Часть 31 (1/1)
Ито сидел в мастерской, водя сухой кисть по чистому холсту. Мастерской называли его апартаменты в особняке, которые были в пару раз больше стандартных. Говорили, будто такими условиями Пан пытался заманить Ли из-за практической выгоды- подопечный не был против по-настоящему крупных и трудоёмких дел, не спорил, прилежно выполнял даже еженедельные задания из графика по уборке, не выбивал повышения оплаты, не подначивал других на какие-нибудь непоправимые действия, короче, лапочка, не иначе. Если рассматривать график убийств Ито, поражаешься его непримиримым людоедством. Помимо массовых мероприятий, он переодически занимался инициативой, с разрешения Паниша – терроризировал небольшие городки, в которые можно было попасть через «кроличьи норы» леса. Была ли у парня философия по тому поводу? Ито не признавался, уходя от ответа, но его мысли и побуждения помещались в одном слове- мизантропия. Всепоглощающая, беспробудная ненависть к разумным двуногим. А если ещё пробежаться по его жизни и быть лично знакомым с Ли, находишь ответ, почему. Он родился и рос неудачником, посредственным серым созданием, примечательный своей жалостью, обиженной ущимлёностью, своеобразная версия Калибана из «Коллекционера» Джона Фаулза.
Он родился в полной семье, но это не сделала это морально здоровее. В восемь лет он видел, как его мать в странных припадках от наркотика творила свои абстрактные картины- она была восходящей звездой абстрактного импрессионизма, его отец был юристом, питавшем неподдельную чувственность к искусству, познакомился с будущей женой на выставке русских авангардистов и у них завязались очень зависимые отношения, от которых не мог отказаться ни он, ни она. Она видела цель вытянуть того из бытовой нормальной жизни, подпитаться вниманием, а он следил чтобы та не сторчалась и регулярно творила работы, лаврируя между её сумбурным миром и реальностью. Так на грани лезвия и развивались их отношения, уступая другу, они жили, но после рождения сына на матери негативно сыграла послеродовая депрессия, она, как ни надеялся папа, всё же вновь начала принимать ЛСД и работы, написанные под искажённым виденьем прихода, расходились не хуже очередных смартфонов Эппл, что только усубляло положение. Имел вес денежный вопрос, когда таким творчеством мать, полная разных всплесков эмоций из-за рождения сына, стала зарабатывать больше мужа, занимающегося «серьёзными» делами в подходящей фирме, что того размазало по стенке. Впоследствии, отец всё же смирился со своей ролью, уйдя с работы, заботясь о сыне и даже сумев уговорить жену переехать из Нью-Йорка в куда-то в более тихое место. Так они оказались в пригороде частного сектора Сиэтла, где соседи не очень понимали деятельность странненькой семейки. Ито гробили в садике, кружках, школах, мать впала в показную депрессию, отец сделал перекос внимания на неё.
Так, где бы парень не оказался – он становился аутсайдером, чтобы ни делал, он не мог выйти из своего амплуа лоха, придурка, а потому, закрылся для всех и остался одиночкой, найдя свою главную силу в рисовании. Через него он. Не признаваясь, старался привлечь внимание родителей, проказать, что тоже похож на них, что он так же талантлив, как и мама, что, вау, у него так классно получается передать черты лица и позы, что его хвалят в художке и прочее. Там же он мог выбросить своё разочарование, глухой гул унижения, который словно голодный вулдарак гулял по замку его разума. Но мать не спешила говорить и смотреть на работы сына, как и отец. Мама не выражала достаточно яркую реакцию или была щедра на критику, если раз в полгода удосужилась глянуть на одну из работ, а отец мог быть даже агрессивен, если Ито уставал играть роль щенка, которого игнорировали, кидая лишь ему за обедом. В этом холоде и непризнании он и существовал, сколько себя полнил и сколько помнили его.
При этих условиях каково было его удивление, что его работы ценили художники, которые работали с ним, рассматривая и восторгаясь перед остальными на частных занятиях. Он оказался окрылён, в тоже время утопал в дискомфорте, переживании, в предвещании привычной плётке за то, что он кому-то угодил, а отсутствие этой плётки, презрения в чужих взглядах, тоне, ещё более вымораживало его, не давая ощущение безопасности. Это сводило его с ума, с возрастом у него начались частые судороги, в одиночестве он вёл себя так же, как его мать под веществами, потому что ему часто мерещились тени людей, хоть он и понимал, что лишь тени. Это было страшно, как упасть в канализацию мегаполиса, ведь ты в темноте, вони, крысах, как в подземельи, и без понятия, как ты ещё жив. Ито боялся, что ему могут прописать шизофрению, и тогда его просто уничтожать одноклассники родители, а потому, молчал о своих синктомах, копя напряжение, неудовлетворённость, ужас и потерянность. Кульминацией стала внезапная критика от учителя работы маслом в стиле, приближённой к классицизму. Эта работа много значила для парня потому что он передал своё состояние так реалистично, что душу рвало: это был человек, похожий на самого художника, но менее приятного вида, пусть и с красивыми глазами и вырезанной «обратной» улыбкой. Улыбкой Глазго. Ещё Ито считал эту работу реакцией на скандальное убийство, гремевшее по новостям. А это было знакомое нам гремевшее событие об убийстве семьи Брайна им же, о чём догадывались те, кто хоть чутка напряжёт мозг. От единственного свидетеля- маленького мальчика видевшего убийцу, исходили расплывчатые показания о ораньжевой улыбке в темноте кустов, что очень испугало ребёнка, но так же сильно вдохновило Ли создать такую провакационную картину, в знак того, что он отчасти понимал мотивы предполагаемого убийцы- Айзека. По показанию соседей, знакомых семьи опекун по имени Марк часто издевался над детьми, особенно над мальчиком, но на это закрывали глаза. Накануне он, похоже столкнул сестру Брайна, парень, который приехал на выходные, взбесился и перебил Марка с его женой и сестрой Брайна по совместительству - Андре. Жестоко, но справедливо, скорее всего, у парня просто случился срыв? Такой срыв, который понимал лишь Ито.
