Глава 8 (1/2)

Халь проснулся от того, что начало светлеть. Обычно он никогда не вставал в такую рань без надобности, но не так давно его мир встал с ног на голову. Он выпутался из своего одеяла, костер давно потух, да и ночь была теплой, хотя и достаточно свежей. Рассвет только занимался, и все кругом спали. В шатре Арона был закрыт вход, а Халь сам решил все-таки ночевать на берегу, команда тоже спала, в пришвартованном корабле спал Лауги, и никто, кроме него, не проснулся в этот ранний час. Халь сел и понял: сейчас… нужно делать это сейчас. Он хотел встретить рассвет в море, так почему бы не в это утро, когда он наедине с зарей? Нужно только отойти чуть подальше, чтобы не тревожить остальных. Он аккуратно поднялся, оставив одеяло, и натянул сапоги. Нужно пройти сотню шагов, там он заметил вчера отмель, и от места их ночевки она отделена скалой, с корабля будет заметно, только если вывести его чуть в море. И достаточно близко, чтобы его быстро нашли, если соберутся искать. Вдруг Хассен решит, что он сбежал? Но куда ему бежать? Он даже не знает, как отсюда добраться в Сверт и в какой части княжества он сейчас. И все выдает в нем чужака. И незачем. Он хорошо помнил слова, что Харги сказал ему, но сейчас, когда он хорошо их обдумал – они скорее пугали.

Халь уходил тихо, аккуратно переступая – вот пригодилась выучка охотиться в лесу, он спустился на берег, где было поваленное дерево, и начал раздеваться. Донага… сменных вещей у него нет. Нашел палочку, чтобы заколоть волосы и не выдать себя потом, когда вернется.

Вода была ледяной. Не такой, как на пристани в городе. Халь сделал шаг и замер, потом решительно шагнул вперед, разве в Сверте теплее вода? Нет. В реке холодная даже летом, потому что Сверта бежит с гор, с рудников.

Сзади уже поднимался восход, и необычно тихая вода впереди него серебрилась, переливаясь, разными красками, слепя отраженными лучами, юноша прищурился, он зашел уже по пояс. Да, как хороша была эта вода каждым утром, когда его мучает свойственная возрасту и полу особенность! Сейчас никаких дурацких мыслей и не возникает! Кровь бежит быстрее по телу, и только.

Халь сделал еще шаг и поплыл вперед… Плавать он умел хорошо с самого раннего детства и тут не надо бороться с течением Сверты, только зазеваешься там, и она унесет вниз – выбирайся как хочешь. Он спокойно плыл, глядя то вперед, то под воду, которая была абсолютно прозрачна, там были видны обломки крупных камней и какие-то плоские плиты, интересно что это? Надо будет спросить. Можно было бы доплыть до торчащей из моря небольшой скалы, но тогда его будет прекрасно заметно с берега, и Халь развернулся, жаль, но он не может остаться с этой великой водой наедине надолго. Назад плыть было трудней – он плыл на восход, и встающее солнце слепило вовсю, но Халь различал берег и слава богам, его пока не хватились. На отмели около берега он выпрямился, вставая ногами, и оказалось, что воды-то на самом деле ему там по бедра… Она уже не была такой резкой и холодной, он согрелся и ему было хорошо. Он еще немного постоял, жмурясь под лучами солнца, выдернул самодельную шпильку из волос, дозволяя им рассыпаться по плечам и ниже… Пора бы уже стричь – почти по пояс.

Выходить из воды было жаль… но нужно одеваться и возвращаться в лагерь, пока его не хватился Арон и пока не начали волноваться дети.

Он вернулся к поваленному дереву, усаживаясь на него и не обтираясь, начал натягивать одежду, думая о том, какой прекрасный миг пережил и стоил ли этот миг того, чтобы покинуть Свертинг? Теперь и сам не мог ответить на этот вопрос так, как хотел бы… Это море, эти корабли…Увидел бы он их, оставшись дома? Может быть и увидел, если бы отправился наемником в чужие земли, а может быть, его убили раньше. Но желал бы, чтобы такой миг случался с ним каждое летнее утро. Наверно, судьба захотела связать его с Хассеном, подарив ему это море и теперь ему нужно построить такой мир.

