, потаённой тьмы. Такую источает сокровищница, охраняемая мистическим существом. Чёрное золото. Настоящее искусство, прямо сейчас нарушающее все дозволенные границы.

— Не смотри на меня так, волче. Это твоя. Идём, давай, давай потанцуем!

И он пошёл. Чувствуя, как чужеродное вещество расходится в крови, расползаясь цепкими кислотными объятиями. Как стук сердца ускоряется, становится громче, отдаётся в ушах ужасным звоном. Как волна музыки, что теперь контролировалась другим парнем с яркими розовыми дредами, очевидно, Хаоситом, сменилась на что-то ещё более запутанное. Как Серёжа, ведущий его за руку в толпу, буквально превращается в порыв вдохновения. Каждое его движение совершенно. Гибкое огненное существо в фиолетовой рубашке, он погрузился в собственный транс, позволяя себе танцевать так, как тогда, в ярком солнечном воспоминании — медленно, широко расставив руки в стороны, словно живой, телесный самолёт. Должно быть, выкрал марку, когда забрал с собой пиджак, куда Олег её засунул ещё в первый день в Питере. Вот ведь лисица, вот ведь хитрая рыжая зараза, думалось тогда, но до чего же совершенная. В каждом движении, в каждом минутном выражении лица чувствовалась жизнь. Он двигался и любил то, что слышит. Он позволяет подойти к себе со спины и начать танцевать в унисон. Позволяет ритмам захватить их обоих, позволяет миру и времени бесконечно тянуться вокруг, лишь бы не превращалось. Стало так мучительно жарко, что Олег едва ли помнил, почему уронил пиджак с плеч на бетонный пол. Всё вокруг так неправильно смазалось, а чётким, подведённым, будто по контуру, оставался лишь Серёжа — тут, поблизости, да так, что можно было податься вперёд и коснуться носом его волос. Уловить запах перца, специй, пряной смеси, что тянется за ним невидимым шлейфом. Вдохнуть подольше — раз он не стесняется так открыто кормить наркотиками с рук, то почему Олег должен? Это богемный торчащий Петербург, тут всем наплевать. Прекрасный мир. Господи, как же жарко. Руки свело на мгновение мелкой дрожью, кажется, подлый квадратик с черепашками-ниндзя принялся за дело. И в какой-то момент, ощутив короткие порывы тремора, Разумовский обернулся, вновь впившись золотым взглядом очарованного хищника прямо в душу. Всё в эту минуту потеряло смысл. Всего предыдущего дня не существовало больше — ни слёз малышки Майи, ни скандалов и ссор с ФСБ, ни расследования, ни сладкого запаха горелого человеческого тела. Не то что станция, а весь мир вокруг неё замедлился и забылся, позволяя им остаться в одиночестве — глядя друг на друга так, словно увидели впервые. Двумя пальцами, ещё чуть влажными, подчиняясь плавающим нотам, Серёжа коснулся его скулы, выделяя её и отчего-то не переставая мягко посмеиваться. Бархатисто, музыкально, чёрт возьми, он весь как произведение искусства, почему, почему, почему? Олег не знал. Не хотел знать. Хотел просто наслаждаться.

— Во-олче. У тебя руки дрожат. И ты раскалённый, как батарея, — свет окутал его с головой, чётко разрезая тени на кусочки. Из полос яркого цветного сияния и податливых теней, Олег был готов поклясться, вырисовывался силуэт ангельских крыльев. Огромных, угловатых от формы лучей, раскидистых и потрясающе красивых. Казалось, что ещё немного, ещё чуть-чуть давления кислоты на организм, и это огненное искусство взлетит на них под потолок, красуясь в тканевых волнах искусственного моря. Всё бы мог Олег отдать, чтобы увидеть это. Фиолетовые, зелёные, розовые, чёрные, они меняли окрас так, как им удобно, оставаясь осколками на полу и стенах.

— Серый, я хотел сказать. Не смейся только, хорошо? — и, проглотив раскалённый ком в глотке под давлением вопросительного взгляда в опасной близости, Олег чуть склонился к нему, чуть ли не рушась на плечо, и зашептал, теряя на ходу голос, — Тебе очень идёт это. Охереть как идёт.

— «Это» — это что? Линзы мои или эта рубашка? — он спросил скорее в шутку, чем на самом деле пытаясь поставить перед выбором. Прекрасно знал, что натворил, и каковы у такого последствия. Знал и знает, почему температура так резко взлетела, сопротивляясь вмешательству веществ. Знает, почему сводит дрожью обычно стальные руки. И, конечно же, знает, что сейчас от него просто невозможно оторвать взгляда. Знал и пользовался, с лукавой нежностью глядя сквозь медные взъерошенные пряди волос наружу. Нахер линзы. У него такие красивые глаза.

— Нет же, нет, я имею в виду, — Олег чуть ли не задохнулся, но, проглотив новую порцию сладкого воздуха, зачарованно уставился в ответ, не пытаясь противиться, — твои крылья.

Музыка окончательно захлестнула огромный зал, что всё больше и больше наполнялся новой кровью. Но сейчас в мире существовал только Сергей Разумовский, которому невероятно идут очерченные неоном и тенями крылья за спиной, созданные преломлениями света. Который совершенен и знает об этом. Который вызывает внутри настоящий бурлящий Ад из эмоций, которые затапливают до самого горла и стискивают рассудок в сиреневых когтях. Сергей Разумовский, который, прислушавшись к ответу, очарованно и нежно рассмеялся и, подавшись поближе, обжёг сухой от перечного алкоголя рот Олега своими губами. Так, как они всегда хотели это сделать. Так, как следовало сделать очень, очень давно. Фиолетовая бездна из музыки и блестящего света утянула его за собой, а всё остальное вдруг перестало иметь значение. Ледяные пальцы Серёжи обожгли шею мягким прикосновением, голова беспомощно закружилась, окончательно подчиняя всё всевидящим золотым глазам, а иллюзорные крылья, кажется, начали шуметь сами собой. Гул нарастал, а среди густых дымных мыслей атомным цветком расцвело понимание.

«ЭТО. ДЕЙСТВИТЕЛЬНО. ПРОИСХОДИТ»