Учитель осудил виденье ученика, постарался пристыдить Ито и явно испытывал отвращение к тому, кого воспитывал, испытывал отвращение к созданию, которое приручил, при виде того, кем оно на самом деле являлось. Жалкий, жалкий червь, ты реально восхищаешься ублюдком? Ты так раскрыл мне свою внутренню жизнь? Тогда лучше бы ты молчал и не позорился.
И то отвращение добило парня. Посреди ночи он первым делом пришёл к художнику домой, сделав маску из своих старых работ по папье-маше и затыкал несчастного ножом, разрисовав стены радостными смайликами. Тоже самое ему удалось сделать в общежитии колледжа, в восточном крыле, в угаре и аффекте от адреналина. чувства власти, которое стало его вредной привычкой, которой он желал прелюбодействовать снова, снова, опять. Там же он кровью обвёл глазные отверстия и изогнутый рот, сбежал из дома, сопровождаемый зовом Пана в слепую неизвестность, о которой, в прочем, он не удосужился и задуматься тогда. Раскаивался ли он в своих проступках? Ни в коем случае, он почти искренне считал убийства оправданными и не случайным стечением.
-Ах, да ты убийца?! Убийца, мать твою, не трожь меня!
-Да, я убийца, ты ненавидишь меня?
-А с чего я обязан любить? Я даже не всех уважаю, не говоря уже о любви!
-Ах, да ты ненавидишь меня!
-Да!
-Ну получай, ещё, ещё, ещё, получи за то оскорбление, за тот пинок меня в коридоре, за плевок в волосы, за изорванный лист с рисунком, за крики, за стукачество, за сожранную пыль на полу, за всё, всё!!!
И так каждый раз. Ещё раз, ещё раз, ещё и ещё! Ито любил говорить с очередной жертвой у себя в голове, а отдальные слова, иногда, вырывались из него шепотом.
Что до вопроса, который, может, возник у вас, про личные взаимоотношения с Брайном, то они чем-то сравнимы с Хинатой и Наруто в детстве. Маерс не в теме, что случайно сподвигнул Ито на преступление, служил спусковым крючком. Но это, возможно, и к лучшему. С того времени, кстати, он сменил маску на очень похожую, то теперь не с улыбкой, а с грустным смайлом. Ито это не расстроило, он уважал Брайна, но кажется самому себе меньше, когда рядом более харизматичный, безбашенный коллега, чья фан-аудитория в интернете значительно превышает его, который легче способен поддержать разговор, который может жить обычной жизнью, так как его не ищут копы, а тут и Пен. Пенни всё подтвердила и тогда в Ито разлилась невероятная боль, которая никогда раньше не выползала из него в таком количестве, даже когда он боролся за внимание и присутствие матери в её жизни. Его первая влюблённость смешалась с переносами, половой зрелостью и поражением в самую душу его идеалов о женской красоте. Он не знал точный лик воплощения трезвого опьянения, но теперь он узрел его. Она ведь удивительна. Она как чистейший брильянт с невообразимой огранкой. Чуть наклонишь её- она жестока, предельно честна, колюча, глянешь по-другому – безрассудна, развращённа, ещё наклон- сумрачна, непорочна и так до бесконечности. Верно, она противоречива, но это сочетается в ней, как мазки в картине Ван Гога. И она ему отказала, издеваясь при том над его несчастным сердцем, не отпуская ни на день, ни на час, она словно впечаталась у него. Господи, да он влюблён в неё, с сопоставимой силой Маерса, но во множество раз более платонической, возвышенной силой, с какой обычно молятся. Ли платил Бену, чтобы тот давал хоть какую-то информацию о ней через разговоры в гостиной, переписки, записи с экранов устройств планшета, телика в гостиной. Плавно и неспеша рос план о повторной попытке завоевать Пенни, о котором он советовался с Коллекционером. Кол не ревновал, поскольку у него быстро нашлась своя жертваиз внешнего мира, но заинтересовался замыслом друга. Так они на пару играли в мыслительный пин-понк, незаметно продумывая план. Основой было выжидание раздора между Брайном и Пенни, попутно косвенно тыкая в их слабые места, чтобы разворошить это осиное гнездо, а потом подкатить. Не трудно, вроде, но нет. А в прочем, вам это рано знать, хорошо? Сами насладитесь этим зрелищем, а то я и так сильно вскрыл черепную коробку Ито.
Наконец парень взялся за краски. Он выдавил на палитру чёрного масла и медленно нарисовал круг широкой кисть и сел. Законченно.