Глава 3 (1/2)

Вся кухня была полностью заполнена растекающимся с потолка жаром. От кастрюль и сковородок, стоящих на плите, валил пар. Все шкворчало, шипело, бурлило и пенилось. И десятки запахов смешивались воедино, разделялись вновь и перебивали друг друга.

Все было уставлено тарелками, на столе ножи сами собой с невиданной быстротой нарезали овощи, а венчик яростно бился о края миски, разбрызгивая вокруг добрую половину теста.

Старый домовик в причудливом фартуке, по внешнему виду напоминавшем половую тряпку, скрючился над горячим пирогом, посыпая его сахарной пудрой. Сам он был измазан в муке, а на несоразмерном морщинистому лицу носу был яблочный джем.

Эльф брюзжал и бормотал что-то едва различимое, явно будучи в самом прескверном расположении духа.

— В благородный дом Блэков пожаловали гости, такая ответственность для домовика. Столько блюд приготовить, столько комнат убрать, а этому прощелыге ни одно дело нельзя поручить. Н-е-е-т, — протянул он, — все нужно делать самому. Вот умрет старый Грамблер, повесят его голову на почетное место, и не на кого будет положиться хозяевам. На портретах — пыль в сантиметр, в супах — сахар вместо соли. Вот, что будет под присмотром этого недотепы.

Грамблер отряхнул руки, вытер их о замызганный фартук, и по щелчку пальцев тарелка поднялась в воздух и направилась на край стола. В приоткрытую дверь просунулась голова другого домовика, еще молодого, и в глазах его была опасливая осторожность. Старый домовик тут же обернулся в его сторону и недовольно упер руки в бока.

— И долго тебя дожидаться, несносный проныра? — проскрежетал он. — Побыстрее забирай пирог, не заставляй хозяев ждать.

Домовик с обидой прищурился, но промолчал и, взяв в руки указанное блюдо, с хлопком переместился к узорчатым темным дверям обеденной комнаты. С осторожностью он прошел внутрь.

Зал выглядел дорого и изысканно, без излишней вычурности. Приглушенные оттенки зеленого сочетались с неброским серебристым в окантовке обоев, украшениях мебели и старинных столовых приборах, начищенных до блеска.

Казалось, что висевшая под потолком витая люстра была единственным источником света: оконные стекла противились пропускать надоедливые лучи с улицы. С одного края большого стола, сплошь уставленного самыми разными блюдами, сидела чета Блэк и их давний друг Роджер с женой.

А на противоположной стороне разместились дети, которым ни к чему было греть уши около взрослых разговоров. Но мадам Вальбурга то и дело кидала короткие взгляды на своих сыновей, в особенности на непоседливого старшего.

На появление эльфа никто не обратил внимания, и потому он незамеченным прошел к столу и поставил принесенную тарелку на свободное место рядом с шоколадными пирожными. Он вздохнул и поплелся было обратно к выходу.

— Кикимер, — остановил его неожиданный шепот. — Кикимер.

Эльф развернулся и посмотрел на хозяина Сириуса, самыми разными жестами подзывающего его к себе. На лице его была написана мольба и почти вселенское отчаяние, но старшая из дочек господ де Фуа, Эстель, с трудом сдерживала смех. Домовик протопал к мальчишке и склонился в неполном поклоне.

— Мерлиновы панталоны, Кикимер, — зашептал хозяин, нервно поглядывая на мать, пока занятую беседой. — Принеси сахар, прошу тебя, я не вынесу пить эту гадость, — он неприязненно поморщился, покосившись на кружку с крепким черным чаем.

— Слабак, — с усмешкой произнесла сидящая рядом девочка, и Сириус в мгновение обратил на нее уязвленный взгляд.

— Я? — переспросил он.

— Ты, — кивнула француженка, с удовольствием наблюдая, как напрягается Блэк и как лицо его приобретает невиданную решимость доказать обратное. — Спорим, что я выпью три кружки этого чая? — глаза ее заговорщически расширились, когда она наклонилась к нему ближе.

— Ха! Я выпью пять! — с уверенностью заявил Сириус с азартной улыбкой. — Кикимер, можешь идти, сахар больше не нужен.

