24. Полнолуние (1/2)

По небу ползли ватные обрывки облаков. Не столь белые, как хотелось бы, они словно пытались очистить свежие раны созвездий от заползающей внутрь липкой темноты. Откусывали неровные куски двух лун над Алатарисом. Выплевывали, проплывая мимо. У красной был горьковатый привкус спелого грейпфрута, а белая казалась пресной, как отражение в дождевой воде.

Двойное полнолуние. Светила находились рядом сейчас, но не перекрывали друг друга. Такое случалось только дважды в году.

Должно быть, все волки безответно выли сейчас на небо за границей тишины и бескрайних полей вереска, где горная цепь выглядела лишь неровным шрамом на горизонте. У этих гор были корни. У этой пустоши был свой запах, забытый, потерянный. Свободный. Он вонзал кончики опавших еловых иголок в расширенные ноздри, глотавшие его кусками.

От земли веяло вечерним холодом, тонким и личным. Безымянная могила молчала. Была зашита трещинами и мягкими нитями живых травинок. Но чутье гибрида-лисицы было достаточно острым, чтобы уловить странно свежие воспоминания над запахом смерти, настороженно поднять уши, повернувшись к развалинам, и направить туда небольшой, но слаженный отряд из плавно стелющихся теней.

Созданиям Тино Сайхоши не требовались слова, чтобы общаться между собой. Они умели говорить, но обычно не тратили на это время, если были одни. Впрочем, троих наемников, работающих на их создателя, гибриды обычно вовсе не считали достойными внимания.

— Здесь кто-то был недавно. Эта могила не такая заброшенная, как мы думали, — повела хвостом девочка-лисица Иса, без видимых усилий мягко запрыгнув на развалины каменной стены, в сохранившуюся глазницу оконного проема. Она осмотрела неприметное место, пробуя на вкус запахи приоткрытой пастью. Здесь, как снежинки, падали, кружась, печаль, одиночество, преданность… и любовь. С серебряным металлическим привкусом.

Иса спрыгнула, принюхиваясь, и ее нос ткнулся в лепестки одинокого цветка, заставив чихнуть от пыльцы. Вот он, запах серебра.

Рядом с цветком на ветке покачивалось старое кольцо.

Тени встали рядом, в полукруге. На какой-то момент это простое украшение отразило все оттенки пяти пар внимательных глаз, в которых мелькнуло что-то странное. Может, просто блик отраженного металлом лунного света.

— Это, должно быть, оставили для нашей цели, — Тиль, лидер гибридов, осторожно проверил кольцо на наличие магии, опасаясь оповещения инквизиции об их визите. Вопросительно коснулся когтем потертого серебра.

В нем были чистые до зеркального блеска воспоминания и вытертые зарубки сожалений о несбывшемся. Первый вздох и последнее прощание. Терпкость неразбавленной драконьей крови и послевкусие, болезненно сжимавшее затылок.

Почему же это было так знакомо? Так печально и сладко. И странно.

— Начинаем, — Тиль отвернулся. Жесткая земля, шурша и трескаясь, неохотно открылась от осторожного, даже деликатного прикосновения, снявшего некогда мощные, но уже слишком старые, чтобы удержаться, печати. Вынесла на поверхность неузнаваемые останки, до сих пор облаченные в относительно неплохо сохранившиеся доспехи с заклепками. Драконья кожа, обработанная магией… даже за 150 лет она не успела истлеть, хоть и выглядела уже не лучшим образом, обшарпанная и грязная, но до сих пор полностью закрывавшая тело.

Это, несомненно, были доспехи ассассина. Тот самый.

— Рассредоточьтесь. Следите за всеми подступами к башне. Никто не должен помешать, — по сути, Тиль повторил распоряжения господина Сайхоши, которые были незамедлительно исполнены. Тени исчезли в ночи. И если бы кто-то нашел их, то не успел бы даже пожалеть об этом.

