Глава 2 (1/2)

Халь сполз по стене, пытаясь отдышаться и все также не выпуская свою сулицу из рук, словно она была его последней надеждой. К нему уже шли люди, Эгир и другие, а он все еще пытался справиться со страхом. А так страшно Халю не было никогда. То, что всадники смеялись и окружили его, было жутким, он стоял там один, потому что остальные разбежались, бросив его одного, и это им Халь еще припомнит. Хотя чего он хотел от крестьян? Для этих всадников, каждый из которых был старше него, он казался игрушкой. Но Халь знал, что стоит кому-то приблизиться, хоть одного, но он успеет достать. И все-таки, он не справился с собой и показал свой страх. Даже думать противно о том, что у него дрожали руки и сердце билось как бешеное. А ведь себе сам казался таким храбрым.

Конечно, сопротивляться было бесполезно, убили его бы тут же. А их старший вел себя просто как хозяин! Кто он таков вообще? Ясно, что это кто-то из Угэра, только там извращенцы обсуждают мужчин! Эта тварь еще и облапала его как девку, и потребность в бане была теперь еще более настоятельной.

Жаль, что этот холеный красавчик не поверил байке про крестьянина, и скорее всего, не поверит и в сказку про лихорадку… А хуже всего было то, что рыбу они так и не принесли! Как теперь проверишь верши и что теперь им есть?!

— Он обещал что завтра начнет штурм, если мы не выполним его условия, — Халь сидел в княжеской горнице, пустой, где не хватало его отца и старших братьев, но зато были он сам, Эгир и еще несколько мужчин. — А если выполним, то они принесут еду и привезут лекарей. Зачем им это? Я не понимаю.

— Значит у них не так много мужчин, как мы думаем, — нахмурился Эгир, — здесь три десятка, где-то еще лагерь. С тремя десятками штурм они не начнут. Но и мы не выстоим, если нас осадят. Они могут просто встать лагерем, а мы передохнем тут, как крысы в ловушке, без еды. Потом они просто войдут в крепость и заберут все, что хотят.

— Так ты что, — Халейг аж подскочил, — предлагаешь меня им принести на серебряном блюде?! И пустить этих ублюдков в крепость?! Моему бы отцу это не понравилось, что мы сдали наш дом, пока он проливает кровь! И если уж мне дано теперь право говорить за Свертов — так я против этого! Кто поручится, что они не обманут нас?!

— Не горячись, княжич, — Эгир положил ему руку на плечо, — без твоего отца никто не примет такого решения. Но твоего отца нет в крепости.

— Так надо, чтобы он был! — Ударил ладонью по столу Халь. — И надо чтобы он приехал сюда с отрядом тогда, когда этих ублюдков тут тридцать человек, а не целая армия! А перерезать их лучше около крепости, а не в ней. Ты знаешь ходы, чтобы отправить сейчас же гонца к моему отцу и брату. Нам нужно затянуть время. Этот человек даже не назвал мне своего имени, а вы уже думаете, как мы проиграем. Я пока не собираюсь проигрывать.

— Тогда тебе все равно придется говорить с ними, Халейг, — пожал плечами старейшина, — но я буду сопровождать тебя. Нам нужно показать, что у нас есть люди, которые могут сражаться. Нам нужно убедить их остаться тут, до прихода князя Вальбьерна.

— Но, тогда и мы должны быть похожи на воинов, а не на оборванцев! Надеюсь, баня готова? И ты не будешь сопровождать меня — ты нужен в крепости. Если нас там всех убьют — кто останется за старшего?

Что скажет мать — неважно. Это не дела женщин. Отец оставил крепость мужчинам и решать только мужчинам! Ах, как плохо, что Лейв не пришел в себя до сих пор. Лейв старше и умнее Халя, который никогда не отличался особым умом. Халь всегда знал, что его дело быть воином в отцовском отряде или отряде старшего брата. Зачем ему уметь думать и рассуждать, а тем более принимать решения. И кто же знал, что так будет, что решение принимать именно ему?!

Заложником! Ишь чего! Сальный взгляд скользил по нему до сих пор.

До заката не так много времени, а дел навалом — Халь приказал подготовить коней, сам втолковал посыльному о том, что следует сообщить отцу и очень надеялся, что мальчишка не забудет о чем ему говорили — о количестве всадников, о том, как они вооружены и каково их знамя. Из крепости, конечно, был ход, им можно было пользоваться для таких вот случаев, но он никак не годился ни для отряда, ни для охотников. Один человек уйдет незамеченным, много — нет. Им нужно создать видимость, что в крепости много мужчин — для этого нужно было развести суету на башнях и стенах, начать жечь в бочках всякие ветки и прочий хлам. С другой стороны, с тридцаткой Сверт не взять, наверно этот мужик тоже не дурак, у его отряда нет ни осадных орудий, ни лестниц, ни людей. Значит, они тоже будут тянуть время, пока не подойдет основная армия, и про «завтра» это просто вранье. И лучше он сам сдастся им, нежели сдаст крепость до того, как примет решение его отец.

— Ты подумал о том, что они могут тебя убить как заложника, если князь придет со своим отрядом? — Эгир провожал его в баню, Халю не терпелось стереть с себя грязь чужих рук. — За это Вальбьерн тоже по голове не погладит.

— Пусть лучше убьют меня, чем станут хозяевами в крепости, — отрезал Халейг. — Невелика потеря.

Лейв должен поправиться — Халь верил в это, и у отца есть наследник, Харги, их род не прервется. Да и отец не так уж стар.

