Глава 1 (1/2)

Если так дело пойдет, то в этом ручье скоро никакой рыбы не будет, и вся княжеская усадьба будет питаться лягушками, корой с деревьев и только взошедшей травой. Эта затяжная весна была особенно долгой, тепло никак не хотело наступать, но можно было поблагодарить бога хотя бы за то, что с рек и широких лесных ручьев сошел лед, что давало надежду на рыбу. Если они продержатся на ней, на остатках припасов, которые делили между оставшимися в замке мужчинами, женщинами и детьми – то у княжества еще есть надежда выстоять в этой войне. Хотя это вранье, никакой надежды уже не было, и день, когда враги придут и к самому сердцу княжества – замку и городку, уже совсем близок.

- Ну что ты, Халь, ставь вершу сюда! Заснул?! – Халейга ткнули в плечо, вырывая из мыслей, - Давай, высочество…

Сейчас тут всем, на самом деле, плевать, Высочество он или последний оборванец. Халейг Свертинг, третий сын князя Вальбьерна, ничем не отличался от остальных мальчишек его возраста, тех, кто еще не годен воевать, но вполне может справиться с работой в отсутствие взрослых мужчин. Халейгу пришлось учиться этому дольше остальных, но наука оказалась несложной, и головой там надо было думать меньше, чем в то время, которое осталось в прошлом, вместе с наставниками всяких хитрых наук, в самом начале войны еще распрощавшись с княжеством Свертингов. Но, если война не кончится, то на возраст, неполные семнадцать лет, смотреть никто не будет, и он получит копье в руки и коня, как и полагается, и встанет на место своих братьев.

В животе противно ныло от голода, утром Халю достался только остаток хлеба и небольшой кусок соленого сала, а ужин будет зависеть от того, какая удача выпадет ему и его товарищам. Раньше он не водил ни дружбы, ни знакомств с сыновьями челяди, теперь же все перемешались, потомки воинов и крестьян, потому что выжить было важнее титулов. Теперь Халь вовсе не стеснялся ни некрашеной домотканой шерсти, что была надета на нем, ни спутанных волос, которые ленился заплетать в косу и схватывал только кожаным шнурком, и они перестали быть светлыми, несмотря на последнюю баню, ни даже того, что, пробираясь к ручью, он пару раз поскользнулся в своей обуви и грязными руками вытер лицо. Все, что он ценил в той жизни – теперь перестало быть важным. Важным стало проснуться живым, поесть хотя бы раз в день самому и накормить тех, кто не может добыть еды, и уснуть сразу, чтобы не мешали усталые мышцы и холод. А сегодня обещали баню!

Война шла с прошлой осени, и Свертинги проигрывали, но не желали умирать и сдаваться сразу. Маленькое княжество Свертинг всегда было обособленной и небогатой землей, все, чем они жили – это железо в болотах и немного полей, где урожай вырастал, в лучшем случае, год на два. Мужчины Свертингов добывали железо, пахали землю и ходили в походы наемниками, нанимаясь к более богатым соседям. И с какого испугу их земля потребовалась Хассену, владетелю обширной богатой земли Угэра, где было все: и серебряные рудники, и поля до горизонта, и леса, было неясно. Однако, воины Угэра отвоевывали деревню за деревней у Свертингов, подбираясь все ближе к родовым землям и к последней надежде беженцев. Из богатого поместья, где Халь рос, не зная ни холода, ни голода, замок Сверт при одноименном городке превратился в кишевшую женщинами, детьми и стариками крепость. И всех их требовалось кормить и греть. Большая часть припасов исчезла еще зимой, и теперь крепость перебивалась чем могла, в том числе, и рыбой из окрестных рек и ручьев. Весь скот у беженцев забрали захватчики, что-то перепало войску Свертинга, и мясо оставалось только мечтой. Кони, оставшиеся в крепости, те, кто негодны были к войне – были неприкосновенны, если не будет коней – не на чем будет пахать землю через месяц, хоть самим впрягайся, и как бы беженцы не засылали старейшин к управляющим крепостью, те были непреклонны. Зимой, полтора месяца назад, один из парней-беженцев убил лошадь в княжеской конюшне, и отец приказал повесить убийцу, а труп коня сжечь и никого к нему не подпускать, плевать на вытье и слезы. Лошадей трогать нельзя. Халь сам стоял спиной к костру, с копьем, и думал о том, как хотелось бы жареного мяса, которое он забыл, когда ел в последний раз. Но отец был прав.

