10. Нити (1/2)

Пробуждение Тсуруги было таким же нереальным, как и, наверное, вся его жизнь…

Мальчик с трудом разомкнул веки, ощущая в теле привычную, такую обыденную, тянущую боль, из-за которой иногда было сложно даже подняться с постели. В нем, как и много раз до этого, почти не осталось сил. И желания жить — в нем тоже почти не осталось. Перед пустым взором, направленным в железную стену, проносились размытые образы недавнего прошлого — трупы тех, кого называли его родителями, встрепенувшиеся по его воле, и сгоревшие в одночасье — как стебельки сухой травы.

Он просто хотел, чтобы они встали. Он словно в первый раз увидел их настоящими. Первый раз разглядел мать — ее скрытые дорожной пылью тонкие аристократичные черты. Волевой подбородок отца, его широкие плечи, закрывшие собой.

… Кто вы?

Большие красные глаза болезненно сощурились, сжалась тонкая бледная рука. С двумя трупами словно сгорела вся та короткая, чужая жизнь, которую он успел прожить. Он никогда не задумывался о том, что будет завтра. О том, что завтра… может не быть и вовсе. Повернув голову, мальчик осмотрел один из углов пустого железного мешка, в котором оказался. Тут было абсолютно темно и это, неожиданно, вызвало первую эмоцию — облегчение. Тонкие пальцы тронули щеку. Она помнила совсем недавнюю ненавистную боль, жар, жжение, лопавшуюся кожу.

Свет всегда его ненавидел. Всегда обжигал, словно не хотел видеть его в этом мире. Не хотел греть, как всех остальных.

Ожогов почему-то не было. Они тоже приснились? Как и запах пепла?

Где он оказался? И… что теперь будет?

Ребенок этого не знал и знать не мог. От этого становилось страшно. Он знал все темные закоулки своего дома, видел их даже не глазами в темноте, а чем-то внутри. И этой пустой холодной коробки он не знал совсем. И того, что было за ней — тоже. Да и как из нее выбраться?.. И… надо ли?

— Зачем я… здесь? — шепотом спросил он у темноты.

Она была безмолвна, как всегда, лишь трогала прохладой белую кожу. Мальчик поморщился, опираясь на тонкие руки. Сел. Раньше его никогда не трогало одиночество. Оно не пугало. Наоборот, когда в доме было много народу — это очень раздражало. В доме не должно быть много людей, только определенное количество… почему-то. Но… кто-то должен быть. Сейчас или очень скоро… Кто-то… Кто-то очень… важный. Кто-то самый важный должен ждать его. Тот, кто всегда ему рад… Это кто-то близкий. Родной…

Отец?

Его отец всегда одобрял то, что он делал. Он не ругался даже тогда, когда все вокруг смотрели с осуждением. Он даже иногда гладил его по голове… Вот только его рука казалась такой же чужой, как женщина, которая называлась его матерью.

… Кто вы?

Он правда хотел понять. И еще… найти кого-то настоящего. Своего. Из этой страшной пустой комнаты ему тоже хотелось выбраться… Он не любил, когда его кто-то запирал. В этом тоже было что-то неправильное…

Однажды, когда они приехали в гости в поместье к родственникам, кажется по линии матери, там было еще двое детей. Они были не похожи на него, а еще — старше. Они шептались за спиной у взрослых, а потом, когда он гулял ночью в коридоре — толкнули его в чулан и заперли там. Тсуруги их не видел, но почему-то точно знал, что это были они — двоюродные братья. В том чулане тоже было темно, только намного теснее. И так же неправильно. Это очень разозлило тогда. И мир перед глазами… преобразился. Это было очень страшно — когда все вокруг, все твердое и надежное, даже стены и пол — все вдруг стало… хрупким.

Из ниток.

Толстых, тонких, длинных, коротких, свитых, сплетенных, связанных. Они были повсюду, везде, они окружали, он сидел на них. И он видел замок — два узла и косой бантик. Холодная, как лягушка, нитка, была тугой — силы в тонких пальцах сначала не хватило. Но потом он нашарил в темноте гвоздь и смог поддеть слабо светящийся узел. Когда он распустился — дверь приоткрылась. Он тогда сразу выбежал, сильно зажмурив глаза и боясь споткнуться о плетение пола. А когда открыл — все снова было прежним. Стены, пол, двери. И никаких ниток.