Эльф скрежетнул зубами и раздосадованный, наконец, покинул обеденную, чтобы вновь выслушать упреки престарелого Грамблера за опоздание.

— А я выпью семь, — горделиво произнесла белокурая девочка напротив.

— Ерунда, — возразил болезненно бледный мальчик рядом. — Вас всех не хватит и на две чашки.

Три пары глаз гневно посмотрели в его сторону, но он, не смутившись, только выше задрал нос. Ему казалось, что так он похож на отца и выглядел устрашающе и значительнее.

— Что поставишь? — хитро ухмыльнувшись, прошептал Сириус.

— На неделю отдам тебе свою новую метлу, — подумав недолго, ответил он. — А ты тогда отдашь мне ту карточку из-под шоколадной лягушки, с Серпентиной Слизерин.

— По рукам! — резво согласился мальчишка.

Спустя полчаса огорченный и хмурый Регулус сидел на скамейке во внутреннем дворике, который даже в зимнее время года был покрыт зеленью и пропитан летом, таким коротким в Лондоне.

А рядом с ним, мотая по очереди ногами и беззаботно улыбаясь, сидела Сесиль. На удивление, было солнечно, и это еще больше досаждало ему. Он листал новую книгу, подаренную мадам де Фуа, но мысли его были далеки от истории Годелота, и взгляд бесполезно блуждал по словам.

«Эх, почему мама не взглянула на Сириуса раньше, еще на четвертой чашке», — вновь пронеслось у него в голове. Тогда бы ему досталось за неподобающее поведение, и красивая новая модель Кометы не оказалась бы в чешущихся от предвкушения ладонях брата.

Но Регулусу не повезло, и, хотя по лицу маман можно было понять, что от порции недовольств Сириус не отвертится, ему все равно было до ужаса обидно. Он уже пятый раз пообещал себе никогда и ни с кем не спорить, потому что каждый раз исход был скверным.

— Почему они старшие? — вдруг с недовольством спросила девочка. — Я тоже хочу поехать в школу и купить свою палочку, но нужно ждать еще целый год, — она уперла кулачок в щеку, наклонившись вперед и задумавшись.

— Дуракам везет, — буркнул Регулус, не отрываясь от многострадальной книги.

— Вернемся домой, и Эстель отправится в лавку Люсьена, — легкий вздох сорвался с ее губ. — Но она обещала мне одолжить свою новую палочку до отъезда в Шармбатон, — оживилась Сесиль. — Может, и тебе Сириус даст свою?

— Ага, как же, — мрачно заметил Блэк.

— А эту книгу я маме помогала выбирать, — невзначай упомянула она, глядя на Регулуса.

Он лишь кивнул, а девочка разочарованно отвернулась и стала рассматривать свои новые лаковые туфли, пытаясь придумать, каким еще разговором можно его увлечь.

Но вот послышался приближающийся смех и шумный разговор. Сесиль вскочила на ноги, когда во дворе появился Сириус с Кометой в руке, сияющий от радости, как новенький галлеон, а за ним шагала Эстель.

— Эй! — крикнул старший Блэк, заметив компанию у скамейки. — Крошка Си, научить тебя летать?

Все лицо ее озарилось восторгом, и она, резво кивая головой, кинулась к Сириусу. Он с легкостью помог ей сесть на лакированное древко метлы, парящей на уровне метра над землей. Регулус ревностно наблюдал за их действиями, наконец окончательно позабыв про чтение.

— Вот так, — сказал Сириус. — Крепко возьмись руками и наклонись вперед. Ногами хорошенько обхвати. Держишься?

— Да! — с улыбкой воскликнула Сесиль, и Блэк, аккуратно придерживая ее, потащил по воздуху вдоль цветущего розария, постепенно ускоряя шаги.

Эстель же с ухмылкой наблюдала за их развлечениями, а потом, небрежно подтянув белые гольфы, направилась в сторону впавшего в уныние Регулуса.

Усевшись на скамейку, она наклонилась через его плечо и несколько секунд внимательно изучала открытую страницу. Легкое девичье дыхание щекотало его шею.

— Скука смертная, — вынесла она вердикт.

— А мне нравится, — упрямо возразил Блэк, готовый сейчас и черное назвать белым, лишь бы не соглашаться, а Эстель лишь пожала плечами.

