Глава 10 (2/2)

- Завтра достанем, - сказал ему старший брат, - не реви!

- Так красивее, княжич Айнар, смотри! – вода садового пруда, которую тоже касалось закатное солнце, отражала свет, по которому плыла маленькая деревянная лодка, с названием ”Сверт”.

- Да. Так хорошо. – согласился с ним маленький княжич.

Вечером третьего дня Арон постарался привести себя в порядок после неостановимого веселья и хорошей попойки, он должен был признаться себе, что хорошо повеселился. Он с друзьями устроил гонки на лошадях, состязания по стрельбе из лука, они даже на спор переплывали речку Лаген, несмотря на то, что вода в ней была просто ледяная.

Вечером он шел в покои отца и чувствовал себя нашкодившим мальчишкой как когда-то в далеком детстве.

Отец, как всегда, возлежал на своем одре в полумраке, в его покоях пахло дорогими маслами и травами, когда они остались одни, отец спросил его, даже не предложив сесть:

- Ты слышал, что творил твой супруг в то время, пока ты беззаботно веселился?

Арон даже слегка опешил, по чести сказать, он не часто вспоминал Халейга в эти дни, он думал, что тот, как всегда, унылый сидит в своих покоях и злится на весь свет.

- Он все эти дни болтался в саду со своими дружками из Сверта, как рассказали мне соглядатаи, они купили ему нож, так что готовься, что он зарежет тебя, как борова, в одну из ночей. Никакого уважения к твоему имени он не проявляет, мало того, что его родичи оскорбили нас, не явившись на свадьбу, он позорит тебя своим поведением.

В покоях повисла напряженная тишина, Арон чувствовал, как остатки хмеля выветриваются у него из головы.

Он поклонился отцу, поблагодарив его  и вышел. Он вернулся в свои покои, нашел свой кнут, который давно забросил за ненадобностью и отправился в покои Халейга.

Тот был, по счастью, на месте и сидел на своей постели, уставившись в толстую книгу.

- Как прошел твой день, дорогой супруг, - спросил Арон, постукивая кнутовищем по собственной ноге.

- Вполне хорошо, я нашел себе неплохое дело, и мне не пришлось сидеть в комнате в теплые дни, - Халь закрыл книгу, расторопный Хаки даже раньше нашел нужное ему, и теперь он рассматривал корабли, не понимая правда ни слова из написанного, но рисунки были отменными, каждая часть была нарисована подробно, и он как раз начал смотреть, как могут прилегать к друг другу доски в обшивке, - а что, у вас принято вечером объезжать лошадей? – он покосился глазами на рукоять кнутовища.

- Я бы сказал, необъезженных жеребчиков. Мне немало рассказали о твоих похождениях в эти дни, судя по всему, ты уже хорошо себя чувствуешь?

-  Я не очень понимаю, - покачал головой Халь, закрывая на всякий случай книгу и откладывая ее в сторону, и встал с кровати, - про что ты меня спрашиваешь? Но это похоже на то, что, как будто, я в чем-то провинился.

Очень даже похоже. Наверняка уже донесли про нож. Да что тут такого страшного, то вся армия Угэра боится его с ножом и сулицей, то теперь тут…

- Да, ты провинился и тут и моя вина, что я не начал вразумлять тебя сразу после свадьбы, но видно, сейчас самое время. Во-первых, твои люди отправляются в Сверт, уже нет в них надобности, отныне ты принадлежишь Угэру, и  они здесь не нужны. Во-вторых, ты должен теперь спрашивать у меня разрешения выходить куда-либо. А в третьих, отдай мне нож, который тебе принесли твои дружки!

А это случилось даже быстрее, чем он думал. И оказался прав. Все слова ложь. И те, что произносили перед богами, и те, что говорили ему ночью. Этот человек менялся с лета на зиму быстрее, чем Халь успевал моргать. Но кажется, кто-то слишком возомнил о себе!