Он потом видел его еще несколько раз — странный параллельный мир, сотканный из нитей. И самое странное, что из нитей состояли не только предметы. Звери, птицы, насекомые. Слуги. И даже все домашние. Они были похоже на плетеных человечков — он один раз видел такого у дочки кухарки. Те, что видел он, были сложнее, более тонкой работы, но все равно было страшно. Как будто весь мир — клубок ниток, в котором он почему-то запутался…

Зато так можно было открыть дверь. Тсуруги помнил это. И ему надо было захотеть ее открыть. Потому что он должен выйти.

Даже если ему некуда было больше идти?

Все слуги ведь делали свою работу потому, что им приказывали родители. Они сгорели там, на тракте, а пепел… Пепел не воскресить. Он однажды пытался… Значило ли это, что ему теперь некуда было идти? Что он… теперь никому не нужен?

Нет… Это неправда!

Он точно был кому-то нужен! Он совершенно точно знал, что есть… кто-то. Просто может… может быть он тоже где-то заперт? Может быть он тоже, как сам Тсуруги, не знает? Просто не знает, кому он нужен. Да и сидеть здесь и ждать неизвестности — было, кажется, куда страшнее, чем попытаться сделать хоть что-то. Например, приоткрыть завесу странного параллельного мира и попытаться выйти из этой одинокой тьмы.

Она могла быть другой. Тьма. Просто Тсуруги не знал, какой именно.

Мальчик осторожно переполз чуть вперед и наткнулся ладонью на холодную стену. Теперь нужно было посмотреть есть ли где-то в ней узел?..

Он с силой зажмурился, повторяя про себя, как сильно хочет выбраться, а потом приоткрыл глаза. И вздрогнул от ужаса, когда понял, что вся комната, фактически, состоит из одних узлов…

Тсуруги стало жутко. Он ведь ни за что не сможет развязать их все, да на это уйдет несколько дней! А у него нет столько времени. Он и так уже чувствовал боль. И больше не было родителей, которые ее забирали…

На несколько мгновений его глаза отчаянно забегали, и наткнулись на прямоугольник в стене — там частота узлов была еще больше, они выглядели очень туго затянутыми, к тому же на них словно плясали язычки пламени. Мальчик поежился, но все-таки подобрался поближе к этому участку. Попробовал потянуть один из узелков и тут же отдернул руку, прижимая к себе — нитки были туго связаны, да к тому же обжигали. Эта сеть выглядела для него непреодолимой. Пришла в голову мысль, что, наверное, нитки должны резаться? Он не пробовал, да и сейчас у него с собой не было ничего острого. Его коготков для этого точно было недостаточно, они даже царапин на нитях не оставляли. Он мог только попытаться развязать.

Отец часто говорил, что назвал его в честь великого мага прошлого. Что он талантливый и обязательно добьется больших успехов и славы. Надо только подрасти и обзавестись «правильным» хранителем. Какой был правильным, — ему никогда не объясняли толком. Интересно, что сделал бы на его месте тот маг?.. Вряд ли он сидел бы тут и жалел себя.

Вот только тот маг был сильный. Наверное, он просто перерубил бы эти нитки как-нибудь. Так что вариант взять пример с героя, которого уже давно нет в живых, был не самой лучшей идеей… Оглядываться на кого-то… Какой в этом смысл? Ведь он — не они. У него нет их возможностей, их ума.

… Он должен был найти свой путь.

Тсуруги еще раз оглядел участок, который уже мысленно окрестил дверью, а потом и всю комнату целиком. Внезапно его внимание привлек узелок, на который он сначала не обратил внимания, — столько их было вокруг. Они все были одинаковые, на одинаковом расстоянии друг от друга примерно в палец. Но этот… Этот был в самом углу, на границе «стен» и «потолка». Из него торчало два коротеньких «хвостика».

На подрагивающих ногах, мальчик подошел к противоположной стене и задрал голову. Комнатушка была небольшой, и все-таки стенка уходила вверх почти на три метра, при том что рост самого Тсуруги едва ли превышал метр. Надо было карабкаться. Но он даже ни разу на дерево не взбирался, да и стоял с трудом…

Только выбора нет… Если буду сидеть и плакать от боли, ничего не изменится. Мама с папой не придут, чтобы сделать мне легче… Теперь я должен… сам.

