XXVII: Перемена (2/2)

— А вам по пути? — он чуть притормозил лошадь, и повозка заскрипела. — Я в деревню еду, а вы на городских похожи.

— Да, нам недалеко, я заплачу, если надо, — Леви говорил как можно тише, жестом показав Еве не подходить.

— Ой, да бросьте, молодой человек, запрыгивайте в повозку, только ехать будем медленно, — старик прокашлялся и поправил сползшую на лоб кепку.

Леви протянул руку Еве, и она с нескрываемым удивлением взглянула на него, прищурив глаза. Но он подмахнул ей пальцами, чтобы она поспешила, и Ева вложила в его руку свою. Снова её талия оказалась в его крепкой хватке, и, приподняв Еву, Леви помог ей забраться в повозку, запрыгнув в неё следом.

— И что происходит? Нам же в другую сторону, — Ева поправила платье и уселась на сено напротив Леви. За мешками и прочим хламом, оказавшимся в повозке, их почти не было видно. «Карета» двинулась. — Ты решил стать фермером?

— Иди сюда, — он похлопал себя по плечу, и Ева почувствовала, как холодеют пальцы от приятного волнения. — Считай, что я решил не ночевать у жены.

— Ах, вот оно что, — Ева быстро закивала и засмеялась в кулак. Запах свежего сена щекотал нос. — Хорошо, не знаю, куда ты собрался в такой час, но тебе лучше приготовиться быть моей подушкой. Твоя любовница довольно привередлива.

— Обещаю, что тебе понравится, — Леви ещё раз указал на место рядом с собой, и Ева перебралась под его бок. Свободной рукой он обхватил её за плечи и прижал к себе, и её тёплая щека прислонилась к его груди. Ева считала удары его сердца, прикрыв глаза. Говорить совсем не хотелось, лишь поглядывать на кусочек неба, что можно было увидеть за сеном.

— Это же не сон? — задалась спустя какое-то время она вопросом, и голос её был необычно тих, но Леви всё расслышал. Дать точного ответа на такой простой вопрос он не мог, потому что сам не знал, было ли всё реальным. — А может, всё ненастоящее? И мы ненастоящие? Ай!

Леви тыкнул Еву соломинкой прямиком в кончик носа, и она смешно поморщилась, повернув голову к нему. И Леви мог поклясться, что не видел более прекрасных глаз, чем те серые, блестящие, похожие на сияние звёзд, что смотрели на него с трепетной нежностью и детской задорностью. Только забравшись в повозку, он вспомнил, как в приюте удирал от полицейских, прячась именно в таких развалюхах на колёсах с до жути медленными лошадьми и невнимательными кучерами. Но теперь его сиротское детство, наполненное скорбным существованием в череде пустых дней и постоянной борьбой на грани между свободой и заключением, ощущалось таким далёким, словно и не принадлежало ему. Цифры в документах ползли постепенно к тридцати, и он бы точно покрутил у виска, скажи он сам себе год назад, что под его боком будет сопеть эльдийка, прижимаясь своим тёплым телом к его телу и что он сам будет желать её поцелуев, как всё сущее жаждет кислорода.

И если он не мог вслух выразить то, что переворачивалось в его душе, за него говорила Ева. Она точно подбирала слова, хотя ему казалось, что невозможно изобразить тот бесконечный хаос, сотрясавший его собственное сердце. Но она как-то находила слова, которым он только мог кивать в полном согласии. Когда он сомневался, Ева делала — прижималась ближе, обнимала крепче.

— Оказывается, ты такой мягкий, — сказала она вдруг в полудрёме и засмеялась собственной мысли. — Когда я пришла на историческую кафедру, я думала, ты меня прямо там убьёшь. Я, знаешь ли, из последних сил держусь, чтобы не разболтать, какой ты нежный.

Ева замолчала. Никому бы она ничего не разболтала. В их случае о чувствах не то что во всеуслышание кричать нельзя было, даже шёпотом сказать, что их что-то связывало, было под строжайшим запретом. И, более того, их шаткое положение не позволяло им даже идти рядом. Леви чувствовал, как опустились плечи Евы.

— Спи, я разбужу, — перевёл он тему.

