XXV: Далеко отсюда (2/2)

— Ваш пиджак сгорел, — сказала она, будто это было столь важно сейчас, и тихо выдохнула. — И мои книги.

Леви прибавил скорости.

— И мои картины.

Автомобиль завернул за угол.

— А ещё я испекла пирог, но он тоже сгорел.

Леви нажал на тормоз. До нужного места оставалось проехать ещё несколько домов. Ева не обратила никакого внимания на то, что они остановились. Беспрестанно с её уст слетал один лишь вопрос: зачем она вышла из дома? В темноте её серых глаз он отчётливо видел ту грань, что она готова была перейти. Подвернись ей мост, она бы бездумно воспользовалась открывшейся возможностью. Вся её поза и застывшее каменное лицо могли напугать любого. Леви не знал, в первый ли раз она была готова покончить со всем или нет. Но что-то подсказывало ему, что Еву такие мысли уже посещали. И будь на её месте кто другой, он бы знал, что нужно сделать с этой пучиной отчаяния, затягивавшей в самое болото. Он готов был поклясться, что видел те страшные чёрные нити, которые медленно подползали к её шее. В иной ситуации он бы взял всё под свой контроль, выбил бы дурь хорошим ударом под дых, а потом бы провёл долгую, но полезную воспитательную беседу. Однако Ева была не любым другим. Леви не знал, что нужно было сделать с ней, чтобы она не рассыпалась прямо в его руках.

Автомобиль двинулся дальше.

— Подождите здесь минуту, — тихо попросил он и вышел из машины, отойдя от неё на пару шагов. Ева не шелохнулась.

Тишина на улице была слабой и то и дело прерывалась проходящими мимо людьми. Запах гари преследовал их, и клумбы, трещавшие по швам от обилия слащаво-ароматных цветов, никак не могли искоренить тяжёлый смрад пожара. Вдалеке уже не было видно чёрного дыма. Леви оглядел свой невысокий, но богато отделанный дом. В их районе не было проблем с благоустройством, именно здесь чувствовалась столица. И завтра все его соседи прочтут одну несчастную строчку про пожарище в районе Девятого переулка. Кому-то нужно будет напрячь мозги, чтобы вспомнить, в какой это части города, а кто-то, наплевав на чужое горе, перелистнет страницу. На третьем и пятом этаже виднелся ещё свет в окнах, и Леви тяжело вздохнул. Лишние свидетели были ни к чему. Незнакомцы, проходившие мимо особо его не волновали. Взглянув ещё раз на часы, он прикинул, что соседка, у которой был пёс, уже выгуляла его, значит, никто не должен был попасться на лестничной клетке.

Ева послушно шла за ним, и шаги её были до того беззвучными, что Леви невольно перестал думать о соседях. Казалось, что он поднимался совсем один, и ему снова то и дело приходилось поворачиваться, чтобы убедиться — она всё ещё идёт за ним. Когда Леви наконец-то добрался до своего этажа и открыл перед Евой дверь, она остановилась прямо перед порогом, словно что-то неизвестное не давало ей сдвинуться с места.

— Не стойте здесь, — он открыл дверь пошире, и Ева впервые за всю их «поездку» посмотрела ему прямо в глаза. Он было и хотел разглядеть хоть что-то в её взгляде, но там ничего не было.

Ева сделала шаг вперёд, но дальше не прошла, оставшись стоять на пороге закрывшейся за её спиной двери. Леви стянул с себя галстук и взъерошил обозлённо волосы. Она не озиралась по сторонам и была вовсе не движима, как если кто-то забыл бы своё садовое украшение посреди его квартиры. Ничто, казалось, её не интересовало, и она не отрывала свой взгляд от лакированных половиц под её ногами.

— Если тебе страшно, то ты просто должна сказать об этом, — негромко заговорил Леви. То был не приказ и не совет, то было больше похоже на просьбу.

— Мне не страшно. Меня не было внутри, значит, всё в порядке, — рассудила Ева, и с первого взгляда могло показаться, что к ней будто бы вернулись жизненные силы. Но первые суждения о природе человеческого сердца всегда обманчивы. Ни румянца, ни блеска в глазах, ни живости рук.

— Налево ванная комната, я включу воду, и можешь идти, — Леви старался остаться хладнокровным и, проходя вглубь квартиры, думал лишь о том, как бы побыстрее с себя смыть остатки пожара, к которому он имел лишь косвенное отношение. Пройдя мимо безмолвной Евы, которая так и не сдвинулась с места, в ванную комнату, он резко повернул краны, и вода оглушающе грохнулась прямиком на чугунную поверхность. Беспорядочный шумный стук воды гасил посторонние звуки и даже собственные мысли Леви. Он несколько раз проверил рукой, не была ли вода совсем горячей, не имея ни малейшего представления о предпочтениях Евы. Так странно было позволить кому-то не просто войти в его квартиру, но зайти даже в ванную комнату, которую он при горничной, приходившей через день, умудрялся вычищать самостоятельно. Не удержавшись, он умыл лицо одним движением руки.

— У меня не осталось вещей, — безынициативно подметила Ева, и Леви выключил кран, не расслышав, что она сказала.

