Глава 2 (2/2)

***

Арон не скучал в ожидании, он обсудил с побратимами защитные сооружения крепости, разные планы штурма, успел съездить к передовым отрядам, подступающим к крепости, он приказал им держаться пока в лесу и не показываться до конца переговоров, обсудил с командирами настроения людей, как он и ожидал, все устали. От награбленного уже ломились обозы, и люди больше надеялись на прибыль от золотой руды, которой, как оказалось, были богаты реки княжества Свертинг. Сами обитатели княжества этого еще не знали, но случайно прознали ушлые угэрские шпионы, и прибыль ожидалась больше от разработок, чем от разграбления очередного замка ценой огромных жертв.

Арон уже возвращался обратно под стены замка, когда увидел кавалькаду, пересекающую ров. Он испытал целую бурю эмоций: первой было глубокое оскорбление от того, что он не увидел самого князя в свите, второе чувство толкнуло его сердце так, словно его ударили кулаком: умытый молодой княжич был так похож издалека на его незабвенную Маргрете, то же чистое белое лицо, чуть раскосые глаза, прикрытые длинными ресницами, высокие скулы и красивый горделивый рот, сейчас с крепко сжатыми губами, но как же он будет прекрасен, если улыбнется...

Арон поехал навстречу маленькой свите, Хлодвиг тронулся за ним.

— Князя нет, значит за ним послали, значит, есть еще выходы из замка, — говорил он вполголоса ему в спину.

— Отправь разведчиков, — так же вполголоса ответил Арон, свита Свертингов была уже близко.

Всадники остановились на расстоянии пары саженей друг от друга. Арон учтиво поклонился княжичу.

— Светлейший княжич Свертинг, приношу вам свои искренние извинения, что не узнал вас в вашем… м-м … прошлом обличии.

Конь под княжичем нервно дернулся и затоптался на месте, выдавая волнение всадника. Княжич резко натянул поводья, заставляя коня стоять на месте, его злой румянец уже не скрывал толстый слой грязи, и он был прекрасен в выражении своей ненависти, он изо всех сил старался сохранить серьезное выражение лица, но его губы кривились, как у обиженного ребенка, и на глаза выступали злые слезы смущения.

Арон продолжал, сохраняя полнейшую невозмутимость:

— Светлейший княжич, меня зовут Арон Хассен, я владетель соседнего княжества, явился к вам, чтобы обсудить с вашим отцом условия сдачи крепости, чтобы избежать напрасных жертв, но к моему великому сожалению, я не вижу его здесь, не затаил ли светлейший князь некую обиду на меня, так что не пожелал явиться на переговоры?

Арон Хассен?! Это сам Арон Хассен?! Ой, какой же ты, Халь, дурак! Надо было все-таки попытаться сунуть нагломордому сулицу днем в лицо! Даже если это бы стоило жизни, это бы того стоило. Ему почему-то казалось, что тот самый страшный Хассен, за которым охотились Свертинги и который охотился на их землю, должен быть старше, однако этот самый Арон был возраста Харги — лет тридцати или чуть более, с волевым лицом воина, который привык к победам. Еще бы не привык! Большая часть Сверта разорена, все никак не нажрутся, хотя и Угэр бедной землей не назовешь. Что же, раз сам пожаловал, получи ответ!

— Мое имя Халейг Свертинг. Ни о каком условии сдачи крепости не может быть и речи без присутствия моего отца, князя Вальбъерна Свертинга. Если вы не видите его тут, то вам стоит задать вопросы вашей разведке, эрн Хассен и высказать вашу обиду именно им.

Арон почувствовал, как его челюсти крепко сжались. Пащенок напоминал местный чертополох, который привлекает путника своими яркими и крупными розово-фиолетовыми цветами, но стоит только попытаться сорвать его, тут в же в руку простодушного вопьются сотни маленьких острых жал, от которых потом целый день не избавишься.

А еще Арон подумал, что маленький гаденыш ударил в больное место: Арон пошел своим маленьким отрядом прямиком к замку, не разведав, как следует, что его ждет у крепостных стен, отсутствие старшего Свертинга стало для него полной неожиданностью, обычно князь всегда находился в крепости перед ее осадой. Старый лис Вальбъьерн вполне мог устроить ему засаду, использовав красавчика сына в качестве приманки, а сам потом ударить по флангам.

Арон натянул поводья, когда почувствовал, как его конь тоже переступил под ним, младший щенок Свертингов не так и прост, как можно было подумать, глядя на его смазливую мордашку, но он уже здесь и будет большим преимуществом, если его удастся вытащить в лагерь Угэра.

Даже приятно посмотреть, как нагломордому это не понравилось. Значит, Халь угадал и план, который они придумали с Эгиром — может даже очень сработать. Дать время крепости собраться. Потому что Халь не представлял, как можно просто открыть ворота и пустить туда врага, который хоть и дает сладкие обещания.

— Благодарю вас, светлейший Халейг Свертинг. Ваш совет воистину бесценен. Что же, мне остается только предложить вам разделить ожидание возвращения вашего отца у меня в лагере. Вы можете положиться на мое честное слово, что штурма не будет и вы находитесь в полной безопасности под моей защитой. — Поспешил добавить Арон, как только увидел, что взгляд его собеседника растерянно заметался.

Пока все идет так, как Халь и рассчитывал. Этот нагломордый Хассен купился. Что же, нужно делать следующий ход, даже если для него самого ставка в этой игре очень высока, но нужно переступить через свой страх и думать только о крепости и о том, как должно поступать правильно.