Арон проснулся словно от толчка и вышел из шатра, Халейга нигде не было, Арон осмотрелся и увидел цепочку следов, ведущую к берегу. Он почувствовал беспокойство: не решил ли Халейг утопиться, чтобы избежать нежеланного брака? В последние дни он уже не был похож на самоубийцу, но кто знает, что у него в голове могло произойти  за ночь?

Арон спешил по следам беглеца, но вдруг резко остановился, пораженный зрелищем, которое покорило его куда больше чем рассвет, разгорающийся над морем: Халейг, оставивший всю одежду, медленно входил в чуть волнующуюся воду заводи небольшого фьорда, вода здесь на мелководье, скорее всего, прогрелась больше, так что в ней можно было искупаться без боязни отморозить себе все самое дорогое.

Арон был так заворожен открывающимся перед ним зрелищем, что не сразу почувствовал, как налился его член и в паху приятно потяжелело, но ему не с кем было разделить свое желание, ему пришлось расшнуровать завязку на штанах и помочь себе самому справиться с возбуждением. Он не делал этого с ранней юности и сейчас ему хватило буквально несколько толчков рукой, как он кончил так сильно, что в голове зазвенело, он ни на мгновение не отвел взгляд от стройной спины с тонкой талией, что к его великой досаде уже скрылась под водой. Пока Халейг плыл в направлении восхода, Арон успел, как ночной вор, крадучись добежать до воды и смыть с себя все последствия своего рукоблудия.

Он увидел, что Халейг уже плывет к берегу, поспешно ретировался в ближайший кустарник, откуда отступил еще дальше за деревья, он совершенно честно хотел вернуться в лагерь, но не смог, остановился, любуясь Халейгом, выходящим из воды. Это было так обезоруживающе прекрасно, что Арон безвольно привалился к стволу дерева, не в силах оторвать взгляд от восхитительного вида, который открывался перед ним. Халейг повернулся к нему спиной и поднял руки, выжимая свою толстую косу, которую он заколол веткой. Вода текла по его плечам, по спине, по его ладному заду и крепким бедрам и длинным ногам. Арон снова почувствовал прилив возбуждения, но тут он увидел, как Халейг опустил глаза, глядя на его следы на песке. Он проследил глазами цепочку шагов и стремительно натянул на себя рубаху, а следом и штаны, внимательно вгляделся в гущу зарослей, куда вели следы. И тут Арон впервые в жизни совершил позорное отступление, он несся по лесу, как молодой олень, отталкивая от себя зеленые ветки деревьев и подскальзываясь на их корнях, но на губах его была улыбка.

Он успел примчаться в лагерь и спешно принял слегка скучающий вид, схватил скребок и начал чистить уже ухоженную лошадь, чем немало удивил и ее саму, и всех слуг в лагере.

Халейг появился вскоре после него, и вид у него был довольно подозрительный.

- Здравствуйте, Халейг, - непринужденно поприветствовал его Арон, и чуть не прикусил себе язык когда понял, что впервые назвал свертского княжича по имени.

- Я вышел на берег, чтобы убедиться, что с вами все в порядке, вы, как раз, были в воде, после чего я вернулся и ожидал вас здесь, - продолжал он, начищая и без того лоснящийся бок лошади.

Халейг недоверчиво сощурил свои длинные раскосые глаза, но решил промолчать о том, что возможно ему показалось, а может, и не показалось.

- Доброе утро, - кивнул он в ответ, решив не развивать разговор, но зато поделился другим открытием. - Я так и понял, да. Оказывается, в море плыть легче, чем в реке.