— Я набрал немного воды. Если тебе понадобится ещё, то воспользуйся краном, — Леви вышел, вытирая руки о полотенце. Мокрые капли с его волос падали на пол, и Ева машинально сделала шаг назад. Он открыл дверь пошире и пропустил Еву вперёд. — Оставь вещи в той корзине. Я принесу другие.

Так странно, но в то же время легко было обращаться к ней на «ты». Ему казалось, что уже абсолютно точно никак нельзя сторониться друг друга, выстраивать дистанцию с помощью холодного «вы». Пройдя в спальню к гардеробу, он услышал, как щёлкнула дверь в ванную комнату, и тихо вздохнул. Может быть, тёплая чистая вода смогла бы снять с Евы оцепенение. Среди жилеток, пиджаков, строго выглаженных брюк и накрахмаленных рубашек Леви нашёл ночную сорочку и плотные домашние штаны, которые могли сейчас заменить Еве все её былые пожитки. Он никогда не думал, что ему придётся когда-нибудь делиться своими вещами с другим человеком, но для Евы он готов был с лёгкостью сделать исключение. Положив сложенные аккуратной стопкой вещи на тумбу возле двери ванной комнаты, Леви прислушался к звукам за стеной. Тишина нарушалась лишь неторопливыми плесками воды. И как бы ему сильно ни хотелось поскорее обмыться, он чувствовал облегчение.

— Я оставил вещи на тумбе.

Около получаса Ева провела в ванной комнате. За это время Леви успел побеспокоить горничную, которая должна была завтра прийти, и попросить её принести любое женское платье, а также заварил чай, подаренный не так давно Евой, и приготовил что-то совсем простое, но горячее на ужин. Самому есть не хотелось, но ей обязательно нужно было хоть немного подкрепиться. То и дело он крутился возле двери, проверяя, всё ли в порядке. Ева, выйдя из ванной комнаты, прошла немного вперёд и очутилась на пороге гостиной. Мокрые волосы прилипали к лицу, от тела исходил тонкий аромат свежести и чистоты, а от горячего воздуха на щеках проступил слабый розоватый румянец. Растерянно оглядевшись, она несмело двинулась вперёд. Штаны на ней были ей как раз и навевали ненужные воспоминания о тех отцовских, в которых она писала картины. Теперь от него у неё ничего не осталось, но эта мысль ещё не так глубоко поразила её. Ночная сорочка оказалась чуть короче, чем задумывалась, но тоже не доставляла неудобств.

— Ты можешь сесть, где хочешь, — Леви вышел из столовой, снимая фартук. — Я принесу поесть.

— Мне не хотелось бы испачкать вашу мебель, — виновато пробубнила себе под нос Ева, и Леви задержал на ней взгляд подольше. Небрежно волнистые, потемневшие от влаги волосы, его одежда на ней, босые ноги и чистое, не тронутое даже эмоциями лицо. Никакую другую женщину он не желал видеть на пороге своего дома, лишь ту, что стояла перед ним. Но не при таких обстоятельствах. Всё же сердце Леви не было безжалостным. — Могу я пройти на кухню? — спросила она тихо, и Леви кротко кивнул, показав рукой за спину. Ему подумалось, что она могла вообще не спрашивать разрешения и просто пройти, куда ей вздумается.

Ева ела, как и предполагалось, без особого аппетита, отрезая по совсем крошечному кусочку яичницы. Глубоко погружённая в свои мысли, она не притрагивалась к чаю, который беспомощно стыл в стороне. Волосы лезли ей в глаза, но она не даже не попыталась убрать их. От былой строгой осанки не совсем ничего не осталось, и её круглые плечи обречённо опустились. Леви хотел сесть напротив, однако ему показался такой жест неуместным, и он передумал, встав тихо в сторонке у стены. Наверняка, если бы здесь была Ханджи, она бы знала, как поддержать Еву, что сказать и как себя вести. Он же считал, что был плох в словах утешения, поэтому предпочёл молчать.

— Я буду в ванной. Если что-то понадобится, зови, — он оттолкнулся от стены, к которой прислонялся, но небывалая заинтересованность в голосе Евы пригвоздила его к месту.

— А вы? Вы не собираетесь ужинать? — мягко спросила она, положив вилку на место.

Леви не мог подобрать слов, хотя было достаточно соврать, что он ужинал, но слова не шли, поэтому он лишь мотнул головой и вышел прочь. В ванной комнате всё стояло с такой же педантичной аккуратностью, как и до этого, и только сложенные в корзине стопкой домашнее платье и лёгкая кофта, что была накинута на Еву, указывали на недавнее присутствие другого человека. Он упёрся ладонями в раковину и посмотрел на своё отражение. Леви всегда быстро ориентировался в ситуациях, ему не нужно было медлить, чтобы принять решение. Но в случае с госпожой Римия всё стало окончательно неопределённым. Если за молчаливую, мало интересовавшуюся жизнью своего господина горничную можно было не переживать, то всё остальное его окружение не было столь безразличным. Рой тяжёлых мыслей, возникших от желания решить всё и сейчас, он пытался утопить под струями горячей воды. Но решение никак не приходило.

