Глава 7 (1/2)

На следующий день, по советам мудрейших, Арон вышел с Халейгом на их огромный рынок, которым был так славен Ругаланд среди окрестных княжеств. Торговцы с раннего утра занимали бескрайние торговые ряды, поговаривали, что на этом рынке не сыскать только черта, да и его можно найти, если как следует пошарить по лавкам. Здесь можно было найти самые изысканные украшения из далеких земель, самую разную утварь из глины, олова и железа. Отдельно можно было говорить о дорогих полотнах с Востока, любоваться которыми можно было целый день.

Многочисленные ряды со снедью изобиловали свежей рыбой, дичью, только что убитой птицей. Корзины ломились от обилия заморских фруктов, засахаренных сладостей, отдельные лавки поражали разнообразием сыров. Тут же стояли едальни, где прямо перед гостями на вертеле жарили рыбу, которая только что плескалась в лоханях с морской водой, подавали ее с вареными заморскими овощами и зеленью.

Потом, пресытившись едой и разглядыванием чудных диковинок, можно было смотреть представления скоморохов, послушать сказания дервишей с Востока.

Если было бы можно не разговаривать с Хассеном совсем, Халь бы согласился на что угодно. Пусть повенчают и разведут по разным углам. Но, видимо, тут так не хотят, им надо, чтобы Халь еще сам пошел бы с улыбкой. Иначе как объяснить то, что с утра его повели на рынок. Самый большой рынок, где Халь был — это в городке около Сверта, и там продавали то, что делали крестьяне, иногда были заезжие купцы с дорогим товаром, в основном перед зимним праздником — красители для ткани, красивая посуда, костяные гребни, солонки. Хотя свою Халь сделал сам, из жадности. Он не любил базар, потому что там было всегда шумно, и каждый норовил ему что-то подсунуть, надеясь на милость его отца. Когда он был маленьким — это были сладости, и как только он смог осознать, что угощают-то собственно не его, Халь начал отказываться. Потом, когда он стал старше — отец давал ему несколько монет, чтобы Халь купил что-то, чего ему хочется. Один год он копил монетки, а уже самой зимой купил нож. Не тот, которым он пытался прирезать хитромордого, а другой — он подарил его сыну отцовского брата, те жили где-то далеко, и приезжали редко, а гость пришелся Халю по душе. Но наверно лучше базар, еще одного дня с гуслярами-бездельниками с улыбкой он не перенесет.

Этот же рынок был каким-то муравейником, Халю все время хотелось уцепиться за рукав Хаки, дружинника из Сверта, который был в его свите. Чтобы хотя бы не потеряться. Смесь запахов и красок, от которых у Халя все мелькало перед глазами, и он ничего не хотел тут. Да и денег у него не было. Из всех драгоценностей — только цепочка с подвеской, с которой он бы не расстался ни за какие сокровища. Сколько же в Угэре людей?! Халь никогда не видел, до войны, разом больше четырех тысяч и ему это казалось великим войском. Люди смотрели на него, что-то говорили, их слова смешивались в какой-то гул, от которого начинало сводить виски. Хоть бы одна оружейная лавка — но этого ему явно не покажут. А жаль, вот он бы посмотрел!

Запахи еды, вкусные, соблазнительные, но Халь не хотел есть, он недавно завтракал, разные лица — темные и светлые. Конечно, он не такой дикарь, как тут думают, он знал, что мир большой, за пределами Сверта есть множество стран и княжеств, но здесь можно было увидеть самому, как он велик…

Его спросили, какой-то человек из свиты Хассена, желает ли «пресветлый княжич» чего-либо. Он ничего не желал. Меч или нож в руки ему все равно не дадут, а больше ему не надо ничего. Почему-то еще вспомнилась кольчуга Лейва — хорошо, что он успел вытребовать ее вернуть в Сверт обратно. Неловко бы вышло, кольчуга стоила бешеных денег, хоть и была сделала в Сверте, но собрать в одно полотно десять тысяч клепанных колец дело небыстрое.

Арон Хассен предложил купить Халю дорогое наручное украшение — прекрасный браслет выкованный загадочными восточными умельцами, украшенный замысловатой вязью узоров и сверкающими драгоценными камнями.