Для того, чтобы переживать еще и за это – у него не было сил. Их ночной разговор и так дал немало поводов для этого. ”Мы сделаем это только один раз”, - вот что ответил ему Хассен ночью на тот вопрос, что волновал Халя, когда сначала Халь пришел на берег, посидеть один, а потом обнаружил около себя Арона Хассена. Да свой первый раз таким Халь не представлял даже в самом страшном сне – с мужчиной. Пока его пугали даже прикосновения – и тогда, когда он впервые оказался на лошади и там, на корабле. И даже не потому, что к нему прикасался мужчина… Халь просто боялся. Оказалось, что он вовсе не готов и смущался так, словно и сам никогда не касался никого. Но одно дело, девчонка его лет, а другое - вот так… и еще свадьба. Это ведь навсегда.

В обратной дороге Халь больше молчал, не задавая никаких вопросов, кроме самых необходимых, каждый шаг лошадей приближал их снова к Ругаланду, к тому неотвратимому, что должно скоро случиться. Сама поездка ему очень понравилась – он никогда не мог себе представить, что выйдет в море на корабле так скоро, не наемником, а гостем, что увидит новые земли еще до того, как станет окончательно взрослым. Угэр красивая земля, но пока она была все еще ему чужой, боль от расставания со Свертом хоть и затягивалась тонкой пленкой, но рана еще была болезненной. Здесь весна наступает раньше, но и в Сверте в это время чистый прозрачный лес, начинающие зеленеть молодой листвой деревья, влажный запах земли в лесу, а скоро будут густые травы на лесных полянах. А потом и вовсе ранняя земляника, он чаще съедал ее прямо там, чем приносил домой.

Здесь же больше открытого места – поля и редкие рощи между ними, значит, больше солнца. Богатые деревни, с домами, обложенными штукатуркой, о чем бы в Сверте никто и думать не стал – мощные крепкие бревна, дом крепость, а не игрушка. Интересно, сколько тут вообще земли? Угэр большое княжество, больше крохотного Сверта, и они, наверно, сейчас видят только маленькую часть. Халь бы с удовольствием вернулся в город так же, морем, но кораблю было не по пути с ними, а обратно никто не шел, да и увидел бы он тогда меньше.

Второй город, Холлум, был похож на игрушку, с его разноцветными домами, улочками, выложенными камнем – наверно, в непогоду удобно ходить, но был небольшим, они помогли в разгрузке, отдохнули и отправились домой, что сильно быстрее, чем ехать, огибая мысы, на корабле. Тут-то дорога напрямки. Халю дали другую лошадь, более длинноногую и молодую, чем та, что осталась в Ругаланде, и она была норовистой поначалу, не желая признавать юного всадника, но с лошадьми он управляться умел и, поэтому, быстро нашел общий язык с новой лошадкой.

Уже к вечеру показались те самые ворота Ругаланда, куда он въехал пленником несколько дней назад, и боль снова вернулась, ничего ведь, наверно, и не изменилось? Он такой же заложник, как и был, только теперь чуть лучше знает свое будущее, в котором есть и море, и пугающая его ночь…

Арон поначалу пытался показывать Халейгу окрестные деревни и поля, на которых работали крестьяне, но тот по мере приближения к Ругаланду становился все мрачнее. Арона тоже все чаще настигали мысли о том, что после короткого отдыха ему придется вернуться к делам, которых, без сомнения, накопилось уже немало. Нужно было обсуждать вопросы о контрибуции Сверту, при том, что золотые монеты, которые собирались чеканить в Угэре, будут выплавлены из свертского золота. Наверняка уже огранены первые алмазы, вывезенные из  Сверта, нужно думать об их продаже. Беспокоился Арон и о своем отце, который остался один на управлении княжеством. Арон был рад, что старый Эрлинг пока раздумал умирать, наверное, у него появился интерес увидеть свадьбу своего сына и проследить, чтобы новый консорт не обижал его внуков. Также Эрлинга очень заинтересовали рассказы о княжестве Сверт, и Арон надеялся, что услышит еще немало дельных советов от своего отца.

