5. Охота (1/2)

И кривым расколотым эхом почти тут же за плечом мальчика раздался второй крик, непонимающий, хриплый и резкий, как рев хищника, упавшего в волчью яму на деревянную перину из кольев. Туда, где сон был пустым и крепким. Был надежным, как петля, захватившая руку с ножом и дернувшая ее назад, выворачивая под хрустящим острым углом.

Разбойник мог подумать, что это и была петля. Веревка с некогда обманутой им виселицы, приползшая за ним, как змея. Но даже это не объясняло нереальность ваты, плотно забитой внутрь разжавшихся пальцев, которых он уже не чувствовал. Только увидел, как из пор его собственной кожи пробивается болотная трава. Будто сквозь неплотно подогнанные плиты мостовой…

… да нет же, плотно. Просто эти побеги клещами раздвинули мелкие трещины в костях, когда вмешался Оцелот.

— Что за… — разбойник, владевший магией огня, не успел отреагировать достаточно быстро.

Дым и смрад от пылающих тел рвали лесной пейзаж на неравные части, но это яростное заклинание уже не могло коснуться ребенка, вокруг которого куполом поднялись каменные стены из затвердевшей земли. Они оградили его от пламени и яркого света. От реальности, безжалостной, как все зеркальное, начищенное до блеска острой стали и летящих в грязь искр от костров.

Оцелот мысленно отметил, что мальчик был похож на мага севера… за исключением того, что жители Серебряных земель спокойно переносили солнце. Даже мечтали вновь окунуться в его лучи, словно те смогли бы мгновенно исцелить их мертвую кожу и холодную кровь. В таком случае… мог ли это быть дух-хранитель? Кто знает… но для вопросов время пока не пришло. Только для одной мысли, которая нарисовала тонкие, как капилляры, трещины на камне.

Живи.

Изнутри земляного купола, целуя белыми лепестками спасительную темноту, распустились цветы. Лекарственные, чьи листья, повинуясь магии Оцелота, сами сжались в трубки, выдавливая из себя капли сока, который помогал при ожогах. Щедро роняя этот бальзам на кожу ребенка, разорванную солнечными спицами, плачущие цветы могли снять боль. Но только с тела. Просочиться в сердце было не под силу их незамысловатой магии, очищающей поры от огня.

Весь огонь остался снаружи каменного кокона. Крепкие пальцы Оцелота перехватили металлическую трость в секунде стремительного броска вперед. Наиболее меткие из стрел, так и не достигнув цели, распались надвое, даже не оставив разбойникам осознание того, как и когда тонкое и острое лезвие выскользнуло из трости, пробуя на вкус горелый воздух. Почуяло жилку на шее. Нашло. Окунулось в вырвавшийся на свободу артериальный фонтан на излете, меняя цвет.

Разбойники поняли, что это была инквизиция, чуть раньше, чем для них стало слишком поздно.

Как выяснилось, предложенная Шаром маскировка кареты, на время лишившейся герба, чтобы выманить банду, оказалась излишней. Равно как и дорожный плащ кучера, накинутый поверх дорогого одеяния Оцелота. Настоящий кучер, естественно, не участвовал в патруле и отправился из Китары обратно в поместье на попутной повозке. А может, на какое-то время остался под крыльями Золотого города.

Неважно.

Зазвенела сталь клинка рядом с ухом, отраженная быстрым эхом лезвия в трости. Тут же с резким поворотом запястья ее тяжелый набалдашник в форме головы тигра пробил нападавшему разбойнику висок, вбив в мозг меткими осколками черепа все, что еще оставалось от сомнений в эффективности этого странного оружия.

Поворот, прямой удар, вогнавший тонкий клинок под ребра, прежде чем еще один разбойник успел обрушить вниз занесенный над головой боевой топор. Сэр Оцелот даже не обернулся при этом, как будто просто чуял, как гибельные споры растений прорастают в каждом дыхании противников. Слизнул каплю чужой горячей крови, брызнувшую медным привкусом, попав на лицо у уголка губ. Но главным блюдом был страх. Страх тех, кто успел забыть, что значит быть дичью. И что не все блестящее — золото.

Потому что клинок тоже блестит.

Я понимаю тебя, Гелтир… Хищнику тесно в логове. Он всегда будет смотреть в лес, вдыхать холодными зрачками его оттенки, жажду погони и охоты, первого глотка крови с победным хрустом костей. Никаким кабинетным генералам, нашившим себе погоны чужих сражений, никаким высокомерным наследникам, достающим мечи только для благородных турниров по всем правилам, никогда не понять тебя. Но я понимаю…

… и я постараюсь, чтобы в этой жизни у тебя… у нас… не было недостатка в той охоте, том вечном движении вперед, которое необходимо акулам, чтобы дышать. Поверь, обычно у Шара не бывает дефицита в… проблемах, которые необходимо решить. Главное, не забыть, что два трупа просили оставить в хорошем состоянии для нашей главы некроотдела.