— Ты читал Стивенсона?

— Нет, — сухо ответил он, но в глазах вмиг заблестел интерес.

— Если хочешь, в следующий раз привезу тебе мои любимые книги, — она уловила на себе пытливый взгляд, легко улыбнулась и запрокинула голову на спинку, морща нос от удовольствия. — Не дуйся, — не открывая глаз, произнесла она спустя какое-то время, и Регулус с немым вопросом посмотрел на нее. — Если тебя это утешит, то Сириус еще пятнадцать минут икал не переставая, это надо было слышать.

Она хохотнула, и Блэк тоже не смог сдержать короткой улыбки, но тут же вновь сделал серьезный вид и пробормотал еле слышно:

— И вовсе я не дуюсь.

***</p>

С утра поднялся сильный ветер, какого в последние месяцы еще не было. Он, скитаясь по небу, тащил за собой тяжелые сопротивляющиеся тучи, которые с каждым часом спускались все ниже к земле, набираясь темной синевы.

Когда Эстель покинула дом и направилась к западу, порывы были совсем уже нешуточные: платье билось у ее ног, волосы трепались и путались, а глаза слезились. Было все так же душно, и каждая травинка, казалось, приходила в неистовый восторг в предвкушении наступающей бури.

А девушка ждала дождя, чтобы вздохнуть полной грудью, грома, чтобы тот заглушил ее мысли, и молний, которые на короткий миг ослепили бы ее и не давали видеть рисующиеся в голове картинки, бешено сменяющие друг друга.

Сегодня в руках ее не было книг, не было и сумки с целой жизнью внутри. Она шагала без определенной цели, подсознательно узнавая знакомые места. Взбиралась вверх, спускалась вниз, шагала по идеально ровной земле, не отрывала взгляда от раздраженного неба. Последний день был некоторым отдыхом для Эстель.

Си отправилась в Париж встретиться с подругами, обменяться последними сплетнями после выпуска и, конечно же, сообщить о приближающейся помолвке. Стоило сестре с щебетанием шагнуть в камин и бросить горсть летучего пороха, как жизнерадостная улыбка в мгновение слетела с лица девушки.

Наконец она могла не притворствовать и не сводить скулы в смехе, делая вид, что все как прежде. Новость, которую сообщила ей мать неделю назад, ударила обухом по голове.

Эстель испытала самый настоящий ужас от мысли, что в их родном особняке будут ходить чужие им люди, что сами де Фуа будут вынуждены выискивать варианты серых квартир в таком же сером Лондоне, где останутся едва ли ненадолго.

А как же Фернан, а поле с крокусами, рояль, подаренный отцом? Эстель отказывалась мириться с таким исходом событий, в ней неутомимо разжигался огонь упрямства, который ни за что и никогда не позволял ей отступать от задуманного.

В тот же вечер она заперлась у себя в комнате и просидела до самого утра, разбирая отчеты и документы, делая пересчет и пытаясь найти хоть какую-нибудь ошибку, которая с ног на голову бы перевернула сложившуюся ситуацию.

Но все расчеты были верны и точны. Первоначальный пыл немного поутих. Бессонная ночь принесла холодную решимость. Сколько же вариантов было перебрано, сколько многослойных рассуждений укладывалось в голове Эстель.

За ужином, после отъезда Си, она клевала носом, со звоном роняя на тарелку вилку и не замечая с каким неприкрытым сожалением наблюдает за ней Изабель. С утра вдруг по вискам ударила мигрень, и только после двух настоек болеутоляющего девушка смогла встать с постели, чтобы вновь сесть за письменный стол.

Все было впустую. Она поняла это, наверное, еще в кабинете, сидя перед уставшей матерью. Если бы и были какие-то другие пути, то мадам де Фуа воспользовалась бы ими. Мысль расстаться с домом тоже претила ей, и потребовался не один месяц, чтобы примириться с таким решением.

А у Эстель была всего неделя, жалкие семь дней, чтобы осознать, что целая жизнь уходила сквозь пальцы как песок. Измученная голова наполнялась воспоминаниями, которые теснили грудь и щипали в горле.

