5. Охота (2/2)
Для себя.
— Палаш… — хрипло выдохнул до сих пор оставшийся в живых атаман, должно быть, почувствовав себя зажатым между двумя жерновами. В утверждении «бежать нельзя остаться» запуталась запятая.
Оцелот же рывком выдернул трость из успокоившейся земли, подобравшись, как тигр перед броском. Палаш… он слышал эту фамилию от Шара. Тот произносил ее негромко и даже с налетом страха, сообщая сейвирскому отделу инквизиции о событии, которое тщательно пытались замять. О том, что серийному убийце, одному из самых опасных и могущественных чернокнижников удалось невероятным образом сбежать из-под стражи в главной крепости инквизиции в Сейлане, забрав с собой только эти шрамы на лице.
— Значит, ты и есть тот самый Палаш… — кошачьи глаза слегка сощурились, перемешивая застоявшуюся озерную синь, когти попробовали надежный металл трости — … это уже интересно.
Рядом с беглым чернокнижником появился еще один маг, бледный и темноволосый. Поначалу он выглядел странно и почти нелепо, потому что висящие на теле поверх свободной одежды громоздкие пластины доспехов казались ему не по размеру, будто были украдены из пещеры какого-то великана, и глухо звенели друг о друга при тяжелых шагах.
Но уже в следующий миг подручный Палаша сжал челюсти, напрягая руки, которые внезапно начали увеличиваться в размерах, покрываясь набухшими венами. Вместе с ними раздулась и грудная клетка, хрустнув размыкавшимися ребрами. Пара секунд, и он уже был ростом выше Гелтира. Кожа заметно затвердела. Ремни доспехов натянулись, слабо затрещав, но признавая, что теперь владелец был под стать своей броне.
— А вот и господин Обвал… — отметил Оцелот, вспоминая то, что Шар рассказывал по поводу бессменных сообщников Палаша, которых на самом деле было двое — … что, Спрут остался дома? — полюбопытствовал он у Палаша, не наблюдая поблизости его второго подручного, хитрого, жилистого и бесшумного. Он получил свою кличку за то, что мог выращивать ядовитые щупальца из спины.
Благодаря магической связи между сознаниями Оцелот быстро передал всю эту информацию Гелтиру, а также сообщил о том, что заклинание сейсмического удара принадлежало Обвалу. Сам Палаш, помимо владения всеми видами некромантии, был одним из лучших мечников, а Спрут полагался в основном на яды, скрытность и эффект неожиданности, что особенно подчеркнул Оцелот, мысленно добавив:
«… я не думаю, что второй подручный Палаша остался в стороне… так что будь начеку, Гелтир. Спрут может присоединиться к ним в любой момент.»
Гелтир с трудом воспринимал информацию о той самой крупной рыбе, которую почувствовал. Ему не понравилось то, что где-то сидит третий. Если он не успел пораниться, то Гелтир не сможет его почуять, пока не увидит или не услышит… Черные провалы его глаз уставились на ухмыляющегося мужика и перекормленную стероидами гориллу рядом с ним. Гелтир отвык видеть перед собой противника, превосходящего его габаритами, — в Алатарисе мало кто мог этим похвастаться. Однако… на Ардароде это была привычная расстановка сил.
— С вас и нас двоих хватит, — заявил Палаш, с вызовом разминая хрустнувшую шею.
Багровые глаза провели по Оцелоту и Гелтиру, как наждачная бумага по скалам, которые даже не шелохнулись от этого. Видели в эти секунды, возможно, совсем другие лица, одинаковые за форменными масками, и перемалывали их отражения в сухом горле, из которого вытекал хрипловатый голос:
— Волонтер инквизиции, значит, раз не носишь масок? Дай угадаю. Богатый мальчик, получивший могущественного хранителя и считающий, что служба там — какое-то интересное приключение, романтика геройских романов, борьба за справедливость…
— … Если ты пытался сострить, то, разочарую, от твоей остроты несет тухлой рыбой. — хрипло усмехнулся Гелтир, распрямляя до этого сгорбленную спину. — Справедливости нет, рыбка моя, ее придумали, чтоб не сойти с ума от суровой реальности… — его голос звучал бы беззаботно, не будь в нем голодных, глубоких и древних нот. Дух всегда говорил то, что думал, когда имел на это право…
А Палаш хохотнул, по всей видимости, оценив ответ:
— Да, вот это мне нравится. Когда называют вещи своими именами… когда признают, что вы, инквизиторы, ничем не отличаетесь от тех, кому выносите смертные приговоры.