Когда он вышел из ванной комнаты, Ева на кухне медленно и вяло мыла за собой тарелку и чашку, как если бы все силы её в один момент покинули. Ему лишь на секунду подумалось, что всё происходившее выглядело абсурдно: Ева, женщина, к которой он питал тёплые чувства, стояла на его кухне в его одежде в по-домашнему лёгком растрёпанном виде. Абсурднее было и то, что их разделяла целая веха ненависти и пропаганды, но сейчас, в отношениях двух людей, она была ничтожна и предана забвению.

— Я бы сам убрал, — Леви подошёл к Еве со спины, но оказался слишком близко, и она вздрогнула. Его рука потянулась за только что поставленной чашкой, чтобы убрать её, и Ева сделала шаг в сторону. — Тебе нужно отдохнуть. Через зал будет спальня. Ложись спать.

— Я могу поспать в кресле или на кушетке, — возразила Ева и сжала в руках тряпку, которой намывала посуду. Леви почти невесомо обхватил её запястье и забрал из её сжатой ладони тряпку, положив её на место. Ева не выдернула своей руки, казалось, она толком и не поняла, что Леви касался её. Он смотрел на неё, будто бы видел впервые, и чем дольше он был рядом, тем сильнее он хотел, чтобы Ева бросилась в его объятья, чтобы она снова стала такой же смелой, дерзкой и бездумно следующей за своими желаниями, какой она была неделю назад. Ему до боли в рёбрах хотелось, чтобы они покончили этот день раз и навсегда.

— Ева, — он обратился к ней осторожно, но она покачала головой.

— Я знаю, что вы делаете это из хороших побуждений, и я верю, что у вас доброе сердце, но вы так много сделали для меня, когда я для вас абсолютно ничего, — протараторила она на одном дыхании, и в её хриплом голосе ощущалась вина.

— Бред, — выдохнул он тяжело. Она была словно дикая уличная кошка, не подпускавшая к себе прохожего, что решил заделаться её хозяином. Хуже всего было, что у обоих, и у Леви, и у Евы, сердце безжалостно кровоточило, и ни один другому не мог помочь по-настоящему. — Я не настолько меркантилен, чтобы ты должна была сделать что-то для меня. Иди в спальню и не утруждай себя ранним подъёмом. Здесь тебя никто не потревожит.

— А вы будете спать в гостиной? — поинтересовалась она с волнением, и Леви кивнул, не утруждая себя в объяснениях, что засыпать в кресле не было для него в новинку. — Мне нужно будет завтра вернуться и увидеться с хозяйкой, — уже без былого возражения в голосе проговорила Ева почти неслышно.

— То, что будет завтра, сейчас не играет никакой роли. Пойдём, — он пригласил её рукой в гостиную, и Ева прошла вперёд.

В спальне Леви царил полумрак, и он включил бра, висевшее возле кровати. Ева не смотрела по сторонам, казалось, её больше интересует пол под её собственными ногами. Леви на секунду остановился возле кровати.

— Можешь не выключать свет, если хочешь, — он подошёл ближе к Еве и положил ей руки на плечи, но она никак не отреагировала. Только эту ничтожную близость он мог себе позволить. — Я буду рядом, если хочешь. Ева, посмотри на меня.

Но она не подняла взгляда, продолжая бессмысленно смотреть вниз. Леви понял, что теперь окончательно повернуть назад не получится. Он не знал, что по-настоящему она ощущала к нему: был ли то просто мимолётный интерес, слабое влечение, обещавшее потухнуть после нескольких поцелуев и совместной ночи, или что-то большее. Однако самому Леви было известно, что все его лимиты были исчерпаны.

— Спасибо, — выдавила из себя Ева, но благодарность её была искренней, просто голос, полный сдерживаемых слёз, был тяжёлым и не поддававшимся контролю.

Леви не ответил на благодарность и оставил Еву одну. Через какое-то время в доме всё затихло, и он слышал, как за дверью в спальню выключился свет. Но Ева не спала, и Леви сел возле двери, как сторожевой пёс, что ничем не мог помочь своему хозяину. Не нужно было обладать каким-то чутким слухом, чтобы знать простую истину — Ева плакала. Леви представлял, как она сжимала в руках одеяло возле губ, чтобы не всхлипывать сильно, как холодные слёзы, мокро сползая по щекам, впитывались в подушку. И его представления были недалеко от настоящего положения дел. Он не знал, скоро ли она заснёт или проведёт ночь без сна, но он точно не мог заснуть сам. Ему не хотелось, чтобы она плакала, и вопреки всему в то же время он желал, чтобы она прижималась к нему, доверчиво отдаваясь его прикосновениям, чтобы она плакала не в страшном одиночестве, а на его плече. Называли ли то, что его сердце сжималось при её несчастном виде, чувствами? Или было то верной дорогой к безумию? Между ними были не только холодная стена и наглухо запертая дверь, между ними были разные нации, разные классы, разное положение, предрассудки и ненависть. Но всё это было ничтожно, если бы она только позвала его сейчас, если бы только назвала его имя.