— Браслет?! — Халь вскинул глаза на Хассена, когда они остановились около какой-то ювелирной лавки. Бросил взгляд на вещь, красивая. Наверно понравится женщинам, и наверно стоит целое состояние. Но ему эта безделушка не нужна. Мне ничего от тебя не надо. А тем более побрякушек.

— Нет, — он покачал головой, отказываясь, — Мне нужно кое-что другое, и на это даже не понадобится тратить денег. Могу я увидеть море?

Торговец кликнул другого стоящего рядом:

— Эй Лауги, я слышал, ты завтра отправляешься в плавание? Молодой княжич хочет увидеть море!

К ним уже спешил Лауги Мартенсен, чуть припадая на поврежденную в боях ногу, приблизившись, он низко поклонился.

— Здравствуй, славный Арон и его молодой княжич, я готов служить вам. Да, завтра Святая Гудрун отправляется из порта, мне нужно доставить товары в Линби и Холлум. Если господа желают, я могу взять вас до Холлума, это пара дней пути вдоль побережья, там я встану под выгрузку, а светлые князья могут вернуться в Ругаланд верхом, места там красивые, есть на что посмотреть.

— Лауги, к чему такие величания, — Арон приблизился к нему, и они обнялись. Лауги был давним боевым товарищем Арона, только перелом ноги в бою помешал ему продолжить ратную службу, и ему пришлось искать себе другое занятие.

Арон поговорил немного со старым знакомцем, он помнил, как они с Маргрете встречались с Лауги на веселых пирах после походов, но после того, как Лауги повредил ногу в последнем походе, ему пришлось заняться торговлей и это у него неплохо получалось.

Арон вернул браслет торговцу и немало удивился - любой человек, которых он знал, был бы счастлив получить такой подарок, будь этот человек мужчиной или женщиной, неважно. Он даже не обратил внимания не невежливость отказа. Он подумал, что лучше поручить купить подарки кому-то из свиты и потом просто принести их в комнату Халейга. Арону нравилось, что люди приветствовали его по простому, он был одним из них, многих торговцев он помнил в лицо и мог перекинуться с ними парой слов.

Было заметно, что Халейгу выход на базар не понравился, нужно сказать советнику, что тут он просчитался и недостаточно изучил нравы Сверта, сам же Арон любил посещать этот огромный рынок, знакомый ему еще с детства.

Во всяком случае,народ запомнит их такими: мирно прогуливающимися по базару, разглядывающими разные диковинки, и потом слухи разнесутся далеко за пределы Угэра, так что вряд ли стоит сильно бранить брачного советника.

Арон был доволен, что они встретили Лауги, он был согласен с желанием Халейга, он и сам скучал по морю и давно хотел выйти на берег, чтобы поприветствовать его.

***

Плевать на правила, на то, что с ним могут сделать. Наверно, это не противозаконно, хоть и не очень прилично, но Халь знаком дал понять своим людям, что с ним лучше не спорить. Он спрыгнул на песок, прошел по нему сапогами. Хорошо, что его все-таки услышали и решили показать набережную… Покачал головой. Не годится. Для первого знакомства с морем — не должно было так. Он сел на доски настила набережной, стягивая сапоги, разматывая обмотки, и закатав штаны до колен. Вот так. Должно быть так, и это будет правильно, хоть потом как угодно наказывают. Что может быть еще страшнее? Замуж не возьмут? От этой мысли Халь даже рассмеялся вслух.

Он шел по песку, он был едва теплый, нагретый еще прохладным весенним солнцем, которые было хоть и теплее тут, чем дома, но все еще недостаточно жарким. Такой мелкий, мягкий — непривычное ощущение. У Сверты был глинистый берег. Он шел медленно, знал, что ему смотрят в спину, около воды песок был мокрым и холодным, и как только волна дотронулась до его пальцев — по телу пробежала дрожь. Он наклонился, зачерпнув воды ладонью — у самой кромки она была теплой, но наверняка это обманчиво. Но он все равно сделал шаг — ноги онемели мгновенно, от резкого холода. Второй…здесь достаточно мелко. Вода прозрачная, видно каждую песчинку на дне и маленьких рыбок. Халь посмотрел вдаль, щурясь от яркого солнца, и ноги начали привыкать, кровь побежала резвее по телу, защищая его от холода. Жаль, нельзя уйти дальше… невидимый ошейник и поводок от него у человека с синими глазами.