А кроме беженцев – есть еще раненые и, по правде говоря, за своего среднего брата Лейва Халь переживал больше, чем за всех баб и детей вместе взятых. Лейв лежал в госпитале крепости с распоротой грудью и не узнавал никого - ни матери, ни младшего брата, ни отца, только иногда бывавшего теперь дома. А Харги, старший брат и наследник Свертингов, только присылал вести о том, как идет война на все сужающейся вокруг Сверта границе, и от вида каждого гонца у Халя переставало биться сердце – а вдруг весть будет плохой! Если Лейв умрет, то летом Халь сам встанет на его место, если отец не решит по-иному, потому что сейчас главным в крепости управляющий Эгир, который по старости не может больше воевать, зато в делах понимает хорошо, а за ним вторым сам Халь, который может пахать, но вот голова работает у него хуже.

- Дерьмо… - Халь проверил верши, что ставил раньше, голыми руками вытягивая за мокрую веревку из холодной воды, свои варежки он еще зимой отдал кому-то из девок. - Нихера тут нет почти.

Девка, которой он отдал варежки, подстерегла его потом, ночью, хотела расплатиться собой, и в любое другое время Халь бы не отказался потискаться, но не так и, тем более, не за варежки.

Если рыба выше не зашла в верши, то на нижние и вовсе нечего рассчитывать. Какая-то мелочь все-таки попалась, для запаха в котел, но пожевать будет нечего. Хотя и вода с рыбным запахом тоже ничего, горячая… если в ней бабы разведут крупы, то, считай, день удался. Ему-то всяко перепадет кусок, все-таки почти хозяин крепости, но этот кусок в горло не полезет, когда кругом голодные. Эгир ругал его за это, и Халь понимал его правоту – ему, крепкому парню, нельзя терять силы, потому что от него и остальных таких же зависят остальные.

- Всадники! - Вари еще закончить не успел крик, а Халь схватился за сулицу, с которой не расставался. Короткое охотничье копье не спасет его от врагов, но с ним было как-то спокойнее. – Халь, это не наши!!!

Военный отряд… У Халя упало сердце. С пригорка около ручья он мог различить и кольчуги, и шлемы и походное знамя. Но это не знамя ни Свертов, ни земли Угэр. Хотя схожее с последним в рисунке было – такая же хищная птица, только цвета другие. Почти два десятка воинов, и куда они едут, тоже гадать не надо. Его пятерка мальчишек ничего не сделает им, но…

- Вари! Дуй через перелесок! Предупреди! Быстро! – отдал приказ Халь, спускаясь с пригорка к лесной дороге. Прятаться как крыса на собственной земле он не будет, и он должен рассмотреть чужаков.

Впрочем, чужаки заметили его раньше, он слышал и видел, как кони сбавляют ход, как старший в отряде дает рукой команду своим воинам, завидя мальчишек. Какого черта вам тут надо?!

Дорого-богато, отряд можно рассмотреть уже ближе – кони холеные, сытые, не взмыленные, значит, не очень-то и торопились, а чужаки вооружены до зубов, и даже шкуры, которые постелены на седла, стоят столько, сколько не стоит даже весь праздничный зимний наряд Халя.

- Эй, ты! – старший в отряде окликнул его.

***

Арон проснулся от звука лошадиного ржания и резко сел на своей походной постели, голову тут же охватила опоясывающая боль. Арон с рыком вцепился себе в волосы и начал сильно тереть виски, потом резко скинул одеяло из волчьей шкуры и вышел из палатки.

Занимался холодный серый рассвет. Ординарец принес ему кувшин с водой, чтобы умыться. Арон плескал себе ледяную воду в лицо, потом тер его куском жесткого сукна, оглядывая свой просыпающийся лагерь. Недалеко от палатки еще слабо дымился вчерашний костер, на котором жарили целого быка, вокруг пепелища теперь валялись только обглоданные добела кости. Лесная опушка, на которой стоял лагерь, была плотно затянута предутренним туманом. Арону осточертели и постоянный холод, и постоянный туман, осточертели эти упорно сопротивляющиеся крепости и остроги, холодные глаза местных, так и норовящих устроить его армии какую-нибудь подлость.

А еще Арон не хотел сегодня просыпаться, потому что ему пришлось вспомнить чертово послание от его чертова папаши, который совсем некстати собрался отправиться в мир иной и сообщил об этом своему сыну, с наказом возвращаться домой, чтобы успеть проводить его в царство теней и уладить дела с наследованием престола. Но это были не самые дурные новости, от которых Арон решил упиться трофейной крепкой брагой до потери сознания.