Подумав об этом, уклонившись от яростного взмаха широкого меча очередного разбойника, Оцелот с хирургической точностью нанес следующий удар противнику в сердце, насквозь пробив тростью ржавую кирасу, как будто насаживая жука на булавку.

Подойдет.

Когда они с хранителем только отправлялись на это патрулирование, то решили, что кучера лучше изображать Оцелоту, потому что разбойники, завидев серого колосса, могут и не решиться напасть на одинокую карету, любезно пропустив ее по тракту. Планы изменились, когда вспышка магического пламени между деревьев и мучительный крик ребенка брызнули на классический сценарий и обрушили подмостки сцены.

Так что кошка и акула одновременно вышли за догоравший занавес. А кланялись уже грабители, падая лицом в красные лужи.

Гелтир воспринимал мысли нового хозяина отчасти со стороны. Когда они еще не превращались в осознанный диалог, но уже не принадлежали лишь Оцелоту. Были мягкими, ненавязчивыми, как слова партнера. Новый Свет ведь и воспринимал его так…

Как равного.

Ничего. Он научится.

Сложно было понять, за что акулу в мире духов называли «Бездной», никогда не видя его в настоящем бою… А нынешнее поколение, выросшее без войны, могло прочесть об этом лишь на сухих печатных страницах истории. Гелтир уже очень давно, по меркам Алатариса, не видел настоящей битвы. Он сопровождал генерала Мэлайна везде, изредка предотвращая какие-то мелкие выпады в его сторону. Это и дракой назвать было нельзя. Акуле обычно достаточно было сделать лишний шаг в сторону и принять удар, предназначавшийся хозяину, на себя. Вот и вся служба…

Сегодня же дух уловил запах крови, страха и пустой бравады задолго до того, как услышал детский крик. Сам крик его не слишком озаботил. Скорее — послужил спусковым крючком. Оцелот бросился на крик, и акула на подсознательном уровне не посмел бы претендовать на его добычу. Он тяжело спрыгнул на землю и стремительным тараном углубился в лес, не обращая внимания на заросли, сметая на своем пути деревья, кусты и бурелом… Банда собралась действительно большая, и часть ее все еще таилась в лесу, призванная помочь основным силам отступить в случае чего.

Уже вряд ли поможет.

От предвкушения долгожданных действий дыхание акулы сменяло темп на жадный и быстрый. Глаза темнели, утрачивая разум и загораясь в глубине голодными белыми точками. Запах крови и страха — это наркотик. И Гелтир был безумно счастлив возможности вновь к нему пристраститься. Без него он не жил — существовал.

Кто-то из разбойников залег в зарослях. Кто-то на деревьях. Видимо, поэтому что-то влажно хрустнуло и испустило вопль под ногами, когда дух стремительным броском преодолел несколько последних метров и влетел на территорию схрона. Свежий запах крови и боли ударил в голову адреналиновой эйфорией. Кто-то наверняка попытался рубануть его мечом в спину или выпустить несколько стрел. Сталь, как обычно, проскрежетала по серой коже, лишь выдав местоположение своих хозяев, да порвав зачарованную ткань поношенного плаща. Ему это не впервой, потом затянется. Как и его собственная кожа.

Акула резко развернулся, сбивая пару нападавших с ног. Ладонь легла на голову одного из разбойников и с силой сжала. Еще один влажный хруст, и туча алых брызг с осколками кости и мозгового вещества украсили зеленую листву и самого духа. Глухо шмякнулось на траву безголовое тело, на губах растекался, вслед за лужей крови, острый оскал. Кто-то по-прежнему пытался рубить его или поливать магией и стрелами. Часть разбегалась в разные стороны, не разбирая дороги. Непременно рассекая себе кожу гибкими ветками и шершавой корой. Каждая такая ранка — это крохотная капля в сознании акулы, оглядевшего оставшихся разбойников так, что у тех сперло дыхание и подкосились ноги. Его Дар — «железная аура», которая подавляла и подчиняла любого, чья воля была слаба. Такие никогда не могли убежать. Те, кто посильнее, еще были способны поднять оружие. Но исход был один, — акула шла к капле и раскалывала сосуд, из которого она сочилась. Зубами или голыми руками.