- Я не твоя собственность. И не собственность Угэра! – отрезал Халь. - И сначала расскажи мне, что же такого я сделал, чтобы сразу давать мне выбор между веревкой и тюрьмой. Так может, твоим детям не понравилась игрушка, что я вырезал? Или тебе хотелось бы, чтобы я заперся тут и оплакивал бы свою задницу? Чего ты от меня хочешь? Мы не договаривались, что я буду твоим рабом!

- Ты таскался с чужими мужиками по саду, в то время, когда ты уже в браке. У нас супруги не имеют равных прав, младший во всем подчиняется старшему и на все спрашивает его разрешения. Я хочу, чтобы ты был послушен мне, если уважения ты выказывать не собираешься. А про игрушку я спрошу Асгайра и Айнара, рукоделия и ремесла, конечно же, не возбраняются.

- Это не ”чужие мужики”, а моя собственная родня! Хоть и дальняя, – Халь чувствовал, как у него раздуваются ноздри от гнева. - И если ты хотел покорную подстилку, то стоило поискать среди своих в Угэре! А не хвататься за Сверт – у нас таких не найдешь даже среди дев, а не то, что мужчин! И в чем же мое неуважение? Может, это тебя поносили всю свадьбу? Может, это мне желали тебя как следует трахнуть? Может, мне желали обращаться с тобой, как со строптивой скотиной? Нет. Я промолчал, хотя каждому бы воткнул нож бы глотку за эти слова. Или, может, это я привел злейшего врага, чтобы он повел меня под венец? Я не знаю, чего там только не сделали - только не оттрахали меня при всех.

Арон почувствовал, как его челюсти крепко сжались, Халейг был во многом прав, но в любом случае, в Угэре такие разговоры между супругами были не приняты.

- Я не собираюсь ублажать тебя, отныне это твоя жизнь, привыкай. Оскорбить тебя здесь никто не посмеет, но и ты не смеешь меня оскорбить. Ты слишком грубо со мной разговариваешь. Завтра останешься взаперти в своих покоях и подумаешь хорошенько, как себя вести.

- Я уже подумал о том, что принял неверное решение. - Халь очень надеялся, что губы не дрожат, но он смотрел прямо в глаза Арону и стоял ровно. - Перед свадьбой я смотрел в это окно, вниз, и думал, что, может быть, лучше я останусь калекой, чем соглашусь на это. А потом испугался и выбрал согласиться. Прошло всего-то несколько дней, а я уже понял, что выбрал неверно… Ты можешь запереть меня тут хоть навсегда. И если тебе наплевать, что будет со мной - то Сверту вовсе нет. А теперь оставь меня в покое. Если хочешь ударить меня - давай, бей. Я ничуть не удивлен, что дело так обернулось. Или ты думаешь, что я боюсь боли?

- Что!? - Арон, пораженный, уставился на Халейга. - Неужели я тебе так отвратителен, что ты собирался прыгать из окна?

Арон сжал кнут в руке, опустив на него чуть растерянный взгляд, теперь он казался неуместным, вряд ли им испугаешь упрямого сверта, Халейг и так ненавидит его, а хорошо проведенная первая ночь ничего не изменила между ними, а если еще и высечь волчонка, то даже короткого знакомства со свертами хватало, чтобы понять, что ты получаешь себе врага на всю жизнь, и есть большая вероятность, что она станет гораздо короче, чем хотелось бы.

Арон на секунду представил, чтобы было бы в случае, если бы Халейг выбросился из окна. А еще эти угрозы от имени Сверта, лазутчики доносили, что брат Халейга направляется в Ругаланд, не задумал ли старый лис Вальбьерн устроить какую-то вылазку в Угэре? Хотя выглядело это странно, если бы они задумали что-то устроить, то было бы разумнее делать это до свадьбы, теперь, когда брак уже совершен, уже нет большого смысла устраивать заварушки.