… впрочем, данный факт абсолютно ничего не менял.
Резко вскинув полуторные мечи в боевую позицию, так, будто они были не тяжелее ивовых прутиков, с которыми дети играют в рыцарей, Палаш ринулся вперед со скоростью, которая могла бы удивить тех, кто никогда не слышал о том, на что он способен.
Но Оцелот слышал.
И тяжелые парные клинки возились в поднявшуюся волной каменистую почву, которая послужила трамплином для прыжка через противника, что позволило снова разорвать дистанцию. Развернувшись в воздухе, Оцелот по-кошачьи мягко приземлился на расколотый тракт, нанес ответный удар в ту же секунду, как Палаш обернулся, и лезвие металлической трости встретилось с перекрестком двух мечей. На покрасневших шрамах пульсировала все та же застарелая, не отпускающая злоба. Инквизиторы, внештатные сотрудники, их хранители, любые отделы и башни. Они все для Палаша были под одной маской. Но разница была в том, что Оцелот знал, на что Палаш способен. А Палаш не знал о нем ничего, кроме должности.
Гелтир без перехода вскинул руки и схлестнулся с тем, кого Оцелот назвал Обвалом. Маг мог ощутить, как его дух оценил и это прозвище. А также то, что акула не слишком жалует пищу, откормленную ГМО, и вряд ли захочет полакомится столь жестким мясом. Одной рукой перехватив руку с зажатым в ней оружием, а второй переплетя пальцы с противником, Гелтир столкнулся со здоровяком. Они оба поддерживали себя магией, и дорогу снова тряхнуло. Их ноги продавили землю.
Запал битвы вновь стал захлестывать акулу с головой, из его жестов исчезала разумность. Обвал в своем нынешнем состоянии, кажется, тоже умом не отличался. Гелтир почти сразу выбил оружие из рук противника, и их бой скатился к жесткой рукопашной, в которой каждый удар мог свалить дракона. Даже сквозь адреналиновую блокаду дух ощущал удары и треск собственных костей. Свалить противника с ног он смог, лишь превратив землю под его ногами в болото, — тот просто не удержал равновесие, а быстро подняться такая туша уже не могла.
Акула не просто так прервал борьбу. Краем глаза он заметил рябь воздуха в поднявшейся пыли, — это было у каменного мешка. Гелтир не вдавался в память хозяина, только уловил, что он что-то защищает и это — желание Оцелота. А сейчас — что-то было там, рядом. Угроза. И этого было достаточно, чтобы отвлечься на нее. И, конечно, поплатиться за это, потому что, не имея специализации, воевать на два фронта сложно.
Дух почувствовал рывок сзади и то, как кость выходит из плечевого сустава. Боль блокировал адреналин. Оставался сам факт временной бесполезности правой руки, — здоровяк дотянулся до него, даже не вставая на ноги. Акула вжал опорную ногу в землю, заставив ее вздыбиться и резко опуститься, ощерившись нетесаными гранитными пиками, — даже если они не пробьют толстые мышцы, то немного затруднят передвижение. Свободной же ногой дух вмазал точно в нос и челюсть на непропорционально маленькой голове, заставив мясистые пальцы разжаться.
... И увидел, как несколько черных щупалец касаются каменного мешка в одной точке и расходятся в стороны, раскалывая землю так, чтобы обломки разлетелись врозь, а не осыпались внутрь. А внутри обнаружилось лежащее ничком детское тельце, пыльное, с бледной кожей и кипельно-белыми волосами. Гелтир дернулся, как от укола, словно уже где-то видел эту фигурку.
Вот только его… не могло здесь быть. Никак.
Хранитель прекрасно чувствовал, что это вовсе не тот, кого он помнит. Что это просто смертный ребенок, а не древний дух-паук. Как знать, может это мгновение и было провальным?