Он с удовольствием скинул с себя грязную одежду, оставшись наедине с собой в княжеской купальне, ее нагрели слабо, берегли дрова, но вода все равно была горячей, а чистая одежда разложена на лавке. Халь упорно тер себя мочалкой, словно хотел содрать кожу — кто бы знал, каких сил стоило ему не ткнуть сулицей этого нагломордого! Халь держал ее острием вниз, хотя очень хотел бы воткнуть ее прямо в горло этому всаднику, который как девку, усадил его к себе на седло и лапал прямо там, под взгляды своих дружков. Ярость так и не проходила, и только разгоралась еще сильней, что было совсем некстати.

«Необыкновенно пригожих», тьфу, пакость какая! Никаким пригожим Халь себя никогда не считал, ну да, девкам он нравился, но это потому, что что он щедр с ними, весел и вообще младший сын князя. А так — такая же масть, как у остальных Свертингов, светлые волосы, серые глаза. Может у них там в Угэре, конечно, все страшные настолько, что им и местные хороши, но пусть даже и думать не смеют!

Чистая теплая одежда, пусть такая же некрашеная, как и предыдущая, однако Халь затребовал свою синюю рубаху — раз уж нагломордый хочет говорить с княжеским сыном, он будет говорить с княжеским сыном и не иначе.

Поесть ему все-таки дали, и жидкая каша из молотого ячменя с растертым салом показалась ему вкуснее всего, что он ел до этого. Эх, жаль, что так мало, но это лучше, чем ничего вовсе. Запасов не так много, и им нужно продержаться несколько дней, не посылая охотников в лес и мальчишек за рыбой.

Из окна его покоев хорошо была видна эта ель и солнце, стоящее над ней, но уже начинающее опускаться. Времени совсем ничего! Пора…

Халь посмотрел на себя в зеркало, вытерев его какой-то старой тряпкой. Сойдет для нагломордого — чистая добротная одежда, сверху на шерстяную рубаху надета кожаная, а уже на нее кольчуга Лейва, собственной Халю пока не полагалось, а старшему брату кольчуга еще долго не пригодится. Зато может выручить самого Халя. На пояс юноша прицепил нож, какой у него был, обычный с костяной рукояткой — пусть нагломордый знает с кем разговаривает, со свободным человеком, может, и тон свой поумерит. И сапоги на этот случай беречь не стоит, поэтому Халь надел и их. Волосы собрал в косу, чтобы не попадали в звенья кольчуги и не раздражали. Во дворе уже седлали коней, но осталось еще одно важное дело.

До госпиталя нужно было идти почти через всю крепость, и Халь шел бегом, понимая, что солнце его ждать не будет. Но он должен, обязательно должен это сделать. Почему-то ему казалось, что он идет этими переходами в последний раз — он родился и вырос в этой крепости, знал каждый закоулок, каждую доску под ногой, каждую лестницу и он должен сделать все что, чтобы сюда вернулся хозяином он, а не нагломордый, как окончательно обозвал его для себя Халь.

Может, он и обманывает себя, но губы Лейва уже не такие белые, как были вчера, и повязка на груди свежая, значит дело идет к лучшему. Жаль, что брат не слышит его, тогда, когда Халю очень нужен совет кого-то из старших Свертов.

— Нужно, Лейв, чтобы ты встал и защищал крепость! — Халь надеялся, что брат его слышит. — Я взял твою кольчугу и я ее обязательно верну. Почищу, конечно.

Только еще женских слез ему не хватало — как будто ему самому не страшно, а теперь еще и женщину утешай. Как будто он не просто за ворота крепости едет, с нагломордым говорить, а навсегда уезжает из отчего дома.

— Успокойся! — Халейг отцепил княгиню от себя. — Я узнаю, чего ему надо точно, и вернусь. Без отца я тут и камня не сдвину! И не пущу никого. Эгир остается.

Эгира лучше оставить тут, рабочих рук много, а умную голову лучше оставить там, где она нужнее. Хотя от совета старого воина Халь никак не бы отказался, там за воротами отряд этих наглых сытых всадников, которые снова будут над ним глумиться, как днем. И нужно собрать все свои силы и весь свой ум, которого ему отвели немного, чтобы держаться достойно.

Халь вскочил в седло, забирая сулицу, с которой и не думал расставаться — вот ведь верная подружка! Не зря, не зря отец велел держать коней сытыми и ухоженными, так можно будет подумать, что никакой нужды в крепости и вовсе нет, раз бока лошади круглы, а шерсть блестит. И с ним четверо мужчин, из тех немногих двух десятков, что отец оставил в крепости — остальные там, наверху, вместе с крестьянами, маячаят перед глазами врагов, как будто огромный гарнизон охраняет Сверт, которому нечего бояться.

Оглянуться на свой маленький отряд, солнце уже почти коснулось верхушки деревьев и Халь хотел заставить нагломордого ждать его ровно в назначенный срок.

— Открыть ворота! — Халь впервые в жизни подал команду, которую мог отдать только военный вождь.

Тяжелые главные ворота Свертинга отпереть непросто, Халь смотрел как снимают запорную полосу железа, сдергивают крюки с замков и крепость становится беззащитней на миг.

— За мной! — отдал вторую команду Халь, много раз слышавший ее от отца, но первые произносивший сам. — Закрыть ворота!

Мост через ров начали убирать, как только копыта коней коснулись противоположного берега, и Халю стало по-настоящему страшно, страшней, чем было днем, потому что солнце коснулось макушки ели… Но трусить он не имеет права — там, за его плечами, четыре всадника охраны и целая крепость женщин и детей, где его мать и его раненый брат.

Вон они, уже едут. Все, что он хотел сказать им — уже было в голове, про себя Халь проговорил это несколько раз, и надо будет постараться не опозориться, чтобы ни одно слово не выпало мимо.