Мальчик сдвинул брови и ухватился тонкими пальцами за сетку. На ощупь она была, словно подтаявший лед, — холодная, скользкая и пробирающая до самых костей морозными иглами. Тсуруги поморщился, но схватился и второй рукой. И стал карабкаться.

С первой попытки он не забрался и на полметра, — руки задрожали от непривычного напряжения, и пленник шлепнулся на твердые нити пола. Ноющая боль с новой силой разлилась по телу, и мальчик сжался на полу, переводя дыхание. Через минуту — распрямился. И полез наверх снова. Ему понадобился десяток попыток, — последние две он падал почти с трех метров. А еще ему стало казаться, что сеть пола… пружинит под ним, амортизируя часть урона. Как иначе было объяснить, что его хрупкие кости до сих пор не сломались?

Как бы то ни было, Тсуруги удалось добраться до подозрительного узелка и, обламывая коготки, он стал теребить и подковыривать тугой узел с «хвостиками». Руки болели и тряслись от натуги, не выдержав, мальчик даже вцепился в ненавистный узел зубами, кажется, позабыв уже обо всем, кроме желания выбраться отсюда.

Давай же! Давай, дурацкая непонятная веревка! Развязывайся! Я сказал, развязывайся! Ну же!

Тсуруги последний раз рванул зубами узел, и он все-таки поддался. «Хвостики» плеснули в стороны, комната задрожала, нити под пальцами заходили ходуном, и Тсуруги в очередной раз ухнул с высоты на пол. Но самое странное, что комната стала… расплетаться? Тугие узелки распускались сами, словно шла цепная реакция, — помещение на глазах превратилась в веревочную занавесь почти по всему периметру… кроме «двери». Та так и осталась крепко завязана. Тсуруги на мгновение смутился, потом подошел к стене рядом с ней и осторожно раздвинул свободно свисающие нити.

И… выглянул в коридор.

Мальчик подумал, что будет куда спокойнее просто принять происходящее. Как факт. И не пытаться сейчас понять, как он оказался с другой стороны железной стены. Она уже не выглядела, как веревочный занавес. И вообще — мир уже выглядел нормально. Мальчик протер кулачками рябившие глаза и, не уловив никаких звуков в коридоре, скользнул наугад — влево.

Стараясь идти быстрее, малыш то и дело спотыкался. Последний раз он ухватился за стену и почувствовал, как что-то выпуклое под ладонью ушло в нее. И в стене тут же открылся проход. Он заглянул туда, обнаружив что-то, напоминающее лабораторию. Тсуруги так сильно устал, что сразу подумал, — вдруг здесь найдется что-то, вроде того напитка, который давали ему родители, когда он уже не мог вставать с постели? Он хорошо знал его запах.

Дверь закрылась за его спиной, едва он вошел, а на стене рядом обнаружилась панелька с несколькими кристаллами. Мальчик хмуро посмотрел на них. Ему не хотелось, чтобы кто-то вошел сюда, пока он здесь. Тут ведь некуда убежать… Он напряг глаза снова, разглядывая сложное сплетение разноцветных ниточек. Поджал губы, потянулся к панели и, выдернув несколько нитей, завязал их узлами с другими. Панель от этого затрещала и заискрила, зато на большой кристалл, уходящий в стену при нажатии, — больше не реагировала дверь.

Это дало мальчику некую иллюзию безопасности, и он пошел вглубь комнаты. Благо, здесь тоже было темно. Светились только некоторые объекты на полках, жидкости в странных емкостях, да огоньки на стенах. Все жидкости пахли по-разному, но ни одна не была знакомой, что вовсе не радовало обессиленного Тсуруги. Проходя вдоль столов, мальчик зацепился взглядом за большую емкость со светящейся зеленой жидкостью. От нее шел дымок, со дна поднимались пузырьки, и в ней плавала небольшая фигурка — выточенный из оранжевого камня, напоминающего сердолик, скорпиончик с крошечными крупинками граната вместо глаз. Камень был гладким и блестящим, только с одного бока его покрывали зеленые пятнышки, словно… словно на камень капнули кислотой.