Весьма костлявого сложения мужик с болезненно-зеленоватой кожей уже поддел безвольное, словно тряпичная кукла, тельце, закидывая его на плечо. Гелтир только и успел, что ухватить ладонью конец щупальца и получить в лицо облако зеленоватого дыма. Дыхание сперло, зрительные нервы отказали. Вот только пальцы от этого инстинктивно сжались лишь сильнее, с мясом выдирая часть отростка из спины Спрута. Судя по воплю и извилистым проклятьям, ему это сильно не понравилось! Вот только не меняло факта, что он уходит, а со спины духа уже обхватили две здоровенные ручищи, намереваясь сломать пополам — ребра просто вопили об этом, складываясь внутри.
Это злило.
Злило, что его, когда-то наводившего ужас на половину населения этого мира одним своим существованием, сейчас, словно малька, разделала под орех пара генно-модифицированных уродов! Это было слишком унизительно, слишком… Тем более — на глазах нового хозяина.
Острые зубы сжались до скрипа, и акула напряг мышцы, открывая нараспашку внутренние резервы. Переходя в промежуточную стадию между зверем и антропоморфом. Обвалу волей-неволей пришлось отъехать назад, оставляя борозды в земле, и разомкнуть руки. Он уже не мог обхватить сравнявшегося с ним габаритами серого звероморфа, да и прорвавшийся сквозь кожу на спине острый каменный плавник пропахал борозду на его груди, вспарывая металлический доспех.
Верхняя одежда акулы просто расползлась на лоскуты под серым каменным панцирем, а острая покатая морда с огромной пастью и бритвами в три ряда уже ничем не напоминала человеческую голову. Звероморф рывком вправил правую руку и, не ощущая боли, бросился на противника, гранитными кулаками вбивая пластины доспеха в тело Обвала, отрывая их и впиваясь зубами в плоть, вырывая по куску за каждый бросок. Панцирь принимал на себя удары, а ноги при каждом шаге будто врастали в землю, не давая лишить себя равновесия. В какой-то момент противник тяжелым ударом отбросил от себя духа и рванул к Палашу. Гелтир мотнул окровавленной мордой и бросился за ним. В глазах осталась лишь чистая злоба, голод и жажда крови. Вполне возможно, окликни его сейчас хозяин, — он не узнал бы и его…
— Быстрей, Обвал! — нетерпеливо и зло рыкнул на подручного Палаш, с трудом разрывая дистанцию между собой и Оцелотом, как прочную проволоку гарроты.
Быстрее, пока тебя не пришлось переименовать в Провал…
Увеличиваясь в размерах, Обвал становился почти нечувствительным к боли и, возможно, только благодаря этому он все еще мог двигаться, теряя заживо целые куски. Палаш сжал зубы и нетерпеливо бросился подручному навстречу, вскидывая один из своих мечей фигурной рукоятью вверх. Ее венчал неприметный шар из стекла с клубившимся туманом внутри, чье меланхоличное движение разительно отличалось от красного хаоса, творившегося снаружи.
Применять артефакт для перемещения на расстоянии чуть больше вытянутой руки от противников?! Такое могло прийти в голову только неопытному воришке, но никак не матерому волку с железными когтями и медными шрамами.
Ошибка Палаша выглядела настолько явной, настолько отчаянной и глупой, что это просто не могло быть действительно ошибкой. Скорее уж сыром в мышеловке, свежим и продырявленным насквозь.
Боевая трость Оцелота, которая хранила в себе гораздо больше секретов, чем один клинок, успела попрощаться с врагами колким укусом змеи в открытое плечо Палаша, впрыснув в рану буквально одну песчинку. Маленький сигнальный огонек для маяка в темноте. А дальше была только взметнувшаяся буря.
Догадка Оцелота о том, что Палаш слишком уж вызывающе хотел, чтобы инквизиция последовала за ним, ухватив шлейф магии артефакта, все же опоздала. Добыча была слишком близко, чтобы хищники инстинктивно не прыгнули к ее открытому горлу, и неожиданно разряженный ледяной воздух пробил ноздри. Зрачки обожгло яркое солнце, выжигающее перистые линии на облаках. Внизу.
Проклятье…
Артефакт Палаша для перемещения был настроен на то, чтобы выбросить погоню в нескольких километрах над землей.