Все это пронеслось в голове Арона, пока он ждал ответа от Халейга, и нужно было признать, что он чувствовал себя изрядно уязвленным его словами.

Пусть только попробует! Халь враждебно смотрел на супруга, как только тот поднимет кнут - будет драка, и так просто Халь не даст избить себя как скотину. А потом можно будет забыть о всяком договоре промеж ними!

- Та жизнь, что ты обещаешь мне - противна.  Когда свободного человека лишают даже ножа, даже права говорить со своими сородичами, когда о нем говорят как о звере, как и лучше выделать его шкуру. Для меня такая жизнь хуже смерти. Я ничего не знал про это раньше. А если бы знал – то никогда бы не сказал ”да”, и из моей родни никто не согласился бы на это - мы бы дрались до последнего. Лучше что угодно, чем такое.

Арон подумал про себя: ”Да, этого жеребчика так просто не объездишь.”

И еще он подумал, стоит ли устраивать побоище  в спальне, это тоже не совсем умное решение, тем более, прошло уже несколько дней, и у него давно уже проснулось желание, не искать же кого-то считай на собственной свадьбе. А обломать свертский характер можно позже, не сразу, все успеется, времени у него много.

- Зачем тебе нож? И как мне ложиться с тобой спать ночью, если я знаю, что ты меня можешь прирезать как кабана в любой момент, когда тебе что-то не понравится?

Спрашивал Арон, понемногу приближаясь к Халейгу, кнут он спрятал за спиной, сейчас он пока не пригодится.

- Если бы я хотел тебя прирезать, то сделал бы это еще в первую ночь, – усмехнулся Халь, делая шаг назад, - но мне очень льстит, что меня так боятся. Хочешь, расскажу кое-что? В Сверте принято учить следопытов с малых лет. Сначала тебя посылают незаметно украсть еду. Попался – вздуют. Потом что-то посерьезнее. Мы хорошие разведчики, ты убедился в этом сам. Можно стянуть что угодно, а у пьяных и сытых людей – тем более. Я бы мог бы украсть нож у любого растяпы на пиру, которых там было немало, а спрятать его в этих белых тряпках – проще простого. Резать тебе горло стоило тогда, а сейчас – уже глупо. Да и, видимо, без меня тут полно тех, кто желает тебе смерти.

- Ах ты маленький свертский репейник!  - Арон продолжал наступать, нахмурившись, последние слова Халейга его изрядно разозлили, тем более, что до сих пор так и не удалось понять, кто же был отравителем на его свадьбе.

Еще один шаг и Халь уперся в стену, идти ему некуда, а самой новостью стало невесть откуда взявшееся возбуждение - опасность пьянила кровь покрепче свадебного вина, он дразнит здорового мужика, который если захочет - справится с ним одной рукой. И позволить себе сдаться Халь не может - слишком несправедливы и обидны слова, особенно о связи с родичами. Если он потеряет Хаки - сойдет с ума от тоски и одиночества. Оборвется еще одна нить с домом…

- Это пока маленький, - Халь распластался спиной по стене, но продолжал смотреть супругу прямо в лицо. - Но вырасту в большую занозу…

Арон неожиданно чуть не рассмеялся, он с трудом удерживал серьезное выражение лица, Халейг с растрепанными волосами, раскрасневшийся, со слезами на глазах выглядел очень привлекательно. Арон вспомнил, как выглядел тот несколько дней назад в его постели, и он, уперевшись одной рукой, с кнутом, на стену у головы Халейга, другой провел по его  груди, забираясь ладонью под рубашку.

- Я не сомневаюсь, что так и будет, - ответил он, склоняясь к лицу Халейга все ближе.

Халя прошило молнией от прикосновения, которого он не хотел, но которому не мог сопротивляться. Мог бы, если бы бы хватило сил отвести руку в сторону, но их не хватило, и он только выдохнул.

- Так и будет, уж не сомневайся, - он не отводил глаз от лица супруга.

