19. Швы (1/2)
Его руки скрывал холодный шелк, гладкий, как равномерная полоска остановившегося пульса. Ткань перчаток была слегка натянута и напряжена на остриях прибранных когтей. Бледный чисто выбритый подбородок оперся на основание ладони. Подушечки хронически усталых пальцев чувствовали, как в висок бились мысли, похожие на капли начинавшей сворачиваться крови. И она, эта кровь, была бархатного фиолетового оттенка королевских знамен, еще шевелившихся перед опущенными веками.
Сайхоши не хотел сейчас смотреть на них. Густые алхимические зелья в прозрачных, как любая ложь, трубках неторопливо искали вены, а затем извилины мозга. Они впитывали в себя все ненужное, несовершенное. Черепки разбитых воспоминаний, пролитое молоко с кровью и слезами, такое соленое от этого, и, тем не менее, выпитое до дна. Оставалось лишь достать из зашитых ран счастье и привить его к задеревеневшим саженцам, как чужой, контрастно белый цветок…
Сайхоши знал, что Тсуруги, реинкарнация одного из самых могущественных духов, был способен и не на такое. Но не ожидал, что его магия впустит трещины в, казалось бы, нерушимые, тщательно обработанные алмазы. Что иллюзии так ударят по совершенным гибридам. Если бы Сайхоши это было известно заранее, он никогда бы не раскрыл карты перед инквизицией. Сайхоши понимал, что не лучшим образом сыграл этот раунд. И сейчас он учился.
Медленно подняв веки, Сайхоши снова окинул бесшумным взглядом операционные столы и капельницы. Ничего не изменилось. Это было то состояние, когда само ожидание начинает вытеснять варианты того, как занять время. Раздувается, дышит внутри.
На защитных стеклах очков запотели намеченные планы, которые приходилось вытирать платком, прежде чем они провалятся. Наверху были солнце и лес за фигурно зарешеченными окнами благовидного особняка. В подвалах — лишь камень и стойкий стерильный запах, раздражающий ноздри. Тень от яркого медицинского света дернулась, заставив зрачок метнуться за ней, пригвоздив неосторожное движение, как булавкой к стене.
Но это было всего лишь новое щупальце Спрута, слегка выделявшееся среди остальных и пришедшее на замену отрубленному. Оно приживалось судорожно, словно было напугано внезапной необходимостью подчиняться тонким и хрупким нервам в чьем-то позвоночнике.
Спрут открыл глаза, тяжело моргая, и неловко приподнялся на руках, разворачивая корпус так, чтобы щупальца при этом не задели стол, на котором он лежал. Нашел взглядом красный и серый глаза, холодные, как шторм. Но Спрут был в какой-то мере даже рад им, раз очнулся в безопасности, а не в сырых залах ожидания допросов и казней. Прочистил горло.
— Господин Сайхоши? — голос Спрута заметно хрипел, с каким-то нездоровым дребезжанием привыкая к сросшейся шее, еще не забывшей короткий поцелуй лезвия. Связки неосознанно дрожали, как медные струны несправедливо расстроенного инструмента — Где… мы?
— Лично вы, уважаемый Спрут, в самом конце моего списка по качеству оказываемых наемниками услуг, — ровным тоном констатировал Сайхоши, даже не меняя позы. — А в целом, это загородный дом. Разумеется, по документам владельцем значусь не я, но хозяева нас точно не побеспокоят. Лабораторию Альфа пришлось уничтожить, вызвав извержение вулкана, раз ищейкам инквизиции удалось оттуда выбраться живыми.
Это было весьма досадной неприятностью, но именно с этим расчетом Сайхоши и устраивал свои базы на вулканах. Чтобы можно было сжечь все ненужное. Нужное же было телепортировано и рассортировано по шкафам за те часы, пока фиолетовые зелья деловито текли размолотым космосом по капельницам.
Спрут заметил пять операционных столов и гибридов, неподвижно лежащих на них в неестественно прямых позах. По стойке смирно. Это напоминало какой-то жуткий посмертный парад. Рукав куртки каждого был закатан выше локтя, и из вены танцующей змеей тянулась трубка. Глаза Спрута расширились.
— Кто их так? Неужели…
— Нет. Не инквизиция, — чуть более резко, чем обычно, оборвал Сайхоши всякий намек на то, что его уникальные создания могли потерпеть поражение в честном поединке один на один с любым из инквизиторов. — Они едва успели вступить в бой, когда здание накрыла иллюзия мальчишки. Это нарушило внутренние швы, и я восстанавливаю их уже четыре часа. Прекрасная возможность как следует обдумать следующий ход, не находите?
Стерильная перчатка почти ласково погладила кипу бумаг на столе, как будто шелковые пальцы собирались сложить из этого королевскую корону, как оригами, и править одной третью мира. Впрочем, у Спрута не было мнения по этому вопросу. Был собственный, возникший, как только он рассмотрел, что все остальные столы были пусты:
— А… Палаш и Обвал?
— Выспались. Посмотрели сны, — с легким презрением фыркнул Сайхоши, как будто видеть сны, по его мнению, было чем-то предосудительным.