Где-то на задворках сознания он помнил про то, что нужны трупы… Потом он достанет трупы. Обязательно найдет где-нибудь два тела, которым свернет шеи… Он не очень умел делать это аккуратно, но он постарается. Сейчас… точно не получится. Сейчас, сжав руку, он мог только сломать кость или выдернуть ее из тела. Адреналин снижал чувствительность не только к собственным ощущениям, но и к чужим. В этом состоянии сложно было контролировать силу. И отличать друзей от врагов.

Помнится… именно таким нашел его когда-то Эйенми Мэлайн. Монстра-людоеда, которого он оторвал от трапезы, рискуя стать частью ее. Десертом. Гелтир иногда ловил себя на мысли, что хочет сожрать своего хозяина… Узнать, какова на вкус его кровь и плоть. Мэлайн не мог не видеть этого в своем духе. И все же… Все же герцогу чаще всего хватало одного взгляда, чтобы проморозить свое ручное чудовище насквозь и принудить его вернуться от первобытных инстинктов к разуму. И дух уважал его за это умение. Потому что сам не обладал им. Мог порвать даже близкого, не осознав этого. Мог пройти по его трупу. Мог…

Гелтир вскинул голову, покосившись назад. С острых зубов сорвался сырой кусок плоти и шлепнулся в траву, с них струилась густая кровь. Да он и сам был заляпан ею с ног до головы. Разной. Он догнал каждый сосуд, который почуял, и теперь, сквозь притупившиеся инстинкты, он чувствовал приближение крупной рыбы. Надо было возвращаться. Он не сомневался в силе своего хозяина, но оставлять его одного надолго было неправильным. Дух должен быть подле хозяина. Даже такой, как он. А забота хозяина — помнить Клятву и держать ее. Рано или поздно Оцелот столкнется с пониманием того, какому духу он позволил быть собой… И ему придется с этим что-то делать.

Гелтиру показалось, что маг осознавал это, когда принимал Клятву. Надеялся… хотел не ошибиться. Хотел этого, ведь, будучи парой, наверное, нельзя быть равнодушным к состоянию своего хозяина. Надо… верить в него. Надо его… любить?

Все эти, и не только, мысли, мелькали в голове акулы, пока он прокладывал себе путь к дороге, на ходу утирая рот рукавом. За неимением жертвы под рукой, его немного отпускало, но обилие запахов вокруг не давало полностью перейти в обычное состояние. Да и… какое состояние в действительности было для него обычным? Дух поморщился. Он терпеть не мог забивать себе голову этой философией. Все эти вопросы бытия его бесили. Он не любил долго думать и принимал решения на ходу. В этом была его сила. И слабость…

— Твой информатор сказал, что проблем не будет! Что они будут везти кучу денег за товар! Что инквизиция не в курсе! Как же! — сорванный ужасом и злобой крик какого-то разбойника, вероятно, адресованный главарю, прозвучал как дребезжащая пила, по которой ударили молотком. Его попытку бегства прервала лиана, анакондой упавшая с дерева на хрустнувшую, но все-таки не сломавшуюся от резкого рывка длинную шею.

Оцелот рассудил, что этот бандит мог пригодиться живым. Такие не умеют хранить секреты.

У них был информатор, значит…

Внезапно, по какой-то случайности совпав с падением обмякшего тела разбойника, потерявшего сознание, земля содрогнулась. Резкий сейсмический толчок подбросил карету, как игрушечный деревянный вагончик, лишил равновесия оставшихся грабителей, заставил Оцелота для опоры резко вонзить клинок трости в землю.

Гелтир с треском выбрался из придорожных зарослей как раз в тот момент, когда тракт сотряс этот сейсмический удар. На лице духа скользнула тень недовольства, когда он слегка от этого покачнулся. Он не любил, когда подконтрольная ему стихия бунтовала, а потому с силой топнул ногой в сторону источника. Два подземных импульса столкнулись, вздыбив посреди дороги стену. Гелтир вжал ладонь в землю, заставляя ее уйти обратно.

Вот только голова разбойника, которого Оцелот планировал оставить для допроса, уже покатилась, гладко срубленная кем-то другим, с плеч.

Массивная фигура, словно возникшая из ниоткуда, опиралась на один из двух широких полуторных мечей, которые обычно воины держали обеими руками, а если одной, то уж точно не по мечу в каждой. Тени листвы, перемешанной с белой сукровицей солнца, падали на грубо высеченное лицо с резкими чертами. Испещренное множеством старых шрамов, оно выглядело так, будто скульптор запоздало попытался исправить свою неудачную работу, но не смог, лишь сильнее исказив выражение окаменевшей холодной ненависти. Широкий рот скривился в похожей на оскал усмешке без намека на радость. Там было презрение по отношению к неумелым разбойникам, способным нападать только на тех, кто не мог дать отпор. И обещание завершить работу, но не для них, сброшенных с доски жалких пешек.