6. Зеркало (2/2)
— … В порядке. Спасибо. — как можно более ровным голосом отозвался дух.
Ведь он тоже ненавидел показывать кому-то свои слабости. Но это тоже было неважным. Оцелот не был «кем-то»… Гелтир даже не протестовал против столь милого обращения, которое часто применял сам, но никогда — к себе.
Тяжело опустившись рядом на колено, он положил ладонь на плечо хозяина, восстанавливая порванные ткани в каком-то фоновом режиме. Говорить что-то в ответ Гелтир не спешил, лишь смотрел перед собой покоробленным взглядом. Может быть, даже забыл, что чем ближе, тем более чуткой была связь, и что, даже в молчании, Оцелот прекрасно чувствовал весь тот водоворот противоречивых ощущений, которые переживал дух, и с которыми, откровенно говоря, Гелтир просто решил не делать ничего. Игнорировать их было легче, чем разобраться. Еще легче было сосредоточиться на деле и не гадать, что это — сущность духа или обыкновенная гордость, так свойственная смертным…
Вместе с мягкими волнами целительной магии, в жилы медленно возвращалось тепло. Восстанавливались утраченные частицы реальности и самого себя. Бесцветный и ядовитый растительный сок в венах и артериях постепенно вновь заменял себя алой жизнью. Уступая, он тихо сочился из-под крыльев, которые по-осеннему темнели и медленно сворачивали уставшие лепестки. Опадали, как страницы старых настенных календарей с вечной осенью.
До новой весны.
В глазах хранителя были белый снег и родная чернота первых проталин под солнцем.
Оцелот, как только подвижность руки восстановилась, тоже положил ладонь на плечо Гелтира, и целительная магия заново сложила солнце из двух половинок. Если бы только было так же легко вылечить смятение чувств, истекающее кровью вовнутрь… Если бы…
— Рыбка… не волнуйся, — Оцелот мягко погладил хранителя по волосам, как соленый бриз гладит море, застывшее в штиль. Такое зеркальное, что можно потерять среди первой ряби отражение собственных ладоней.
Пожалуй, в чем-то они с Гелтиром действительно отражались друг в друге. Например, в нежелании никому показывать свои слабости. И в неумении подбирать слова, которые подсказывали себя, возможно, только где-то на обратной стороне век, которую все равно никогда не увидишь.
Только почувствуешь.
Оцелот обнял Гелтира и, должно быть, в этот момент хранитель, опустившийся на колено, мог услышать стук его сердца. Тихий ритм и фразы, которые служили пульсу всего лишь фоном.
— Все хорошо. Мы оба живы. И не получили повреждений, с которыми бы не смогли справиться регенерация или магия, — Оцелот осторожно погладил Гелтира по плечу, и сияние целительной энергии, тянущееся за пальцами, мягко дрожало от этого, как лепестки пламени на ветру.
— Я помню, что дух умирает вместе с хозяином. И поэтому обещаю не быть чересчур безрассудным. Ради тебя… ради нас. Ничего непоправимого ведь не случилось. Ты чувствуешь себя виноватым, из-за того, что мне было больно? — Оцелот мельком посмотрел через плечо на последние опавшие пальмовые листья, счастливые тем, что все-таки летали. — … но смерть хранителя по магической связи — это тоже было бы больно. Причем обоим. Снаружи и внутри. Так что…
Оцелот тяжело выдохнул потерянную мысль.
Дух раньше никогда не задумывался о том, насколько болезненна промежуточная смерть. Он умирал давно и много, должно быть, настолько, что уже просто ничего от этого не чувствовал. Наоборот, — иной раз смерть была для него единственным способом получить передышку в очередной жизни. С другой стороны, раньше никто и не озвучивал этого так, как Оцелот.
— Ты слишком много обо мне думаешь… — сдавленно усмехнулся Гелтир, глядя в землю — … Непривычно это. Хозяева никогда не говорили мне об этой боли. Она была… оправдана, — слабо пожал плечами он.
— А кто еще подумает о тебе, если не я? — внутри, на солнечных нитях магической связи, тоже можно было услышать легкий шепот ободряющей улыбки Оцелота.
Тонкие стежки травинок тем временем быстро и легко, попадая в тон с тканью, зашивали дыры в камзоле на лопатках, оставшиеся после появления крыльев. Так что, если кто-то знал это заклинание, то не стал бы задаваться вопросом, почему сэр Оцелот всегда носил одежду ядовито-зеленого цвета.
Немного рассеянно подушечки пальцев с прибранными когтями погладили сбоку по шее Гелтира, очерчивая наугад полоски акульих жабр, как будто могли тем самым помочь им открыться и дышать. Не только запахами прошедшего боя. Хотя в них тоже была своя острота и сладость. Металлическая и солоноватая. Горячая, как память, и свежая, как мечта.
— Ты пахнешь кровью. Кровью врагов… — не в тему отметил Оцелот, почувствовав чужое медное плетение в прядях стальных волос, — мне это нравится.