— Обещай мне, что в случае чего ты сделаешь всё возможное, чтобы не оказаться связанным со мной, — она вновь заглянула ему в лицо, и Леви машинально нахмурился.

— Оставь глупости на следующий раз, — он отвёл взгляд в сторону. — Спи, — его большая и огрубевшая рука мягко легла на её макушку.

— Это не глупости, — буркнула она и вцепилась в его пиджак.

Ровная дорога сменилась побитой брусчаткой, и цокот лошади аккомпанировал проснувшемуся соловью. Ева дышала размеренно, изредка поддёргивалась её нижняя губа, и Леви чувствовал, что она заснула. Он просто не допустит ситуации, в которой ему придётся отречься от неё, поэтому Еве незачем было беспокоиться, и её безумный фатализм раздражал его. Она словно каждый день готовилась к смерти, примеряя похоронный наряд. И понять её мог каждый эльдиец. Леви тоже не был чёрствым пнём, искренне не понимавшим, откуда в ней столько невыносимой тоски, но ему не хотелось принимать с такой лёгкостью то, что они были обречены. Может, он и желал всё бросить, но что-то всегда вытягивало его на поверхность, как если бы у висельника постоянно рвалась верёвка.

Вечер постепенно впадал в ночь, и воздух наполнился приятной чистой влагой солёного моря. Вдалеке слышалось движение волн, но за тонким рядом домов самой глади ещё не было видно. Леви аккуратно провёл тыльной стороной руки по щеке задремавшей Евы, и она приоткрыла глаза, непонимающе оглянувшись по сторонам. Незнакомые места казались ей совсем чужими, точно она очутилась в чужой стране.

— Наш выход, — прошептал ей на ухо Леви и помог подняться. С повозки они спрыгнули разом, держась за руки, и солома, прилипшая к их одежде, перьями разлетелась в стороны по брусчатке. В окнах почти не горел свет, и пустая улица утопала в темноте. Ева помутнённым зрением не могла разглядеть время на наручных часах и охрипшим ото сна голосом поинтересовалась, где они и что они здесь забыли. Но Леви не отвечал. Он лишь вёл её куда-то за собой, не выпуская из своей крепкой руки её нежного запястья, когда она споткнулась в темноте о камень. От недавней дрёмы она не ощущала ни пространства, ни времени, и постепенно её слух цеплялся за плохо знакомый шум прибоя.

— Удивительно, как я тебе доверяю, раз всё ещё следую за… — Ева так и не смогла договорить какую-то пару слов, онемевшая оттого, насколько сильно море, чёрное, глубокое и бесконечное, захватывало её дух. — Мы что? Всё это время ехали сюда?

Молчание Леви казалось издевательским, и Ева хотела громко смеяться от того, что учудил почётный марлиец для неё, простой эльдийки, тысячу раз нарушившей закон. Трогательный трепет заполонил её душу, и она побежала вперёд, к берегу, утопая в песке. Море в дыхании ночи было точно полотно, сотканное из чёрного шёлка. Небо и тревожно-спокойная гладь воды смешались в одно целое, и невозможно было помыслить, что каждый человек, так или иначе, принадлежал этой бескрайней красоте. Леви смотрел вслед Еве, и, казалось, что утраченные молодые годы вернулись к нему сполна. Он не умел громко смеяться или кружиться в странном танце от собственного веселья, но видя, как Ева негромко вскрикивала от целовавших её ступни волн, он не мог сказать, что всё было зря. Она смеялась, улыбалась и дышала полной грудью за них двоих.

Они прошли дальше, туда, где уже не виднелись дома, и расположились прямо на песке. Ева сидела рядом с Леви, притянув колени к груди и обняв их так крепко, как будто она сама могла вот-вот рассыпаться.

— Леви, давай не позволим себе любить друг друга, хорошо? — Ева всегда была внезапна в своих высказываниях, ранивших до глубины души, но за одно своё имя, слетавшее с её уст как-то по-особенному, он готов был простить ей что угодно.

— Всего пару часов, как ты объявила себя моей любовницей, а ты уже собираешься всё закончить, — Леви не смотрел на неё, потому что один её траурный вид заставлял чувствовать его себя беспомощным.