Батюшка на смертном одре завещал Арону по возможности не осаждать Сверт, как завершение своего довольно успешного похода, так как замок этот славился своими мощными укреплениями, и Арон мог потерять там довольно много своих людей. По указанию родителя, Арону стоило взять в заложники одного из сыновей князя Свертинга, а впоследствии вступить с ним в брак, таким образом два княжества окажутся под десницей клана Хассенов. Когда ординарец зачитал вчера письмо его отца в палатке на совете войска, первой мыслью Арона было убить тут же и ординарца, и всех, кто был тогда рядом с ним, чтобы эта весть не распространилась дальше. Сразу зашелестели шепотки, послышался чей-то нервный смех, замечания, что зря князь Свертинг не народил девиц. Арон обводил взглядом своих соратников, все опускали глаза. В их народе нельзя было идти против воли умирающего, и действительно, нужно было торопиться, до замка Сверт было еще пара дней пути, переговоры и, если ему откажут, тогда будет долгая изнуряющая осада, и Арону придется оставить войско, чтобы успеть на похороны своего отца.

Арон в тот вечер напивался, держа на коленях распутную девку из недавно разоренного ими села, кормил ее жирной говядиной с рук, жир тек по его рукам, девица жеманилась и хихикала, но покорно жевала, побаиваясь своего мрачного ухажера. Арон вытолкал ее из палатки посреди ночи, после того, как познал ее пару раз, потом не хотел видеть никого с собой рядом.

Он хотел забыться и не вспоминать ничего, как его отец не раз пытался его женить, после того, как его прекрасная Маргрете скончалась от черной лихорадки пять лет назад, оставив ему двоих сыновей двух и трех лет. Она была единственной, которую он любил по-настоящему, потом он пробавлялся связями со своими ординарцами и случайными женщинами, которых встречал на дорогах войны. Он ни с кем не оставался надолго, только утолял зов плоти, в сердце же его всегда жила его светловолосая прекрасная Маргрете.

На сей раз его отец все же обхитрил его, заставляя вступать в новый брак. Браки между мужчинами в их княжествах были не частыми, обычно в них разрешали вступать вдовцам, у которых уже были дети, или мужчинам, которые брали обязательство взять на воспитание чужих детей, которые по разным причинам остались без родителей. Арону меньше всего сейчас хотелось нового брака, да еще с кем-то из вражеского стана, он со злостью кинул тряпку на землю, пнул ее и вернулся в палатку, чтобы одеться.

Они ехали на лошадях по лесу, в котором еще стоял туман.

- Если бы я был сейчас в Угэре, я бы постарался отговорить старого Эрлинга от того решения, которое он принял по заложнику, - сказал Хлодвиг Слеттен, ближайший соратник Арона в этом походе.

- Почему? - не вдумываясь в его слова, спросил Арон.

- Люди здесь отличаются невероятной дикостью и ненавидят нас, тебе придется обломать не один кнут, прежде чем ты приведешь своего супруга к повиновению.

Мне не нужно его повиновение, мне нужен Сверт, - ответил ему на это Арон, думая о том, что делать с крепостью-замком Свертингом и как его взять меньшими усилиями.

Неожиданно лес закончился, и всадники оказались на краю возвышенности на пологом берегу реки, которая прихотливо извивалась в долине.

Вдалеке на берегу он видел небольшую толпу смердов, которые поспешно разбежались, но один почему-то остался.

Арон не спеша приближался к нему, но он не бежал, а стоял на месте, сжимая в руке небольшое копье, словно собирался принять бой. Это выглядело забавно, Арон про себя решил, что не убьет его сразу, мальчишка выглядел довольно смешно. По мере того, как Арон был все ближе к нему, он заглядывал в его перемазанное грязью лицо, ему становилось понятно, что мальчишка мало того, что глуп, он был еще и довольно пригожим, слишком неумно было с его стороны остаться один на один с отрядом вооруженных голодных мужиков. Они окружали его, не торопясь, предчувствуя веселую игру. Смерд испуганно озирался, он даже рванулся было в кажущийся просвет, но туда Хлодвиг немедленно подал своего коня. Мальчишка затравленно глядел на них, его рука, сжимающая сулицу, заметно дрожала.

Арон подумал, что смерд может причинить вред лошадям, если задумает напасть на них, поэтому знаком остановил тех, кто собирался слишком приблизиться к дурачку-самоубийце.

- Ты из замка?