Он постоял еще, испытывая терпение людей, что остались за плечами, и с сожалением вышел, вернувшись на набережную, уселся около сапог, возвращая все обратно на свои места и сказал, никому и одновременно всем, но скорее для себя самого:

— Когда будет теплее, нужно будет попробовать тут искупаться.

Арон долго смотрел на ту точку, где синее небо сливалось с синим морем, вместе они формировали бесконечность, куда проваливался взгляд и улетала душа. Да, он скучал по морю, он был рад, что сможет провести несколько безмятежных дней на ладье. Потому что его ждал свадебный обряд, о котором он думал без особой радости, после свадьбы он вернется к государственным делам. Халейг, как и все княжеские супруги, будет занят посещением школ и лекарен, будет раздавать милостыню бедным, а еще ему придется много заниматься с наставниками и учеными людьми. Арон слегка поморщился, глядя, как Халейг снимает сапоги и плещется в воде, словно какой-то простолюдин.

Письмо домой нужно отправить, вот о чем вспомнил Халь, оказавшись в своих покоях. Писать он почти не умел и нужно вспомнить все то, чему его безуспешно учили в Сверте, но иного способа дать о себе весть у него нет. Он покружил по комнате, высматривая чернила и бумагу, но их не оказалось, пришлось просить самому — люди Хассена куда-то сбегали, наверно спросили разрешения, но принесли нужное — несколько листов плотной бумаги, чернила, перья и песок.

Его руки совсем не созданы для письма — для чего угодно, лука, мечта, топора, рубанка, но не для тонкого письма. Халь едва не взвыл, испортив первый лист. А их ведь не так много. Как пишутся эти проклятые буквы?!

После долгого сопения, проклятий и боли в запястье он все-таки справился с письмом, подождал пока чернила высохнут, и сложил письмо в несколько раз. Хорошо бы у хитромордого хватило бы совести его не читать.

Он вечером сунул письмо в руки Хассену:

— Мне нужно отправить это домой. Иначе в Сверте будут волноваться.

«Здраствуй мама. Я преехал в Угэр. Тут шумно и многа людей. Я очинь скучаю и хочу дамой, в Сверт но сделаю так как скозал отец. Но тут есть море — оно очинь красивое, асобина закат. Мне это нравиться. Надеюс с Лейвом все харашо и он паправляеться. Пиридавай мой паклон отцу и Харги. Я вас люблю. Халь».

Арон прочел неумело запечатанное письмо тем же вечером, и подумал - негоже, чтобы супруг князя был почти неграмотным. Потом советники спланируют их поездки по соседним княжествам, для того, чтобы Угэр имел вокруг больше союзников, чем врагов, Арону нужно будет провести переговоры с наместниками и князьями, Халейг к этому времени должен быть обучен правильным манерам, чтобы не позорить своего князя.

Халь вертелся всю ночь, поторапливая утро, он даже не стал смотреть драгоценности, которые вдруг оказались в его покоях. Эти украшения ни к чему, наверно он должен поблагодарить за них, но с другой стороны — он их не просил, и когда что-то дарят, наверно что-то знают о том, кому и что дарить. Чем он дал понять, что ему нравятся камни и золото? Ничем.

Какая это окажется лодка? Длинная ладья? Можно ли будет расспросить тех, кто их правит? Вопросы уже теснились в голове, ожидая своей участи. Их было целое множество, начиная от самых простых, до тех, что казались ему очень сложными — например, сколько овец надо для паруса? Кто-то давным-давно в Сверте говорил, что на боевое судно нужна шерсть с двух тысяч овец! Такое число животных Халь себе и представить не мог. И стоит такой корабль несусветных денег.

Море так захватило его, что сна не было почти ни в одном глазу, и он едва дождался рассвета, чтобы увидеть, как свет восходящего солнца отражается в море. Вот бы в этот момент оказаться прямо там! Но еще целый завтрак, сборы и прочие скучные вещи, которые надо вытерпеть.

Они выехали из замка уже поздним утром, Арон знал, что торговые корабли грузятся очень долго, и даже если Лауги начал наполнять трюмы еще с вечера прошлого дня и работал всю ночь, корабль вряд ли будет готов выйти в море раньше полудня.

Они ехали по оживленным, залитым солнцем улицам города, простолюдины приветствовали их громкими криками и поклонами. Халейг с любопытством оглядывал широкие улицы с высокими домами, укрытыми зелеными садами, где только начали цвести яблони и пушистая сирень.

