6 (2/2)

Раньше она была мягкой, когда я этого заслуживал. Она готовила мои любимые пончики с шоколадной начинкой, гладила по голове и рассказывала бабушке о том, какой я молодец. Обычно заслужить похвалу я мог хорошими оценками в младших классах, когда учитель звонил родителям по пятницам и рассказывал о всех успехах их чада. Но чем старше ты становишься, тем сложнее заслужить любовь. Ведь только будучи ребенком ты «молодец», когда твой рисунок выиграл в конкурсе. Дальше тебе нужно выиграть в конкурсе молодых талантов, еще дальше — быть лучше всех в классе по математике, а еще дальше — получить самый высокий балл успеваемости среди более чем трехсот учеников из твоего класса. И вместе с трудностью получения одобрения растет и уровень недовольства тобой в мелочах.

Нет, я не мог сейчас думать об учебе или о том, что в этом году я даже не смог начать с хороших результатов. Нет.

Почему я должен соответствовать тем требованиям, что выдвигают родители? Почему во мне не видят личность? Почему во мне не видят просто что-то… что-то большее, чем тело, чем одежда, чем оценки?

Все вокруг видели во мне только упитанного мальчика с круглыми щеками, даже не предполагая, как я себя чувствовал после слов «ты такой мягкий и милый с этими щечками».

Нет. Я не хотел думать о том, как я ненавижу своих родителей.

Но я ненавидел их. Я ненавидел их за то, что всякий раз они говорили: «Елена, не поощряй это», намекая на то, что если бабушка будет умиляться мне, я стану свиньей, не работающей над собой. Я ненавидел бабушку за эти слова, потому что эти слова ненавидели они.

Они не знали.

Они не знали, что это было больно. Наверное, дело в том, что никто и никогда не хочет держать себя в клетке, дабы не сказать ничего, что может ранить.

Во мне кипела страсть к улучшению своего тела. То, насколько велико было мое желание измениться, было неподвластно даже моему собственному сознанию. Я мечтал выглядеть так, чтобы люди вокруг, чтобы знакомые, мама, отец были встревожены, чтобы они были потрясены, как после ужасного шторма, что испортил крышу дома, тем, каким тощим я стал.

Но как бы парадоксально оно ни было… я не мог надеть что-то из того, что акцентировало внимание на моих ногах, которыми я так гордился. Обхват пятьдесят сантиметров — для парня это не тот идеал, который я себе поставил, но я знал, что был худее всех вокруг. Просто я знал, что если однажды надену джинсы в обтяжку, моя мама назовет меня отвратительным.

Ты давала любовь через еду, всякий раз закатывая глаза от того, как сильно растет мой вес. Ты откармливала меня, стыдясь моих щек. Ты глупая женщина, которая зациклена на том, что подумают люди, и теперь я стал таким же.

Я просто хотел встретиться с Фрэнком. Я просто хотел провести время с кем-то, кто хочет быть рядом. Но никто не хотел быть рядом. Никто не хотел думать обо мне и о том, что я чувствую.

Все без исключений видели во мне взрывоопасного, эмоционального и глупого ребенка, хотя я был куда большим!

Или не был.

Боже, я снова плакал и никак не мог прекратить это.

Мысли вертелись вокруг желания покончить со всем этим.

Но что-то заставило меня выйти из ванной и пойти в свою комнату.

***</p>

Фрэнк сидел напротив меня. Кажется, мы еще никогда не находились так близко друг к другу.

Глубокая ночь сменила вечер незаметно, я не почувствовал, как пролетело несколько часов. Самое главное, я не знал, даже не мог предположить, был ли парень напротив все это время здесь.

Я снова очнулся в середине происходящего, даже не предполагая, не догадываясь, почему все события «до» остаются загадкой.

— Твой ход, Джи, — тихо сказал Фрэнк.

Я посмотрел вниз. Сначала на свои скрещенные ноги, затем на доску переломной.

Шахматы?

Рука медленно потянулась к коню. Я не знал, не помнил, когда сделал первый ход черной пешкой, но раз уж сознание вернулось ко мне только сейчас, задавать вопросы казалось неуместным.

Конь на С6, кожа на руке болезненно затрещала под толстовкой. Холод пробежал от сгиба локтя до запястья. Я сжал резинку кофты и удостоверился, что это была кровь, агрессивно желающая капнуть прямиком на игральную доску.

— Тебе больно.

Это был не вопрос.

— Нет. Все нормально.

Фрэнк выдвинул ферзя на E4.

— Не хочу тебя расстраивать, — тихо сказал он вздохнув, — но чем дальше, тем хуже. Хотя честно, ты нравишься мне таким, какой ты есть. Пускай то, что ты делаешь и называется в интернете «медленным самоубийством».

Признаюсь честно, я приходил в себя достаточно медленно. Туман перед глазами рассеивался, образ Фрэнка передо мной становился все более и более четким. Я не мог сказать, что парень напротив был прозрачен и призрачен. Он казался скорее… неосязаемым.

Мне было неясно, что он несет и для чего. К чему были эти вопросы? Почему ему не все равно, в конце концов? Мы виделись менее пяти раз, почти не говорили, но его слова и та грустно-серьезная интонация, с которой он шептал мне, казались несколько неуместными. Во всяком случае, для меня это было так.

Что Фрэнк обо мне знает? Он говорил так, будто бы ему известны вещи, о которых я не смел заводить разговор. (Потому что не хотел и потому что не умел… говорить.)

— Я не хочу себя убивать, — наотмашь сказал я, выкидывая слова в воздух, как перья: глухо, четко, но слишком неустойчиво.

Он слабо улыбнулся, явно не испытывая никакой радости или хотя бы умиротворения. Он поджал губы, посмотрел на меня и медленно спросил:

— Тогда как ты хочешь жить?

Вот засранец. Я ведь действительно не знал, что будет со мной через несколько лет. Я даже не знал, куда пойду после школы. У меня не было планов.

— Не знаю.

Больше мне было нечего сказать.

Следующее, что сказал Фрэнк, заставило меня прекратить дышать:

— Но ты знаешь, как хочешь умереть.

Я посмотрел на доску. И далее продолжал концентрироваться только на ней, торопливо перебирая сотни недописанных мыслей на рваных кусочках бумаги, которые вертелись в свободном полете внутри моего сознания. И чем чаще я вообще упоминал это самое «сознание», тем скорее образ внутри дописывался грязными красками.

Возможно, внутри этого самого «сознания» действительно был не мозг. Иначе объяснить свой ход мыслей я не мог.

Я поставил свою жалкую черную пешку на G5.

Белый ферзь съел моего коня.

— Джерард, — сказал <s>Ферзь</s> Фрэнк, наклоняясь ближе. — Ты больше не один.