Он вспомнил, как ночью, во время парусного аврала, он поднялся на бушприт и вдруг увидел под собой с большой высоты корму, разбивающую темные воды, так и его несла теперь судьба к неизведанным берегам, он думал о том, какой будет его жизнь с диким свертским волчонком...

Он уже издалека видел Хассенхайм, украшенный праздничными флагами и гирляндами цветов.

Они вошли в замок, ему доложили, что к примерке все готово, он выслушал только самые срочные доклады: его отец отправился сегодня на отдых пораньше, пока лекари не слишком опасаются за его жизнь, наверняка, приезд светлейшего князя и его скорая женитьба благоприятно действуют на его здоровье, на границах все спокойно, в их княжестве тоже, народ с нетерпением ждет праздника, звездочеты вычислили согласно движению планет, что послезавтрашний день как никогда благоприятен для бракосочетания. Арон недовольно поморщился, у него были сильные подозрения, что на их вычисления очень сильно повлиял длинный и тяжелый посох старого Эрлинга.

Утром следующего дня Арон уже стоял в своих покоях, окруженный портными и советниками, теперь уже, согласно обычаям, до самого дня бракосочетания они с Халейгом не должны были видеться. Ему вспоминались свадебные сборы с Маргрете, тогда у него было совсем другое настроение, теперь же он прошел через горе и потери, и не видел в новом браке ничего, кроме государственной необходимости, ему хотелось заснуть накануне свадьбы, а проснуться уже когда все закончится.

Портные надевали на него длинную рубаху из дорогого шелка, сверху кафтан из тончайшей шерстяной ткани, расшитой золотыми нитями. Советник в углу уныло бубнил, что бракосочетание будет совершено по краткому канону, молодые явятся к алтарю и принесут брачные клятвы перед лицом богов Угэра, после чего обряд будет считаться исполненным, а также сколько бочек вина будет выдано простолюдинам, сколько пирогов с мясом, а сколько с птицей, и сколько монет будет рассыпано на площадях и базарах. Из каких земель прибыли князья и послы. Что празднество будет длиться неделю и только в первый день княжич Свертинг обязан быть на пиру, выслушивать величания и поздравления. Так как не будет родителей светлейшего княжича, наместник Угэра в Сверте Хлодвиг  Слеттен поведет его к алтарю. В котором часу им надлежит удалиться в покои князя для первой брачной ночи.

В покои с поклоном явился ювелир для примерки кольца, мерки сняли заранее перед отъездом.

Арону пришлось мерять шесть перемен одежды, отдельную на каждый день праздника, к концу примерки он готов был повесить всех портных, до того ему надоела их возня вокруг него. Ему пришлось выслушивать доклады советников в то же время, пока на нем закалывали одежду булавками и когда башмачник напяливал на него сапоги из тончайшей кожи, расшитые золотыми позументами.

Только к вечеру он смог явиться в покои отца для последнего разговора перед свадьбой.

В этом доме, Халь не был готов назвать его своим, ждали две новости, даже три, и только одна из них была хорошей. Нужно примерять свадебные наряды, он не увидит Хассена до свадьбы (да век бы его не видеть) и то, что из всех дней праздника – ему надлежит быть только на одном. На это можно было одновременно и обидеться, и обрадоваться.  С одной стороны – он опять вещь, которую будут показывать всем, а с другой – показали и убрали как ненужную, этот праздник не для него. Но, как ни посмотри, он снова вещь в этом доме. На примерку ему было наплевать – он делал все, что просили, надевал, позволял подкалывать, молча выслушивал восхищения своей красотой (да что у них тут, бабы перевелись?!), поворачивался, как просили, его волосы тоже переплетали множество раз, укладывая так, как нравилось каким-то мужчинам, чьих имен он не знал и не желал знать. Зачем столько церемоний ради такой чуши, как брак с заложником? Кому от этого радостно? Хассену – не очень похоже, Сверту – горе, ему – лучше бы и верно вздернулся, народу Угэра если только? Чему они радуются? Что ему сломали жизнь, что забрали из родной земли и попытаются заставить любить эту? Или просто потому что сытно поедят? Скорее так – никого не волнует, что там ощущает свертская вещь.

