XXVI: Противоборство (2/2)

— Да, она рано ложится, — грустно подметила Ева и слабо улыбнулась. Значит, её жизнь изменилась в одночасье лишь по нелепой случайности и ошибке другого человека? Всё оказалось так прозаично и лишено какой-то мистификации, и хотелось то ли смеяться, то ли плакать. Ей теперь казалось, что собственная жизнь ей неподвластна. И Леви, увидев эти мимолётные изменения на её лице, пожалел, что рассказал об услышанном. — Должна же была позвонить Ханджи, — неожиданно вспомнила Ева и почти что подорвалась с кресла.

— Она звонила рано утром, я сказал, что в твоём районе были проблемы с электричеством, — у Леви будто бы на всё всегда был ответ, он словно просчитал всё как минимум шагов на сто, и Еве показалось, что, пока она спала, он без её ведома мог перевернуть весь мир и поставить его на место. Она начала понимать, чем он мог привлечь других женщин и девушек: в нём чувствовались непоколебимость и уверенность, а его отстранённое спокойствие внушало доверие.

— Хорошо, ей не обязательно знать про пожар, — Ева почувствовала облегчение оттого, что рядом с ней был Леви. Она была благодарна ему за то, что он оставался хладнокровен, иначе она бы точно не смогла держать себя в руках. А впадать в истерики рядом с ним казалось неуместным. И ей не оставалось ничего другого, кроме как радоваться, что разговора с Ханджи не удалось, ведь она точно бы разрыдалась, когда подруга спросила бы про её дела или здоровье. И пока она впадала в уныние, Леви просто делал то, что считал нужным.

Он поднялся с дивана и принялся стягивать с себя галстук, расстёгивая пару пуговиц у воротника. Ева опустила взгляд, словно увидела что-то непристойное, хотя ничего такого не произошло.

— Перед тем как сбежать отсюда, пообедай, — он остановился в дверном проёме, ведущим в столовую, и Ева поднялась с кресла, как солдатик.

— Я не сбегаю, мне просто нужно идти, — возразила она несколько обиженно.

— И куда ты собралась? — задался закономерным вопросом Леви. Ему попросту не хотелось отпускать её одну в неизвестном направлении. Когда она была настолько близко и когда в его воспоминаниях ещё свежо было бледное лицо Евы и пожар за её спиной, потерять её из виду было бы ужасной ошибкой.

— В дом, в котором живёт моя мать, — без тени эмоций в голосе ответила Ева.

— Я отвезу тебя.

— Не стоит ехать в этот район, просто скажи, в какой стороне проезжает автобус.

— Откуда в тебе столько упрямства?

— А ты чего добиваешься? Я же сказала, кажется, что ни на что не рассчитываю, так что прекращай строить из себя кавалера, — не выдержала Ева. Вышло слишком грубо, но ей начинало казаться, что Леви из своей марлийской сущности просто издевается над ней и её чувствами. Однако чудиться ей могло что угодно, к своему сожалению, она точно знала, что Леви не такой болван и у него есть дела поважнее.

— А на что бы ты могла рассчитывать? — помедлив спросил он вдруг, скрестив руки на груди и опершись на дверной косяк.

Серьёзный, бесстрастный вид Леви заставлял голову кружиться, как если бы температура Евы подскочила до пресловутых тридцати девяти. Ей не хотелось в каждом его слове искать подвох или скрытый намёк, не хотелось тешить своё самолюбие скромным флиртом. Но Леви продолжал выворачивать её слова, задавать одни и те же вопросы, просто потому что знал, что пока Ева раздражается от его комментариев, она не думает о том, что произошло, а, значит, ей не хочется ни плакать, ни печалиться.

Под шум воды, доносящийся из кухни, Ева пыталась успокоить свои руки, державшие книгу. Они то и дело тряслись, как если бы ей пришлось сдавать важнейший в её жизни экзамен. Но то просто сказывалось нежелание ехать в старый дом и видеться с матерью. Теперь же не было «хочу – не хочу», выбирать не приходилось. Нужно было смириться наперекор всему, что хотелось, с текущим положением дел и научиться уживаться с матерью под одной крышей, отчего Ева давно отвыкла. И если бы мать любила её, а она была бы просто неблагодарным дитя, всё было бы намного проще. То была не мама, то была просто женщина, которая однажды выносила и родила Еву. У каждой были свои аргументы для взаимной неприязни, и каждая считала правой себя. Слова Леви за обедом, что он отвезёт её туда вечером, вертелись в голове, как пожёванная пластинка, и Ева совсем не могла сосредоточиться на тексте книги, откладывая её уже третий раз. За окном беспощадно солнце опускалось всё ниже и ниже, и Ева ненавидела каждый час, приближавший её к старому дому.

— Едем? — Леви вышел из столовой и развязал за спиной фартук, чем повеселил хоть немного Еву. Видели бы его студенты с засученными рукавами и фартуком на поясе! Не хватало только косынки и швабры в руках для полной картины.