— Ничего я не хочу закончить, — она положила голову на колени. Как бы она ни боролась с самой собой, постоянно ощущение конца света дышало ей в спину. — Ложись спать, — неожиданно она придвинулась ближе, — а я буду охранять твой сон.

— Силёнок хватит? — усмехнулся он, и Ева скривила губы.

— Тогда расскажи мне что-нибудь о себе, я не хочу спать, — она вновь хотела отодвинуться, но Леви не позволил.

— Помню, пару лет назад, была одна женщина, — начал он, но Ева вновь попыталась высвободиться из его хватки.

— Ты серьёзно собрался мне о других женщинах рассказывать? — её возмущению не было предела. — Мало мне ревновать тебя к твоей «жене», да? — Ева всё никак не могла удержать поток сарказма, что так и просился наружу. — Ладно, её ты тоже на море возил? — спросила она так, словно ей и взаправду было интересно.

— Её восхищали другие вещи, — бросил Леви, ему сложно было припомнить её имя, но он помнил тяжёлый аромат её духов, который впитывался в его рубашку.

— И как долго вы были в отношениях? — Ева вытряхнула песок из повисшей на одних пальцах туфле и снова обула её.

— Не помню, — ответил он скучающе и не стал врать. — Может быть, месяц. Может, два.

— Умеешь ты, конечно, задать тон разговора, — пробубнила она.

— На кафедре осталась твоя картина, — неожиданно Леви перевёл тему, и Ева замерла, как будто услышала нечто из ряда вон выходящее. — Закат на кафедре.

— Правда? — она издала неловкий смешок и радостно посмотрела перед собой в каком-то неясном оцепенении. — Я думала, что от моих работ совсем ничего не осталось, — её голос наполнился слезами, — хорошо, что я не утащила её домой. Леви, ты никогда не думал, что ты просто чудо как хорош?

— Твоё мнение обо мне меняется со скоростью света, — поддел её Леви.

— С чего бы? Оно поменялось ровно раз. До этого я тебя считала великим зазнайкой и грубияном, а теперь считаю, что ты потрясающий, — Ева широко улыбнулась, точно собственные слова для неё были слаще конфеты.

— До этого? Это до какого момента? — зацепился он за её слова.

— Думаю, до момента, как я тебя поцеловала, — задумчиво ответила она и засмеялась с помрачневшего лица Леви. — Я хочу тебя ещё раз поцеловать, чтобы убедиться, что я была права.

— В том, что я зазнайка и грубиян?

— В том, что ты потрясающий.

Ева переменила позу и присела на колени, потянувшись всем телом к Леви. Её щёки были приятно прохладными от ночного воздуха, и пальцы нежно коснулись слабой щетины на лице Леви. Недолго думая, она приникла к нему, обвив его шею руками так, будто не хотела больше отпускать. Её губы мягко приоткрылись, и Леви перехватил инициативу, усадив её между своих ног. Невообразимое количество раз последние пару дней он клал руки на её талию, и каждый раз его прикосновения становились мягче и взволнованней. Ева в его руках была подобна самой хрупкой бабочке, доставшейся заядлому коллекционеру, и Леви не упускал шанса провести по её спине рукой, чтобы насладиться теплом её тела. То, что происходило между ними, никак не могло быть сном.

Рассвет был нарисован толстыми пушистыми кистями. Утро раскидывало свои широкие объятья, и теперь граница между небесами и водной гладью была чёткой, словно её расчертили линейкой. Солнце, золотой диск, скользивший по алому небосклону, медленно ползло вверх, и его багровый ореол растворялся в зелёно-голубом полотне, возвысившимся над лазурью. Чайки разрезали острыми крыльями морскую гладь, и вода захлёбывалась собственным блеском, подаренным солнечными лучами.

Ева тихо сопела на груди Леви, сложив руки под подбородком, и он, спавший скромными урывками, впервые посчитал бессонницу не проклятьем. Воздух был чист и нежен, и песок под их телами казался самой мягкой на свете кроватью, пока одна единственно-нужная ему на всём свете женщина, видевшая во сне что-то крайне интересное, прижималась к нему. И, возможно, Ева потом ругалась бы на то, что он не разбудил её посмотреть на рассвет, но он всеми силами хотел продлить это безмятежное спокойствие, которое царило в предрассветный час под алым небосклоном.