Дорога была длинной, широкая проезжая улица постепенно спускалась к порту. Богатые дома постепенно сменялись домишками победнее, потом уже начались огромные склады для товаров, резче запахло водорослями, за домами показались высокие мачты кораблей.

В Ругаланде был большой порт, который славился далеко за пределами окрестных княжеств, торговля здесь процветала, в день здесь могли грузиться до десятка кораблей.

Арон велел всей кавалькаде остановиться недалеко от «Святой Гудрун» и спешиться. Он первым спрыгнул на золотой прибрежный песок и проследил, чтобы Халейг сошел с лошади безопасно.

Но все вылетело из головы, когда он увидел ладью, задохнувшись от восторга. Легкое, словно ласточка, вытянутое судно покачивалось на волнах. Он быстро сосчитал места для весел — получилось десять пар, ничего себе! Столько людей, чтобы только совершить прогулку, пусть и с ночевкой? Но, откуда ему знать, наверно так надо. Он взял Айнара за руку, чтобы мальчик не свалился с досок, и шагнул на мостки.

Арон подал руку Халейгу, тот явно колебался, но потом все же протянул ему свою ладонь. Арон не стал держать долго его руку в своей, просто помог подняться.

Лауги был занят своей командой, у него не было времени для гостей.

— Арон, ты с Халейгом будешь на палубе травить снасти, на ванты я вас не пущу, уж прости.

Арон лишь склонил голову в ответ, на корабле капитан — полновластный хозяин.

Лауги крикнул гребцам: ”Протянуть!”, а чуть позже: ”Отваливай!”

Арон почувствовал, как палуба мягко качнулась под их ногами.

По лицу Халейга было видно, что он просто в немом восторге, когда сразу двадцать гребцов одновременно подняли и опустили весла, повинуясь команде кормчего, ладья медленно отвалила от берега, борясь с приливными волнами.

Халю достаточно быстро наскучило сидеть как почетному гостю, и он только искал удобного момента оказаться рядом с командой и с человеком, который показался ему тут главным. Именно он отдавал команды гребцам, и указывал направление, но сейчас судно выровнялось и шло ровно по прямой, Халь следил за этим внимательно, как покидали пристань, обходили другие корабли, как выравнивали ход относительно берега. Все это он умел делать сам — но на маленькой лодке, где было в лучшем случае четверо гребцов, а чаще всего — один гребец, он же рыбак.

Видя, что Халейг направился к Лауги, которому сейчас вряд ли было дело до досужих разговоров, Арон перехватил его по пути:

— Пойдемте, княжич, — сказал Арон Халейгу, — встанем пока у борта, чтобы не мешать команде. Смотрите, вон там парусное судно, эта лодка зовется снекка, раньше это была военная ладья, но теперь она не нова и не может ходить далеко в открытое море, хотя еще послужит добром не один год, здесь может быть два с половиной десятка гребцов. То, что меньше — зовется «скюде», ходить близко к берегу, между островами, на ней тоже не шибко повоюешь, грузы перевозят на кноре, а самая большая ладья называется «драккой», туда можно сделать до тридцати пар весел, вот на ней можно пойти в добрый поход. Но и это не все различие, княжич, еще их строят по-разному.

— Как?! — мгновенно вцепился Халь, стараясь не пропустить ни слова, — мне показалось, что эта лодка из сосновых досок.

— Верно, но не совсем, — одобрительно кивнул ему Арон, — большие и дорогие корабли-дракки строят из дуба, а обшить могут сосной или ясенем, кнорры строят из досок и если владелец желает, то их могут крепить вставками из дуба, эта снекка тоже из дуба, но обшита тонкой доской сосны, ее пришлось чинить и не раз, скюде и кноры строят из сосны почти целиком, они служат меньше. Еще ты видел коги — у них плоское дно, их тоже делают из хвои. Но у нас такие не приняты, они приходят с юга и доходит их сюда меньше, чем вышло. В Угэре полно лесов, чтобы строить корабли.

И вдруг корабль чуть дрогнул, и Лауги закричал: — Да что там, в глаза, что ли любитесь?

— Это удивительно, — Халь вернулся на свое место, — я хотел бы разобраться в этом лучше.

Арону нравилось, как внимательно слушает его Халейг, вглядываясь в сияющую от солнца даль.