Тсуруги поджал губы и нахмурился. Ему почему-то не нравилось это зрелище. Он не мог понять, почему, пока перед глазами не мелькнула размытая картинка, в которой чьи-то руки держали точно такую же фигурку. И мальчик почему-то точно знал, что держали очень бережно…

Он вздрогнул, сердце болезненно кольнуло, и в каком-то порыве малыш схватился за емкость, с непонятно откуда взявшейся силой скидывая ее на пол. Капли расплескавшейся жидкости, попадая на пол, стену и одежду, шипели, но не оставляли таких пятен, как на каменном скорпиончике, а просто испарялись. Тсуруги ожидал, что емкость разобьется, и он сможет вытащить фигурку, но она, на вид прочная, неожиданно тоже раскололась, да еще породила яркую вспышку. Мальчик рефлекторно зажмурился, закрывая руками лицо. И услышал слабый вдох, тут же убирая руки.

В тусклом свете он увидел лежащего на полу юношу. На вид ему было чуть за двадцать, длинные темные волосы разметались по полу и спине, а загорелую кожу скрывала лишь полупрозрачная оранжевая ткань.

А еще он был красивый. Красивее любого существа, которое довелось видеть Тсуруги за всю свою короткую, еще детскую жизнь. Мальчик опустился на колени, подбираясь к нему, одновременно с опаской и жгучим порывом касаясь темной руки со светлыми аккуратными ногтями.

Теплая, как нагретый за день песок.

Почему именно такое сравнение? Тсуруги не знал, оно просто первым пришло в голову. Юноша застонал и медленно открыл глаза, — очерченные тенью темных ресниц, они напоминали два уголька, оказавшихся вместо горелой древесины драгоценными камнями. И эти глаза посмотрели на него.

— Где?.. — шевельнулись губы в недосказанном вопросе, и Тсуруги мотнул головой, смущенный собственным незнанием.

— Сам не знаю. А ты… — он подался вперед, касаясь уже правой щеки с маленькой родинкой под глазом. — Ты… из соседнего мира? Наш садовник прятал книгу… Я видел… картинки… — запинаясь, сообщил мальчик.

Темная бровь юноши слегка приподнялась, и он коротко улыбнулся.

— Можно и так сказать. Тебя это смущает? — он болезненно сжался, но все-таки, опираясь на руки, сел.

Ткань заскользила по темной коже, ниспадая красивыми складками с плеч.

— Ну… — Тсуруги стало почему-то еще более стыдно, и он растерянно опустил голову. — Я не знаю. Ты так… одет.

Правильнее было бы сказать — раздет, но мальчик все-таки кое-что знал об этикете. Впрочем, после его слов, юноша оглядел себя, и на его смуглых щеках появился намек на смущение, хоть и не такой явный, как на бледных щеках ребенка.

— Ох, Древние!.. — малыш вскинул голову, наблюдая за тем, как странный парень с недовольным шипением плотнее обматывает ткань вокруг пояса в несколько слоев, только после этого поднимая глаза на Тсуруги. — Теперь понятно… Прости, что я в таком виде.

Мальчик неотрывно смотрел на теперь полностью обнаженный торс юноши, с плоским животом и жгутами мышц под загорелой кожей, отстраненно выдав:

— Ничего. Тебе идет.

Повисла неловкая пауза, во время которой юноша недоуменно разглядывал сосредоточенного ребенка, после чего слабо улыбнулся.

— … Спасибо, конечно, но обычно я так не хожу.

— Обычно? — мальчик вопросительно взглянул на собеседника.

— Да. Меня вымотали, прежде, чем кристаллизовать. Видимо, сущность предпочла бросить остатки сил на регенерацию, нежели на воссоздание одежды… В принципе, это правильно, сил так мало… — он покосился на левое плечо — на нем остались те самые зеленые пятна, что были на камне.

— Кристаллизовать? Сущность? А ты не…

— Я дух-хранитель. Меня зовут Калисто.

Мальчик вскинул брови — дух? Ну конечно, ведь духи часто были красивыми, потому что родом из соседнего мира! Калисто… Это имя было таким же теплым, как его кожа… Тот, кто носил это имя, был невероятным существом. А еще… недоступным. Почему-то он был недосягаем, и от этого, должно быть — ценен…

— А кто ты?