6 (1/2)

Следующие дни прошли так же неясно, спутанно и туманно, как и все дни до этого.

Школа больше не пугала, про еду, активность, семью, Майки — я забыл.

Только Фрэнк. Я думал только о нем, и ничего более важного для меня не существовало.

Мы общались каждый день, и всякий раз наш диалог как будто бы тянулся часами. Потому что он никогда не отвечал мне сразу. И я никогда не видел его в школе до сегодняшнего утра.

После учебы, будучи уверенным в том, что через час мы сможем встретиться вновь, я направлялся домой в приподнятом настроении.

Дождь сменило солнце, переливами играющее на лужах. Я даже не слушал музыку, наслаждаясь теплотой только что родившихся из ниоткуда, разорвавших темные густые облака лучей, нежно расцеловывающих лицо.

Желудок пуст, ноги трясутся, но в голове звенят, как бубенчики, мысли о том, что все хорошо. Черт, все действительно хорошо!

Сегодня, утром понедельника, на математике Фрэнк сел прямо передо мной, и его улыбка была обескураживающей: я совершенно точно не был к этому готов, в то же время чувствуя, что его присутствие успокаивает меня. Оказалось, что парень ходит со мной на математику, английский и испанский. Мы даже вместе сходили покурить после школы!

Но Фрэнк не говорил со мной. А я не говорил с ним.

И только на перерыве, когда вокруг никого не было, я предложил встретиться снова. Я надеялся, что теперь буду выглядеть хорошо. Лучше, чем когда его появление становится для меня неожиданностью.

Ноги сами довели меня до дома, я не заметил те полчаса, что ушли на дорогу.

Дверь распахнулась прежде, чем я коснулся ручки:

— Джерард!

Это не было «Джерард! Ура! Ты вернулся!», это не было «Джерард, почему так рано?». Это было «Джерард! Нам звонили из школы. Ничего не хочешь рассказать? Твой отец очень недоволен тобой».

Я оцепенел. Ничего не чувствовал. Ничего не мог сделать.

— …Почему ты игнорируешь все, что мы для тебя делаем? Ты помнишь хотя бы раз, когда учителя и директор были недовольны Майки? — она знала, что брат слышит ее похвалу, она знала, что для меня это больно. Я никогда не хотел соревноваться с Майки! Не сравнивайте нас! — Ты понимаешь, что я не могу вечно краснеть за то, что мой сын медленно превращается в маргинала?

Она говорила мерзкие вещи спокойным тоном. Уставший голос матери звенел в ушах совсем не как бубенчики. В мою голову словно залили кислоту, медленно разъедающую мозги. Руки сжались в кулаки. Я чувствовал, как скрипят мои зубы.

— Майки! — обратилась она к брату, сидевшему за обеденным столом. — Налей этому молодому человеку суп, а я пока схожу в его комнату.

— Что? Зачем? Я не буду ничего есть! — Мама проигнорировала меня и ушла наверх.

Я побежал следом и опередил ее прямо возле двери.

— Джерард Уэй, — скрипя горлом сказала она, проигнорировав мои мольбы, — отойди от двери. Сейчас же.

— Нет.

— Отойди от-

— Что тебе нужно от меня? — Я не хотел кричать, но больше не мог себя сдерживать и окончательно перешел на истерику. Я был зол, я не мог описать только что случившееся, я ничего не понимал. Желание бежать, защищаться, кричать ревело внутри меня в десятки раз сильнее, чем я мог передать. Слезы быстро бежали по щекам, размывая картинку передо мной. Жарко, очень жарко. Все во мне было готово взорваться. — Что тебе нужно в моей комнате?

— Я сама возьму то, что мне нужно.

— Нет!

Позвоночник проехался по двери с бесшумным скрежетом, но я почувствовал, как кожа рвется на куски, а кости таза ударяются об пол.

Я плакал. Плакал, как будто пришел конец света.

Она открыла все ящики и шкафы, словесно прошлась вдоль и поперек моих вещей. «Что это такое? Зачем ты это держишь? Откуда у тебя это?»

Я чувствовал себя голым. Я чувствовал себя оскорбленным.

Она подошла ко мне и залезла в карман моей куртки. Ей было все равно на мои слезы, все равно на то, что я лежал на полу. Я думаю, что в душе она почти смеялась надо мной.

Мама стояла у двери с моими вещами: ноутбуком, бумбоксом и телефоном.

Вот так вот молча и без объяснений она меня наказала. Наказала, как ребенка, у которого отобрали все игрушки.

Меня не пугало остаться без этого. Я боялся, что она увидит как минимум экран блокировки ноутбука, где жирными буквами написано: «Не ешь!»

— Еда остынет. Иди поешь.

Какая же она сука.

— Иди на хрен, — вырвалось из меня слишком громко, чтобы заслужить пощечину.

— Ешь! — заорала она на меня, хватая под руку, чтобы я встал.

— Я не голоден! Не трогай меня!

***</p>

Я сидел в ванной час, и мне было абсолютно плевать на то, что убежал я сюда сразу после еды. Мне было все равно. Мне было насрать. Мне было похуй. Мне…

Мама кормила меня с ложки, как ребенка. Майки стоял рядом и просил ее перестать, за что в итоге получил неодобрительный взгляд и просьбу уйти делать уроки.

А я все пытался сопротивляться, пока она била ложкой по зубам и зажимала мне нос.

Я ненавидел ее, Майки и отца сильнее, чем кого-либо ранее. Но спустя минуту я понял, что лучше поддаться, опустить руки, сломаться и подчиниться, чем тратить часы на эту чертову картошку, ведь иначе я не смогу от нее избавиться.

Горло саднило от желчи, ведь я не ел весь день до этого.

Я хотел переключиться с мыслей о том, насколько я взбешен, но ничто не могло волновать меня сейчас.

Она вообще любит меня? Моя мама любит меня?