Кольцо было золотым с белыми камнями, Халь не знал, как они называются, и то оказалось ему велико, делали на более крепкие пальцы, чем были пока у него – получил какие-то никчемные заверения, что к завтрашнему дню все будет непременно исправлено. Он уже почти жалел, что отказался от того, что приедет кто-то из родни – никогда еще не чувствовал себя так одиноко. Здесь все ему чужаки и никто не желает добра. Ему за день едва удалось перекинуться парой слов с Хаки, рассказать про море, как его снова утащили для этой свадебной суеты.

Наконец-то его избавили от этих мучений и Халь смог попасть в свои покои, где уже был опять ужин – приносят, как в темницу пленнику. В Сверте никто сроду не жрал в комнатах – не хватало еще мышей плодить, а тут надо же… Вчерашний день так прошел, и сегодняшний тоже. Он немного съел мяса с хлебом, запив его какой-то кислой водой, и снова подошел к окну – это место, откуда было видно море, нравилось здесь ему больше всего, а подаренная раковина заняла свое место на подоконнике. Если приложить ее к уху и смотреть на воду, уже темную, можно было представить, что он на берегу, и никого кругом нет. Ни этого Хассена, ни назойливых его людей, ни забот, ни тревог. Он и море… Халь не задумываясь поменялся бы своим местом с любым из матросов ”Святой Гудрун”.

Из задумчивости его вывел назойливый стук в дверь. Да кому там что еще надо?! Пришли забрать посуду? Почему перед самым поганым днем в его жизни – его нельзя хотя бы ненадолго оставить в покое?

Он открыл дверь, и вместо женщин, которые могли бы прийти за тарелками, увидел еще одного человека Хассена, средних лет и с небольшой бородой. Еще один бесполезный бездельник, который в этой жизни только знает, как другие должны правильно надеть штаны?

- Доброго вечера, светлейший княжич Халейг, - от одного этого обращения уже свербело в зубах за день, - меня зовут Невстейн и я лекарь этого дома. Я пришел помочь вам подготовиться к важному событию и рассказать, что следует делать.

Все боги Сверта знали бы, каких сил сейчас ему стоит не ударить человека в лицо и не захлопнуть дверь из всех сил, и все что себе позволил Халь – это раздуть гневно ноздри и собраться для ответа, который можно было бы расценить потом как вежливый. Наверно.

- Благодарю вас, лекарь Невстейн, - проронил Халь, стараясь не заморозить голосом. - Но мне ничего такого не требуется. Я думаю как-то самому справиться с собственной задницей. Доброй ночи.

И пока ему не успели ничего ответить, Халь просто закрыл дверь. Хорошо, что его поняли с первого раза – он услышал удаляющиеся шаги, наверно, пошел жаловаться своему хозяину. Ну и пусть.

Он вернулся к окну, распахнув его и позволяя вечернему сырому воздуху ворваться в комнату, чуть перегнулся через подоконник, посмотрев вниз. Низко. Если даже он решится – он не убьется, а только покалечит себя, и все станет еще хуже, чем было, хотя куда уж хуже. И он обязан подчиняться Сверту и выполнять то, что приказал ему отец. От воспоминания снова защемило в груди – как там сейчас в Сверте? Наверно, все уже поужинали и разошлись по покоям. И Лейв теперь один в комнате. Будет ли он скучать по брату? Халь уже скучал по всем, даже по самому последнему человеку – пьянчуге Откелю, который, впрочем, резал отменные ложки из кости. Тут давали серебряные, но он бы поменялся легко, на свою костяную обратно…

Халь решил оставить окно открытым, ему понравилось спать в холодном воздухе, совершил все положенные дела перед сном и залез в кровать. Лучше бы завтра и не начиналось….

____