Арон чувствовал горячую кожу под своей ладонью и чувствовал, как сильно билось под ней сердце Халейга, все его существо уже стремилось к нему.

“О чем мы спорим сейчас, за окном красивый закат, и где-то далеко плещет море, а мы лаемся, словно две собаки” - подумал он про себя.

Горячее живое тело было так близко, Арон понял, что мысли о сексе выбивают из него желание настаивать на своем, все можно было решить, но потом, потом.

- Давай остановимся на этом, - сказал он, наклонившись совсем близко и зарываясь носом в волосы Халейга, от которых теперь уже слабо, но все еще пахло лилиями.

И прежде, чем тот успел что-либо ответить, Арон подхватил его на руки и понес в свою опочивальню.

Ему надо как-то научиться сопротивляться этому, но пока еще Халь не разобрался в природе этого чувства, возникшего в его теле так быстро и имеющего на него такое сильное влияние, да и ухватили его как пушинку, словно он ничего не весил, и спрашивать не стали. Он ведь был зол на Хассена, а теперь сам вцепился в него! И глупо говорить, что он не хочет, когда его тело говорит совсем другое.

- Выпусти меня! - Халь попытался освободиться. - Я что, девка, на руках меня таскать?! Поставь на пол!!!

- Нам нужно поговорить, мы слишком долго не виделись, - настаивал Арон, стараясь удержать свою сопротивляющуюся ношу, Халейг не был слишком легким, к тому же он отчаянно брыкался.

Наушники разлетались прочь, как серые тени, наверняка, понесутся с докладами к старому Эрлингу, что же, пусть знает. Арон думал, что все идет совсем не так с самого начала этого навязанного им брака, Халейг слишком упрям и своенравен, и в тоже время, слишком красив, чтобы можно было спокойно быть рядом с ним и не возжелать его. Арон, правда, обещал ему, что все будет только один раз, но это обещание так легко забылось, тем более, что сам Халь был не слишком-то против повторить.

Арон повалил Халя на постель, тот упирался руками ему в грудь, он конечно, не мог победить, но Арона возбуждало его сопротивление. Он сжал его запястья и заломил его руки ему за голову, а сам целовал его грудь и шею, чувствуя, как Халь распаляется под ним в бесплодной попытке вырваться.

- Даже не думай, что это что-то значит! - прошипел Халь, возясь под тяжелым телом. - Я на это не соглашался сам! Выпусти меня!

И хотя Халь ругал его на чем свет стоит, обвинял, что сам Арон таскался неизвестно где и не вспоминал о своем супруге, пока его не привел обратно только зов плоти, Арон оглаживал Халя и в своих ласках опускался все ниже, и чувствовал, что  естество Халя уже воспряло, и он готов был соединиться с ним.

- Давай оставим это сейчас, - задыхаясь от усилий, повторял Арон, стараясь удержать бьющееся под ним тело. Халь ухитрился вывернуться из под него и почти ускользнул с постели, но Арон успел перехватить его за тонкий стан и швырнул обратно, он чувствовал, что его тоже заводит эта игра.

Растрепанные волосы, горящие гневом глаза, раскрасневшиеся щеки, как можно отпустить его?

- Не значит, - согласно повторял Арон, прижимая Халя к постели и навалившись на него всем телом, - конечно, не значит. Он стащил с Халя рубашку, за которую тот цеплялся, как за собственную жизнь, и начал жадно гладить его разгоряченную кожу, ощущая под ладонями ее гладкость и перекатывающиеся под ней сильные мышцы.

За штаны пришлось бороться еще дольше.

- Но ты же хочешь, сам хочешь, - уговаривал Арон, погружаясь с головой в собственные ощущения. Он услышал о себе довольно много интересного, пока ему полностью удалось раздеть Халя, он пропускал мимо ушей крики, что все это ничего не значит и он просто говорит так, чтобы получить свое, и что он просто угэрский обманщик.