На секунду задумавшись в располагающем к этому серебряном одиночестве, Тиль глубоко вдохнул лунный свет глазами и прежде, чем коснуться кисти скелета медленно набирающим силу магическим импульсом, положил старинное кольцо в нагрудный карман доспехов мертвеца.

Оно твое. Знакомое и странно греющее. Если кто-то столетиями ждет, что ты вернешься, возвращайся. И не уходи никогда. Как не уйдем мы.

Тино Сайхоши просил тебя живым.

Тонкая пленка, заменявшая рептилиям веки, приглушила красный огонь в глазах Тиля, и магия неспешно потекла, восстанавливая капля по капле, час за часом сначала повреждения и микротрещины в костях, потом костный мозг. Жилы и связки. Нервную систему. Сны.

Северяне не видели снов. Темнота, от которой наяву их ограждала способность к ночному видению, настигала в дреме, отвергнутая и голодная, как гусеница, пожирающая зеленые мысли на подкорке мозга. Их уже мало осталось. Все желтело, сворачивалось и отправлялось гореть. В постепенно обраставшие новой тканью легкие.

Его просто не было. Его не было так долго, что он сам не осознавал этого.

Не осознавал, что возвращался. Что ему было, куда и зачем возвращаться. Как будто прошло одно мгновение. Как будто он закрыл глаза лишь для того, чтобы снова открыть их. Понимал, что еще не открыл. Но почему-то уже видел какие-то медленно проступающие картины невнятного цвета, яркие точки, вспыхивавшие, как звезды. Ползущие пятна, неоновые полосы… да, он узнавал эти узоры, пусть даже не помнил, почему они были так знакомы.

Оторванные от точеных зданий северных городов, эти краски казались странно свободными, разлетаясь, как бабочки с пестрым узором на черных крыльях. В темноте они напоминали чьи-то лица с широко открытыми глазами. С ранами, из которых текли прозрачные блуждающие огни и болотный запах. Покинутый гусеницей кокон качался на ветке, как маятник гипнотизера.

Упадет в раскрытую в беззвучном крике пасть, и всё исчезнет.

Бабочка не родится. Сгорит, но не почувствует боли. Только все эти смутно знакомые лица на зеркальных крыльях будут смеяться. Или плакать. Терять что-то важное. Может быть, мечты. Может быть, собственные имена.

Находить… смысл?

Он знал, что этот смысл был у него когда-то, был внутри, проходя через него серебряной нитью, наполняя каждый вдох, каждый выдох.

Он не дышал сейчас?

Разучился… без смысла, без ночной синевы взгляда, перетекающего в бессонную черноту. Самые темные часы. Звон улетающих в небо башенных шпилей. Бабочка махала крыльями так быстро, что пятна сливались. И поднимался ветер. Попадал в начинавшие формироваться дыхательные пути. Чтобы вспомнить, как это.

Как звучало одно единственное имя в каплях дождя.

Эстас.

Он вздрогнул, когда капля обожгла щеку, слишком вязкая и горячая для воды. Соленая. И дрожащие с непривычки ноздри сразу же узнали запах крови. Какой-то неправильный, слишком острый и горький. Щипавший кожу, как разбавленная кислота.

Он еще не осознавал, что это просто из носа и уголков рта существа, возвращающего его к жизни, мерно сочилась ядовитая кровь. Не удерживалась, срывалась при тяжелом дыхании, отсчитывающем время в обратную сторону. Красные глаза то вспыхивали, то гасли, чешуя рывками остывала, то ли экономя тепло, то ли выплескивая его через потемневшие подушечки пальцев. Немного. Оставалось немого.

Они уже должны были собираться вместе, эти тени из жидкого металла. Луны выли на них, ожидали. Одинокий цветок-колокольчик звенел, как набат в ушах. Крылья летучей мыши хлопали сквозь дыры в давно осыпавшейся крыше разрушенной башни.