Ощутив прикосновение к своей шее, акула вопросительно вскинул бровь, но слова хозяина, как ни странно, вызвали на губах улыбку. Он взглянул на мага из-под приоткрытых век, чуть склонив голову набок, и хрипловато отозвался:
— …Я буду пахнуть ею часто.
Смазанные багровые капли у виска были нотами отзвучавшей симфонии битвы, к которым Оцелоту непроизвольно захотелось легко прикоснуться губами, тоже почувствовав там пульс хранителя. И как стучат разделенные на двоих мысли в минутных кольцах.
— Я знаю, что дух вернется, пока жив хозяин, — добавил Оцелот, все-таки не став этого делать, — но я не могу просто стоять в стороне или переступать через твой труп, как предыдущие поколения Мэлайнов. Я не хочу, чтобы ты умирал, даже если это не навсегда… Я с тобой, рыбка… И я хочу всегда быть с тобой. Верь мне. Ты единственный во всем мире, кто дал мне шанс… и даже если тебе никогда не захочется, чтобы я поцеловал тебя, это все равно много для меня значит. Что ты принимаешь меня, несмотря ни на что.
Слова мага прокатились по связи дыханием весеннего ветра. И, как от этого дыхания под снегом теплится жизнь, на серых скулах проступили непрошеные мазки весны. Дух уже заметил, что ничего не может поделать как с этой, так и с другими реакциями своего тела, покосившись в сторону (какую угодно, кроме той, где был хозяин) и с тяжелым вздохом прикрывая глаза.
«Мне кажется, или тебе нравится выводить меня из равновесия?» — с плохо скрываемой ухмылкой подумал хранитель.
«Ну… учитывая, как часто ты оказываешься при мне без рубашки, Гелтир, я могу то же сказать и о тебе.» — отметил Оцелот, слегка улыбнувшись. Совсем по-кошачьи.
«Я прекрасно знаю, что кошки делают с рыбкой, … но давай как-то отложим трапезу до более спокойной обстановки, м?» — дух приоткрыл глаза, с лукавой улыбкой покосившись на хозяина.
«Ловлю на слове, рыбка моя, ловлю на слове… Я приглашу тебя на ужин, когда мы выполним задание.»
И мягкие лапы зрачков хозяина игриво тронули темные воды в глазах акулы. Гелтир успел вскинуть брови на эту мысль Оцелота, с усмешкой отдавая должное тому, как тот парировал его слова:
«Хах!.. Ла-а-адно, хозяин — один-один. Но моя трапеза — не самое прекрасное зрелище… Лучше пригласи меня на морскую прогулку — это беспроигрышный вариант.» — бесхитростно посоветовал дух, и Оцелот, соглашаясь, кивнул.
Не думай, что я хочу умереть за тебя. Я хочу жить для тебя.
Еще одна мысль. Намерение, коснувшееся связи. Что-то странное было в глазах хозяина. Что-то, помимо отражения его собственных зрачков. Гелтир примирительно хмыкнул, в какой-то миг смежив веки и разрывая зрительный контакт, снова взглянул в землю.
— Я тебя понял. Мне просто нужно время… перестроиться, — он сжал кулаки, буравя взглядом дорожную пыль. — Да и сейчас не до душевных метаний.
Дух тряхнул головой, пытаясь сосредоточится на деле, ведь поговорить они могли и потом, в более спокойной обстановке. А сейчас время было дорого.
— … Выходит, что эта шайка здесь не просто тракт доила, а с вполне конкретной целью. — проговорил Гелтир. — И пацан этот… — дух поморщился, шкрябая огрубелым пальцем висок. — Денег, что ли, срубить захотели? А Палаш на огонек заглянул, смекнув, что семейка к инквизиции обратиться может. Или что? Ни черта не понимаю. — вздохнул он с досадой.
Умные выводы никогда не были его коньком. Дух прищелкнул языком, потянув носом воздух.
— Дохлый он какой-то был. Кровь сильная, да на чем держится — непонятно…
Маяк в плече чернокнижника все еще указывал координаты. В любой момент Палаш мог его заметить, уничтожить волной магии и замести след новой телепортацией. Но пока что он нес свой приговор на себе, как бродячий пес несет репейник в шерсти.
А значит, это была непозволительная роскошь — давать Палашу слишком большую фору.
Оцелот чувствовал, что странствующая крупица энергии двигалась где-то вдалеке отсюда и пока по прямой, отмечая расстояние от конечной точки телепортации Палаша, куда переместиться будет безопаснее всего. Желательно, чтобы он не заметил преследования в первую же секунду. В идеале ушел бы в соседнее помещение, если бы крупица энергии могла показывать еще и стены. Но что уж есть…
Оцелот втянул и выпустил когти, попробовал сжать и разжать пальцы. Кожа была все еще зеленоватой от стежков побегов растений внутри, но, по крайней мере, они позволяли вернуть подвижность, пока повреждения срастались. А еще впрыскивали в кровь обезболивающий сок.
— Охота еще только начинается… Мы спасем этого мальчика.