Все происходило слишком быстро, слишком неотвратимо, будто кто-то предательски сбросил ее в холодную Атлантику. Она не знала, что предпринять, и оттого чувствовала еще большую досаду.

Ей уже была не мила эта поездка в Англию, эта предсвадебная суматоха, с эпицентром которой в опасной близости предстоит ей оказаться. Раздражая свои нервы этими мыслями, Эстель вспоминала и про Блэков.

Последняя их встреча состоялась без малого три года назад, они, как и раньше, гостили на Гриммо, но отцу неожиданно понадобилось вернуться во Францию. Они наспех собрались, не думая, что в ближайшем будущем все пойдет к черту, и увидятся они лишь спустя такое количество лет.

Эстель было пятнадцать, и она вдрызг разругалась с Регулусом, помнила, какими неприязненными взглядами они обменялись, когда тот по-джентльменски забрал у нее чемодан.

Сесиль еле сдерживала слезы, еще тогда она была влюблена в этого высокомерного мальчишку. А Сириус был молчалив и задумчив, только чуть улыбнулся, когда на прощание обнимал обеих сестер. Потом был круговорот из бьющих по затылку событий. Сириус сбегает из дома. Разительно меняется отец.

Мама же отмалчивалась, держа втайне причины досрочного возвращения во Францию, подобного поведения Роджера. Он начинает тренировать дочерей, развивая их боевые навыки, целительские способности; в то время Эстель скрупулезно оттачивала под его присмотром чары иллюзии, ставшие главным ее оружием.

Сестры обеспокоенно обсуждали происходящее по ночам, строили теории. Все надломилось в Рождественские каникулы, конец которых Си проводила в гостях у однокурсницы.

Эстель проснулась в приподнятом настроении, еще свеж был в памяти прошлый вечер, когда отец наконец-то с гордостью похвалил ее на очередной тренировке, она наспех оделась и поспешила в гостиную.

В глазах ее уже сияла огнями ель, над которой спускался самый настоящий зачарованный снег, а на диване сидели родители: мама по обыкновению пила чай с бергамотом, а папа — какао.

Но за распахнутыми дверьми сидела лишь заплаканная Изабель, а на входе девушку чуть не сбил незнакомый мужчина, на папином месте был человек с эмблемой мракоборца.

Отец любил темные артефакты, мог с упоением рассказывать о них, он снимал с них самые жуткие и опасные чары, но Эстель знала, что он без труда мог их и наложить вновь.

Его увлеченность обернулась против него же. Неизвестному проклятью хватило пары минут, чтобы вытянуть из него жизнь. Это было горькое время с привкусом соленых слез.

От Блэков пришло лишь пропитанное официозом письмо с соболезнованиями, на похоронах их не было. Не зная, куда направить это безнадежное ощущение пустоты, Эстель злилась на них, надеялась, что их отвратительный крепкий чай встанет им поперек горла. Фамилия Блэк стала табуированной, и только Сесиль редко и с осторожностью упоминала Регулуса.

Эстель полагала, что все договоренности были расторгнуты. Но затянувшееся молчание было прервано мадам Вальбургой, которая в день рождения Си написала вновь, на этот раз не так сдержанно поздравляя ее с семнадцатилетием и деликатно интересуясь планами на совместное будущее с ее младшим сыном.

Тогда Эстель удивилась, что мама так отходчиво ухватилась за переписку и начала восстанавливать давно угасшее общение. Теперь же все было кристально ясно. Сесиль должна была стать их спасательным кругом. И, признаться, Эстель внутри была откровенно против этого брака.

Последний разговор с Блэком все всплывал и всплывал в голове, не давая успокоиться. Не утихали и беспокойные новости из Англии. Еще три года назад Ежедневный Пророк на статейных задворках упоминал о всколыхнувшейся деятельности неизвестных магов, а теперь даже во французском Вестнике периодически была появлялась целая колонка о пугающих нападениях и беспорядках в Лондоне и его окрестностях.

Невольно Эстель пририсовывала образ Регулуса к этой мрачной картине, а потом корила себя. Она то вспоминала кудрявого искреннего мальчика, так легко поддающегося чужому влиянию, в особенности влиянию старшего брата, то в памяти оживал образ насмешливого аристократа.