Будь Сайхоши более нервным и раздражительным, то, наверное, с размаху ударил бы тогда своих никчемных «солдат, заснувших на посту», чтобы заставить их очнуться. Но, во-первых, он не был, а, во-вторых, на тот момент Сайхоши был гораздо более озабочен состоянием своих созданий и необходимостью поспешно покинуть лабораторию. Так что Палаш и Обвал смогли вполне насладиться своими иллюзиями.
Наверняка у Палаша она была черной, сырой и кровавой, горчащей и вместе с тем дурманящей, как месть, поданная на железном блюде, когда он убивал своих палачей снова и снова, когда эрцгерцог занял его место в тюремной камере… и Палаш был настолько одурманен собственной ненавистью, что она потекла гноем из шрамов. Но от этого Палашу не стало легче просыпаться. И, как полагал Сайхоши, ему не стало бы легче, даже если бы это действительно произошло. Палаш всего лишь отравился бы безумием, и его вырвало бы собственной болью.
А Обвал… этот наемник, вероятно, видел прямо противоположное. Пасторальные картины спокойствия, без прошлого, без ошибок юности, когда он связался с преступниками, без груза, тянущего на дно, где оставалось лишь искать жемчужные глотки воздуха в пещерах, опускаясь все глубже и глубже, остужая содранные руки чужой кровью. Обвал уже не хотел этого, но не мог даже обернуться. А в иллюзии он обрел дом, спокойную жизнь, хранителя, которого назвал сыном… ни у кого из наемников в реальности не было духа-хранителя из-за их работы на господина Сайхоши. Но в иллюзии не оказалось и его. Сайхоши было почти жаль разочаровывать Обвала своим существованием, когда тот проснулся.
— Они готовят отвлекающий маневр, — пояснил Сайхоши Спруту, мельком взглянув на часы, как будто это могло подсказать время возвращения Палаша и Обвала с добычей, — Хочу несколько укрепить свои позиции. Завтра на рассвете мы перейдем в наступление. И мне показалось, что господин Палаш был очень рад этому.
— В наступление? На королевский дворец? — Спрут бы, наоборот, ужаснулся этой поспешности, если бы уже мог внятно воспринимать реальность. Возможно, он и сам до сих пор ощущал себя во сне, как лоскутная игрушка набитая старой ватой, в спину которой воткнули четыре спицы. Причем одна была уже сломана и склеена. — Я… я понимаю, что уже нет времени собирать материал для новых гибридов. Но… разве мы не должны хотя бы выяснить сначала расположение охранных частей, план дворца, тайные ходы…
— Выясним, — спокойно уверил его господин Сайхоши, снова переводя взгляд на клепсидры, которыми для него сейчас служили капельницы. Сверил время. — Ввиду сложившейся ситуации мы это выясним даже быстрее, чем собирались. Из памяти очевидца, на разум которого инквизиция еще не успела поставить защитные блоки, прочно вошедшие в обиход после войны.
Разумеется, даже очнувшись после нескольких часов регенерации, Спрут мгновенно осознал, что такой очевидец должен был жить 150 лет назад. Эта мысль настолько красноречиво дернула за нити взлетевших бровей Спрута, что Сайхоши медленно кивнул ему со словами:
— Да, вы правы, уважаемый Спрут, единственная проблема заключается в том, что очевидец уже 150 лет как мертв. Но это как раз поправимо. Видите ли, я говорю о предателе, вставшем на сторону врага. Потому его тело не было сожжено на погребальном костре, как подобает. Однако при этом наш очевидец был еще и подопечным одного из ценнейших для инквизиции духов-хранителей, поэтому, из уважения к духу, труп хозяина не стали использовать как расходный материал для экспериментов некроотдела, а похоронили. Этот маленький компромисс более чем вековой давности предоставляет нам уникальную возможность нанести удар первыми, даже учитывая, что сейвирский отдел уже знает о нас.
— Разве они не доложат эрцгерцогу? — удивился Спрут, наконец-то сев ровно и свесив ноги с операционного стола. Он резко отодвинул в сторону запутавшуюся ткань простыни, вызывающую подсознательные ассоциации с поторопившимся саваном.
Сайхоши едва ли не засмеялся. Но беззвучно.
— О, нет… они теперь слишком сильно хотят убить меня. Я даже не сомневаюсь.
Расслабленная улыбка господина Сайхоши, при этих словах откинувшегося в кожаном кресле, запрокинув голову, заставила Спрута невольно сглотнуть. Она словно вбила в позвоночник стальные прутья, не имеющие ничего общего с прижившимися там щупальцами.
Спрут знал, всегда знал, что их наниматель — безумец, но у денег не было его тошнотворного больничного запаха. Замороженного, как насекомые, умершие в янтаре, взгляда. Шелковой гибкости белых пальцев.
Сайхоши снимал перчатки только в одном случае, когда резал крики и сшивал заживо слезы своих жертв, и тогда было видно, как изранены и покрыты глубокими синяками его собственные руки от чернейшей магии крови. Эти пальцы двигались всегда четко, несмотря на это. Словно вовсе не имели болевых рецепторов. Удалили их за ненадобностью вместе с чувством сострадания, сожалениями, сомнениями.