— Я соглашусь на это только в том случае, если не просто «штурма не будет», а вы отведете свои отряды от Сверта, а для моих людей будет обеспечен свободный проход и выход. В вашей личной защите я не нуждаюсь, — он вскинул голову, встряхивая волосами по привычке, хотя забыл о том, что они сплетены в косу. — Я соглашусь на условия пребывания в вашем лагере, только с тем условием, что въеду туда как свободный человек, в сопровождении своих людей и с оружием.

Арон почувствовал, что его зубы заскрипели, этот наглый волчонок переходил все границы и играл с огнем. Арону пришлось знаком остановить Хлодвига, который схватился за меч, чтобы снести наглецу голову прямо на месте.

— Никто не ограничит вашу свободу, светлейший Халейг, — процедил сквозь зубы Арон, этот пащенок уже начал выводить его из себя, не этого ли он и добивается? — Вы не в том положении, чтобы диктовать свои условия. Отрядов рядом нет. Ваши люди будут немедленно убиты, если приблизятся к моему лагерю с оружием, но решать вам. Мое гостеприимство распространяется только на вас, и только в том случае, если вы оставите оружие и вашу кольчугу, которая явно не с вашего плеча, а кому-нибудь в замке она может еще пригодиться.

— Я как раз в тех условиях, чтобы диктовать, — кивнул Халь, у него внутри все холодело от собственной наглости, но отступать было поздно, позорно и глупо, и только именно туда, куда он и задумал, когда ставил полную цену за крепость. Но люди нагломордого уже начинают нервничать, ох как нервничать. — За мной огромная крепость, которая вполне переживет ваши три десятка и даже их не заметит, и даже потерю пятерых бойцов сейчас, она тоже переживет. И вполне дождется моего отца, даже если я этого не увижу сам. Но крепость вам нужна, верно, иначе ваша война тут в лесах будет долгой, бесконечной и бессмысленной для всех. Но, впрочем, раз у ваших людей не хватает терпения даже выдержать переговоры, я готов пойти на уступки, и поехать к вам один. Но, с оружием. Я не смерд, чтобы расставаться с ним.

— Послушай, щенок! — все же не выдержал Хлодвиг. — Твоя крепость не простоит до сегодняшнего вечера, если к вам прилетят снаряды с самовозгорающейся пылью. Подумай своей глупой башкой, сколько ваших людей вы потеряете!

Арон знаком остановил его:

— Светлейший Халейг, или вы принимаете мои условия и соглашаетесь на мое, пока еще любезное, предложение, или сегодня же вечером я выволоку вас из замка за вашу прекрасную косу и вы пойдете пешком в обозе с остальными пленниками до самой столицы Угэра, смею вас уверить, это не так уж и близко!

Арон почувствовал, как его рука сжалась, словно он уже наматывает на нее эти светлые золотистые волосы, уложенные в аккуратную косу, его злость смешалась с возбуждением и начала затмевать разум, он потянулся к мечу и был готов уже отдать приказ к штурму, когда высокомерный волчонок повернулся к своим людям вполголоса отдавая им приказания. Его люди начали спорить с ним, постоянно оглядываясь на всадников Угэра, но мальчишка настаивал. Со стен замка тоже протестующе кричали люди, но волчонок уже принял решение и не отступал.

Он толкнул своего коня навстречу Арону и его отряду, его люди по прежнему кричали ему вслед, он обернулся и приказал им не приближаться, сам же он подъезжал все ближе к Арону, с ненавистью глядя на него, Арону даже на секунду показалось, что тот собирается вступить с ним в бой, настолько решительный был у него вид. И Арон уже не был настроен столь игриво, думая об этой возможности, одинокий волчонок выглядел опасным соперником, с которым не зазорно сразиться.

Он все же вернул свой меч в ножны и учтиво уступил пленнику дорогу, сам поехал за ним, дав знак своим людям прикрывать отход, ему показалось, что он услышал отчаянный плач со стен замка.

Как, однако, быстро сменился тон с обещаний защиты до угроз «выволоку за косу», Халейгу даже стало смешно, эти слова врага ничего не стоят, значит. И это еще ничего не случилось серьезного, а враг уже забрал свои слова назад. Тогда, тем более, он не уступит оружия ни в коем случае. Будет хоть чем защититься или помочь себе, когда настанет такая нужда.

— Нет, Халь! Поехали назад, и пусть подавятся. Пусть приходят и штурмуют. — Его уговаривали, он видел страх за него на лицах своих воинов, но уже решил все для себя. Крепость должна быть свободной, и жить так, как жила, до прихода отца, а там решится все. Но ни шага в сторону Сверта враг не сделает! Он прекрасно знал, что сейчас за переговорами следят все, от детей, которые уже что-то соображают, до старейшины Эгира. И сердце Халя по-настоящему осталось там. Но, пора прощаться. Он вполголоса отдал последние приказания к плану, и тронув коня, поехал вперед, остановившись на минуту, чтобы посмотреть нагломордому Хассену прямо в глаза. И ему очень хотелось при всех спросить, неужели все тридцать здоровых мужиков боятся мальчишки с ножом и сулицей, чтобы так настаивать на их сдаче? Или им просто хочется унизить Свертинга. Но унижать себя Халь не позволит никому.

Крепость осталась за плечами, а что-то в груди, казалось, рвалось на куски. Халю было так страшно, что он вновь не увидит этих стен, не войдет в эти покои…

***</p>

***</p>