Ведь он вполне мог участвовать во всем, о чем писали в газетах. Эстель злилась и убеждала себя в обратном. Как бы ни была велика ее обида, она за эти три года так и не могла пережить то болезненное разочарование, которое испытала.

«Нет, — настойчиво повторяла она. — Он только заканчивает Хогвартс, он еще не успел натворить глупостей». Она слепо надеялась, что влюбленная Си увлечет его, утянет в сладости семейной жизни.

Порой она и вовсе хотела поддаться всплеску накативших эмоций и настоять на разрыве любых договоров. Но счастливая улыбка Сесиль стирала всю самоуверенность. После смерти отца она впервые стала похожа на себя прежнюю, и у Эстель не хватало силы собственноручно содрать с ее губ этот искренний лучистый изгиб.

Гром раскатами прокатился по небу, заставив девушку вздрогнуть. Она не заметила, как далеко занесли ее собственные ноги. Впереди за холмом виднелись мазки серого, синего и белого.

Приближающееся море волновалось и пенилось, чувствуя скорую грозу. Эстель с наслаждением вдохнула соленый воздух и прибавила шаг. Холодная дождевая капля коснулась ее ладони, затем — плеча, пропитала ткань платья.

За какие-то мгновения все затопило шепотом июньского ливня, который сливался с шумом волн, бьющихся о дикий берег. Эстель сбросила с ног босоножки и ступила на потемневший песок. Капли болезненно ударялись о кожу. Отяжелевшие от влаги волосы тянуло, и девушка распустила их, раскидав по спине.

На удивление теплая морская вода ударилась о ее лодыжки. Эстель зашла по колено. Ветер остервенело обдувал ее лицо, метал по воздуху длинные темные пряди. Светлое платье, промокшее насквозь, прилипло к телу, заставляя ее чуть дрожать от неприязненного озноба. Гром с новой силой обрушился на землю.

На горизонте ядовитым зигзагом прочертилась молния. А Эстель дышала свободно, и во взгляде вновь читалось спокойствие, и сквозил восторг. В этих местах, на этом берегу зарождалось ее собственное счастье, и она не знала, какими силами можно сохранить его там, в этом другом мире, враждебном и полном болезненных воспоминаний.

***</p>

Свет огня в полыхающем камине мягко рассеивал темноту гостиной. Поленья тихо потрескивали и чернели, и пламя медленно пожирало их, облизывая желто-красными языками. Дождь, не прекращая, барабанил в окна, на улице вспыхивали молнии.

При каждом громовом ударе Сесиль, сидящая в кресле, вздрагивала. Совершенно прямая спина, крепко сжатые ладони, лежащие на коленях, и нахмуренный взгляд ясно выдавали беспокойство.

Рядом шагами мерила просторное помещение Изабель де Фуа. Ее эмоции были неопределимы и внешний вид не давал никакой зацепки о том, что она чувствовала, и только давняя привычка перемещаться по комнате во время тяжелых размышлений говорила сама за себя. Уже близилось к полуночи, а Эстель все не возвращалась домой.

Сесиль успокаивала себя тем, что сестра беспроблемно могла трансгрессировать, наверняка, при себе у нее была палочка. Не отправилась же она на очередную прогулку без нее в конце концов?

Но мнительный нрав не давал покоя. Девушка перебрала множество вариантов самых плохих исходов, которые могли быть уготованы Эстель. То и дело поперек горла вставало испуганное: «А вдруг?..».

Растерянная Рози прошла к Си и поставила на столик что-то горячее, но та лишь улыбнулась и не притронулась к чашке: на это уже не хватало моральных сил. Нет, старшая сестрица совершенно точно когда-то доведет их до сердечного приступа. Волновало и то, что за ней уже давно не водилось таких безрассудных поступков.

Шум дождя на пару секунд стал слышен явственнее. Хлопнула входная дверь. Изабель бросилась к коридору, и Сесиль подорвалась за ней. Но не успели они обе покинуть гостиную, как на пороге появилась вымокшая до нитки девушка, на лице которой читалось глубокое удовлетворение и расслабленность.

Домовиха со всхлипами кинулась к ее ногам и, схватив обеими ладошками подол платья, разрыдалась. Мама сложила на груди руки, оглядывая вернувшуюся-таки дочь. Эстель же недоуменно смотрела на всех поочередно.