Ехать решено было на автобусе. Выйдя с чёрного входа, Леви шёл впереди, Ева плелась за ним позади в метрах трёх. Сидели они вдвоём порознь, как если бы не знали друг друга. Никто не обращал на них внимания, и Ева, со своего места наблюдая за улицей, отмечала для себя, как фасады домов становились всё скуднее, освещение всё тускней, а одежды с выражениями лица прохожих проще.

Район, по которому они шли, сойдя с автобуса, выглядел совсем пусто и серо. Кое-как жившие здесь люди на имеющиеся средства пытались привнести красоту в своё окружение. По пути могли попасться разбитые горшки, в которые были высажены какие-то чересчур пёстрые цветы, где-то один из жителей попытался смастерить своими руками скамью, и теперь она, уродливая и кривая, стояла у всех на виду возле входа в чей-то дом. Близость кособоких зданий и теснота улицы давила, и казалось, что небо над головой было слишком далеко и слишком недостижимо для тех, кто проживал свой бренный век здесь. Дети не бегали по улице, почти никто не попался Еве и Леви по пути. А те, кто проходил мимо, оглядывали их незнакомые лица и одежду с удивлением, но быстро забывали о повстречавшейся паре, вновь задумываясь о собственных проблемах. Всё здесь выглядело так, будто было погружено в сон. Ещё можно было слышать чью-то семейную ругань, а где-то уже загорался свет. Весь удручающий вид покоцанной нищетой и презрением улицы навевал Леви мерзкие воспоминания о приюте.

— Здесь, — в тишине, дойдя почти до конца улицы, Ева остановилась возле перекошенной деревянной двери. Её ничуть не удивило, что она была совершенно не заперта.

Дом встретил пару могильной тишиной и сырым холодом подвала. Ева обошла все комнаты, с тяжёлым сердцем вошла в спальню, где ещё лежали вещи, оставшиеся от сестры, и стояла её фотография, но матери нигде не было. Всё было нетронутым, как и пару месяцев назад, и Еве каждый раз казалось, что время здесь перестаёт идти. Голова начинала раскалываться то ли от долгого сна, то ли от усталости и раздражения, то ли от всего и сразу. У Александры была дурная привычка после смерти младшей дочери уходить из дома и бродить по улице, как призрак. И Ева предположила, что сегодня опять у матери помутился разум. Она рывком поправила скатерть на столе, которая её всегда раздражала, и переставила стулья.

— Я не хочу искать её.

Ева заговорила тихо, но с таким надрывом, будто это решение стоило ей жизни. Леви безмолвно стоял позади неё, и она чувствовала себя обязанной сказать что-то, раз он ждал её. Вдавив ладони в столешницу, она подалась вперёд и поджала губы.

— Мерзкое поведение, наверно. Мама — самое важное в жизни каждого человека, но я всей душой желаю, чтобы она не возвращалась. Вот такая отвратительная душа у госпожи Римия.

Леви любил свою мать, которую толком и не мог уже вспомнить. Она осталась в нём тёплым и нежным прикосновением к щекам, и он помнил о ней, как люди помнят о тепле солнца, однажды постояв под его лучами. В случае с Евой он принимал её боль, как свою, пусть и не до конца мог поставить себя на её место. До сих пор в его памяти хранилась история, которую она рассказала. История любви и ненависти между эльдийскими родителями и детьми, поэтому осудить он её не мог.

— Я устала. Это не жизнь, это проклятие, — она резко повернулась, и Леви видел, как дрожали её губы. — Но я не хочу умирать, я хочу, чтобы всего этого не было, но я не хочу умирать! Я хочу, чтобы меня никогда не существовало, но теперь уже ничего нельзя сделать по-другому! И почему ты вообще стоишь и слушаешь меня? Уходи! Я отплачу за всё, не сейчас, но я верну всё! Уходи! — она вновь одним порывом отвернулась и вцепилась в стол так, что побелели ногти.

— Посмотри на меня, — Леви подошёл почти вплотную, и Ева развернулась к нему лицом, почувствовав дыхание на шее. — Посмотри на меня.

— Смотрю, и что? — с вызовом она взглянула сверху-вниз в глаза Леви, и не понадобилось и минуты, чтобы то, что она так упорно прятала, исчерпало свои лимиты. Она была обезоружена и наконец-то плакала в его объятьях, прижимаясь к нему, хватаясь за рукава его рубашки и обжигая его кожу своими слезами.

— Мне так страшно, мне так плохо, — она дрожала, задыхалась, хватала воздух и надрывалась, и Леви не отпускал её от себя, как будто она вот-вот рассыпется без него. Она не могла сказать о чувстве вины, что пожирало её каждый день, разрывало её лёгкие и стирало позорно собственное имя из памяти. Еве как никогда хотелось исчезнуть и тем не менее хотелось жить.