Арону пришлось соглашаться со всем, медленно опускаясь поцелуями от нежной кожи на ключицах по груди и животу все ниже, и Халь становился все тише, принимая изысканные ласки. Арон повторил утонченную восточную ласку, и должен был признать, что она действует на мужчин безотказно, выкрики Халя стали все более нечленораздельными, пока не перешли в блаженные стоны.

Арон, продолжая свои усилия, потянулся за флакончиком с маслом. Не переставая погружать глубоко в рот розовую, обильно текущую смазкой головку, он кое-как смазал себя и Халя и, забросив его ноги к себе на плечи, осторожно начал входить в него. Глаза Халя расширились, задохнувшись от собственных ощущений, он упирался руками ему в живот, в попытке остановить его движение внутрь, и тихо застонал.

Арон старался быть осторожным, он медленно продвигался вперед, сдерживая себя и тяжело дыша, наконец, он вошел полностью, чувствуя, как тугие стенки обхватили его член. Он остановился и долго терпеливо ждал, нависая над Халем, когда он расслабится внутри и позволит ему двигаться.

Он словно в тумане видел волны золотых волос, и словно сам тонул в золотом сиянии, качаясь на волнах наслаждения вместе с Халем, чьи стоны удовольствия звучали для него, словно музыка.

Арону хотелось, чтобы эти блаженные минуты никогда не заканчивались, вся его жизнь, все его существо словно сосредоточились в одной точке, в их слиянии вместе, сейчас, в это мгновение, отдаленный звон колокола, стелящийся над равниной, лучи предзакатного солнца, золотящие кожу Халя, слабый запах лилий, кровь бьется в ушах вместе с их дыханием, единственно правильный момент реальности, когда ощущаешь себя полностью невероятно живым...

Они постепенно и долго входили вверх по лестнице блаженства. Это длилось целую прекрасную вечность, но и она закончилась общим падением в бездну наслаждения. Арон долго лежал, закрыв глаза, обнимая Халя и приходя в себя.

Но счастье не было долгим. Халь чуть отдышавшись, отвернулся от него. Сказка закончилась.

Морок прошел, а сон наоборот – не хотел его брать, бессоница наворачивалась слезами обиды на себя и того, кто лежал рядом, и кто остался глух к его словам. Так немного времени прошло, а он докатился сам не знал до чего. Еще седмицу назад скажи ему, что он будет стонать под Хассеном – Халь бы убил. А теперь стонал. Как это случилось с ним? И почему он позволил с собой так обращаться? Если бы Халь был бы властен над своим телом и обладал чуть большей силой, ничего бы такого не случилось. Но сила придет, а вот как найти в себе власть справиться с собой, а не супругом - он пока не знал, до конца не распознав, что же с ним случилось.  Почему Хассен даже не слышит его… Его волнует только он сам – как бы Халь его не обидел и не убил, а сам он раздает обиды, даже не замечая. И собственное желание! Халь сжал до боли кулаки, от одного воспоминания о той твари, что подвела его под венец. Его же супруг знал, как это унизит и обидит. Хотя все честно, сегодня Хассен сам сказал, что он, Халь, всего лишь собственность. Но вот теперь Халейг был сам с этим не согласен. Он не собственность. Ничья, ни Угэра, ни супруга. И понятия об уважении у них разное. Разве бы в Сверте кто был бы рад, что на собственной свадьбе один супруг сидит в комнате и грустит? И почему это те певцы не чужие мужики, а его родич Хаки, приходившийся Халю хоть и очень дальним, но братом – сразу чужой?  Скажи кому в Сверте, что его вторая половина без ножа – так никто не женится на рабах, а тут в почете? Надо же, пригрозили запереть в комнате… Еще бы без сладкого оставили. Но, с другой стороны, очень даже и неплохо, что его так недооценивают. Значит, еще будет чем удивить. Осталось только разобраться  с самим собой… но почему-то, именно сейчас сон наконец-то взял над ним власть...