— У нас что, кто-то умер? — скептично подняв бровь, спросила она. — Успокойся, Рози, нечего заливаться слезами.

— Рози, — строгим тоном произнесла маман, — принеси согревающее и бодроперцовое зелье.

Эльфийка послушно и с каким-то остервенением вытерла щеки, и уже через пару мгновений стояла на том же месте с двумя флакончиками.

— Это еще зачем? — поморщилась Эстель, проходя к огню и усаживаясь в кресло, которое недавно принадлежало молчаливой и угрюмой сестре.

— Тебя не спросили, — фыркнула Си, и ее палочка направилась прямо в солнечное сплетение девушки.

Одежда на ней вмиг высохла, а волосы пришли в окончательный беспорядок, распушившись и превратившись в нелепые завитушки. Сесиль забрала у домовихи принесенные настойки и лично вручила их причине всех беспокойств, сама присела на подлокотник соседнего кресла.

Под угрожающими и цепкими взглядами двух женщин Эстель оставалось лишь без лишних вопросов опрокинуть в себя содержимое флаконов и поморщиться от разливающейся по всему телу теплоты. Какое-то время она хранила молчание, поглядывая на огонь, а потом не выдержала:

— Ну, что вы так на меня смотрите?

— А как нам еще смотреть на тебя? — вопросом на вопрос ответила Изабель. — Шатаешься неизвестно где, даже не предупредила, что уходишь так надолго. А мы тут места себе не находим, гадая, что же могло случиться. Неописуемый эгоизм, Эстель, я бы даже сказала, непростительный в твои-то годы.

— Что со мной могло случиться? — усталым голосом произнесла она, положив голову на мягкую спинку. — Я все окрестности и с закрытыми глазами обойти смогу. Мне просто нужно было прогуляться. Или в мои-то годы, — с ухмылкой повторила она, — все еще действует комендантский час?

Изабель всплеснула руками и с возмущением возвела глаза к потолку.

— Мерлин, дай мне терпения с этой несносной девчонкой. Если я потрачу еще хоть каплю успокоительного из-за тебя, то тогда тебя не только комендантский час ждет, а еще и домашний арест, — она перевела дыхание, а затем спокойнее сказала: — Марш в душ и в кровать. Обе, — выделила женщина, заметив, как Сесиль наконец взяла в руки остывший напиток.

Эстель не сдержала смешка, а Си разочарованно поставила чашку обратно на блюдце и громко прошагала к лестнице вслед за сестрой. А их мать утомленно вздохнула, касаясь ладонью лба. Как-то одна из тетушек говорила ей, что воспитывать девочек еще сложнее, чем самых непоседливых мальчишек. Как же она была с ней согласна в этот момент.

***</p>

Эстель стояла у окна, вытирая полотенцем вновь мокрые волосы, но уже после порции теплой воды вперемешку с каким-то фруктовым шампунем. Эту привычку она завела, когда стало ясно, что магия весьма неприязненно относится к порядку на ее голове. Каждое заклинание всегда превращало лишь немного вьющиеся от природы пряди в настоящее воронье гнездо.

В руке оказалась расческа, и девушка с наслаждением провела ей по волосам. Шелк нежно касался чистой кожи, соскальзывая с одного плеча. И Эстель растворялась в этих ощущениях, не думая ни о чем, точнее, боясь подумать о чем-то, что затем потащит за собой цепочку из тревог.

Буря утихла, ветер успокоился, и на проясняющемся небе между тающими тучами пугливо светила луна. К утру должно быть будет жарко, как и прежде. Часы на столе подсказали, что до рассвета оставалось не так уж много, через несколько часов все начнет просыпаться. И вновь будет яркое солнце, не запрятанное за слоями грузных облаков.

Эстель взглянула на «преумножатель лучей», который подарил ей Фернан. Теперь зеркальные поверхности кристаллов и линз неохотно поблескивали. Пальцы ее провели по краям стоящей тут же открытки, она вспомнила тот день, и на душе стало тепло так же, как было тогда.