— Однажды Анастасия сказала мне, чтобы я отделял навязанные мне мысли от моих собственных, это было очень давно, может, она не совсем так сказала, — аккуратно Леви положил руку на голову Еве. — И она же рассказала мне про одну неуклюжую, но талантливую девчушку. Она как-то вскользь упомянула её имя. Я запамятовал, кажется, что-то было на Е…

— Она правда меня назвала неуклюжей? — немного успокоившись, Ева даже издала смешок.

— Они постоянно ругались с мужем на почве политики, — продолжил Леви, и Ева вспомнила записи из дневника, похороненного в огне. — Я глубоко уважаю Андре, но его перемололо и выплюнуло государство. Когда я впервые заметил несостыковки в некоторых документах, он вырвал у меня из рук бумаги и крикнул, что я ещё не дорос до понимания этих текстов. Но я вырос, и до сих пор вижу эти нелепицы, эту историю, шитую белыми нитками, эти даты, стёртые и написанные заново. И Андре защищал всю эту ложь, готовый, наверное, за неё умереть. Но сегодня он не помнит никого, кроме жены, и вся его марлийская ярость не стоила ни одной монеты, когда он потерял любимого человека.

Ева успокоилась окончательно. В её голове медленно начал складываться пазл, и всему, что Леви делал, находилось объяснение. Он не отыгрывал роль злодея или искусителя, он жил по такому же принципу, как и она, но всего лишь по другую сторону баррикад. И её поразило, как он был многословен и как он был со всей чистой искренностью открыт перед ней. И ей стало немного стыдно, что она даже не попыталась стать чуточку лучше, чем нынешняя она.

— Посиди здесь, я поищу её, она обычно не заходит далеко, — Ева убрала руки с шеи Леви, и он отошёл чуть назад. И воздух снова словно похолодел на несколько градусов.

— Я пойду с тобой.

— Не надо. Пожалуйста.

Выйдя из дома, Ева прошла вперёд, обошла одно здание, потом другое, и, возвращаясь, почти что прошла мимо женщины, чьё лицо не было видно за распущенными грязными волосами. Она только-только присела на порог соседнего дома, её домашняя обувь была перепачкана пылью. Кулаки Евы против её воли сжались, ей хотелось швырнуть горшок с фиалками, попавшийся на пути, ударить что-нибудь или сломать.

— Не позорь меня, вставай, — процедила сквозь зубы Ева, нависнув над матерью, сидевшей на пороге чужого дома.

— Что ты здесь забыла? — пробубнила женщина и приняла печальный вид, подняв мутные глаза на дочь.

— Вставай, — Ева не хотела пререкаться ровно столько же, насколько не хотела видеть мать. — Тебе нужно поесть и помыться.

— Проваливай! — вскрикнула женщина безумно, но взгляд её был как никогда ясный, и Еву словно холодной водой обдало. Ярость стучала где-то возле горла.

— Хорошо, — Ева выдохнула, утихомирила разгоравшийся гнев и подняла взгляд к небу. В узком ряду домов синева, гигантская, но сузившаяся до бесполезного клочка казалась отвратительной. Здесь всё навевало скуку или ввергало в отчаяние.

Леви стоял на пороге её бывшего дома. Еве было всё равно, слышал ли он их бестолковую перепалку или нет. Под его чутким и спокойным взглядом всё казалось ничтожным, неинтересным и лишним. Стоя над матерью, она улыбнулась, точно случилось что-то приятное, и направилась вперёд. Их разделяло несколько ступенек, и Ева смотрела снизу вверх на Леви, и лицо её было необычно живо.

— Так ты планируешь остаться?

— Иди вперёд, мне нужно кое-что забрать, — Ева поднялась по ступенькам. — Я найду фотографию сестры и догоню тебя. Я клятвенно обещаю вернуться.

Отсутствие Евы казалось безумно долгим, хотя не прошло и пяти минут. Леви шёл медленно, то и дело останавливаясь и разглядывая нелепое обустройство территории у дома. Он слышал, как стучали её каблуки, но не оборачивался и взглянул на неё лишь тогда, когда они поравнялись.

— Ты выглядишь живее, чем утром, — с иронией подметил он. На лице Евы и вправду не было ни тени усталости, она была весела и светилась воодушевлением.

— Я всё ещё красива, неправда ли? Хотя думала, что одной ногой стою в могиле, — она взмахнула волосами и тыльной стороной руки очертила контур своего лица. Он усмехнулся незаметно. Её улыбка была обворожительна. — Леви, — она остановилась в тени перекошенного балкона с нагромождением цветов, безжизненно свисавших с перил. —  Воспринимай всё, что я скажу, всерьёз.

— Я всегда так и делал, — он также остановился и повернулся к Еве, внимательно разглядывая её ставшее вмиг серьёзным лицо.

— Ради нас никто не изменит этот миропорядок. К тому же я не могу обещать, что со мной получится то самое «долго и счастливо». Поэтому, если Марлия — твоя жена, я предлагаю себя в качестве любовницы.