Эстель отложила расческу, одним движением отбросила волосы на спину и направилась к книжному шкафу. Легкое касание пробежалось по корешкам книг и остановилось на фамилии Артура Конан Дойла. Помнится, у нее было два экземпляра, и второй был когда-то подарен Сириусу.

Девушка взяла книгу с полки и переложила в отдельную стопку сочинений, которые собиралась забрать с собой в Лондон. Розы, спускающиеся по стене, затрепетали лепестками и потянулись к хозяйке, словно преданные питомцы. Эстель с нежностью притронулась к белоснежным бутонам и проследовала к роялю.

Она открыла лакированную крышку и задержала дыхание, уже слыша в голове раздающиеся звуки зажатых клавиш. Но отчего-то вырвался вздох, и девушка чуть сгорбилась, наблюдая, как отражается на поверхности инструмента мерно горящее пламя свечей.

Крышка опустилась обратно, и Эстель облокотилась на нее, запустив пальцы в волосы. Девушка чувствовала себя уставшей, но совсем не хотела ложиться спать, думала взяться за книгу, но понимала, что не получит удовольствия ни от одной прочитанной страницы. И как хотелось бы, что все происходящее было лишь сном или чьим-то не самым лучшим романом.

Послышался тихий стук в дверь. Эстель обернулась и увидела неуверенно топтавшуюся в образовавшемся проеме сестру. Лицо исказили противоречивые эмоции, поджатые губы выражали смятение.

Сесиль с каким-то испугом смотрела на сидевшую за роялем девушку. Эстель молчала, давая ей возможность собраться с мыслями, и просто ждала, прислушиваясь к тиканью часов на столе и звуку падающих с крыши капель. Наконец, Си набрала в легкие побольше воздуха и тихо проговорила:

— Думала, ты уже легла.

— Не спится, — повела она плечом.

— Мне тоже, — кивнула Сесиль, и в воздухе вновь повисло короткое молчание. — Могу я сегодня остаться с тобой?

— Не стой на сквозняке, проходи, — с ласковой улыбкой произнесла Эстель. — Разве я когда-то выгоняла тебя?

— Вообще-то было дело, — уже смелее заявила Си, и черты ее чуть смягчились.

Она осторожно прикрыла за собой дверь и прошла к кровати, сев на самый край.

— Я волнуюсь за вас, — немного подумав, вновь заговорила Сесиль. — За тебя и маму. — Внимательный взгляд Эстель обратился к голубым глазам. — Решила вернуться домой пораньше, а тут такой аврал. Мама сама не своя, и ты какая-то, — она сделала паузу, подбирая верное слово, — другая. Что происходит?

Она чуть подалась вперед в ожидании ответа. Милая, чистая, искренняя и открытая Си. Эстель вымученно улыбнулась.

— Не будь к нам так строга. Мама еще не успела забыть, как сама была невестой, а уже через пару месяцев будет выдавать замуж собственную дочь. Такое сложно осознать.

Ложь соскальзывала с языка естественно, хотя едва ли она была так уж далека от правды. В голове всплыл разговор в кабинете. Не говори ничего сестре, пусть она думает о приближающейся поездке в Лондон и помолвке. Что ж, пусть так и будет.

— А ты? — не отступилась Сесиль.

— Я? — как бы спросила она сама у себя. — Поддаюсь меланхолии, думаю о вечном. Вспоминаю то, что лучше бы забыть. Может, мне и пойдет на пользу смена обстановки. Как думаешь?

— Думаю, что ты, как и всегда, переживаешь все одна и убегаешь от тех, кто хочет помочь, — со вздохом ответила Сесиль, глядя на свои сцепленные ладони. — Делаешь вид, что все замечательно, а наедине с собой мучаешься. И это неправильно.

— Отчего же? — спросила Эстель. — Те, кто заслуживают моего доверия, и так со временем все узнают или догадаются сами.

— Я не говорю о других, — поморщила она нос. — Хуже от всех этих тайн одной лишь тебе.

Какое-то время Эстель сидела неподвижно, погрузившись в свои мысли, и, когда поднялась на ноги, невольно заставила сестру вздрогнуть.

— Я расскажу тебе обо всем, обещаю. Но позже.

Сесиль вынужденно кивнула, соглашаясь и на такую возможность.