XXIII: Движение вод (2/2)
— Я не думаю, что один день сделает погоды. К тому же эта информация в любом случае дойдёт до моего отца, разве вам нужны разборки со столичной полицией? — Эльке прекрасно знала, на что давить, потому и не дала договорить капитану. Одно дело сопровождать на круизе обычных аристократов, а совсем другое — детей чиновников и военных разных мастей. Утаить такую оплошность при куче свидетелей прямо на месте преступления было невозможно, и капитан был необычайно разозлён тем, что охрана так глупо разгласила неприятность, о которой должен был знать узкий круг лиц.
— Да, я думаю, передать вашему отцу преступницу — самое лучшее решение, — нехотя согласился капитан и вытер испарину на лбу. — Прошу меня простить, — он откланялся, и Эльке еле-еле сдержала улыбку.
Небольшой переполох поднял ей настроение больше, чем вся развлекательная программа круиза. И в таком состоянии приподнятого духа она вернулась к себе в каюту и почти до самого обеда предавалась в ней размышлениям разного толка. Ей было приятно снова вспомнить о Леви, и совершенно не хотелось размышлять над своими ошибками и промахами, которые она допустила несколько дней тому назад. Маленький проигрыш не равнялся в её голове великой беде, тем более за всю свою недолгую жизнь она уже имела возможность наблюдать за отцом, которому на своём карьерном пути приходилось отступать, но в итоге он всё равно приходил к цели.
Отобедав с аппетитом в ресторане, Эльке вышла на палубу немного прогуляться. Вечером обещали разыграть какое-то представление, но она не вдавалась в подробности. К тому же снаружи становилось всё жарче, и солнце жестоко раскалило пол, поручни и скамьи, так что желания покидать каюту под вечер не возникло. Эльке облокотилась на фальшборт и облегчённо выпустила струйку воздуха. Её превосходное настроение скрашивало обстановку вокруг, и море казалось уже не таким обычным, а наоборот весьма и весьма завораживающим, хотя по своей сути оно никак не изменилось. В предвкушении она смаковала картины допроса эльдийки, которые рисовало её воображение, и нисколько её не интересовало ни то, как она попала на борт, ни то, что с ней будет дальше. И если бы оказалось, что преступницу зовут Евой, Эльке громко рассмеялась бы и зааплодировала такой хорошей шутке от озорницы-судьбы.
— Я не ожидал, что мы с вами пересечёмся ещё раз, — юноша вывернул из-за угла и удивлённо взглянул на Эльке, которая смотрела на него так, будто совсем не узнала. Но ей, однако, просто было не по душе, когда её уединение кто-то нарушал. На круизе мало с кем можно было пересечься пару раз, поэтому его появление навело её на мысли, что молодой человек специально искал её. — Раз уж так получилось, то думаю, что нужно представиться: Тревор, — дружелюбно отозвался юноша и зачем-то махнул рукой.
— Госпожа Крамер, — Эльке помедлила с ответом и заметно смутила молодого человека своей официозностью. Но её мало интересовало знакомство с теми, кто годился ей в младшие братья.
— Да, вот это переполох сегодня был, — повторив позу Эльке, заговорил Тревор с какой-то необычной жестокостью в голосе, чем несомненно привлёк её внимание. Она украдкой бросила на него заинтересованный взгляд: праведный гнев, блестевший в его зрачках, придавал ему возраста. Но тем не менее продолжать какую-либо беседу ей не хотелось, и без того её раздражало его бесцеремонное появление на месте, которое она выбрала для себя. — Я надеюсь, из этой эльдийки выбьют всю дурь. Подумайте только, заявиться на круиз, надо же.
— За это можете не беспокоиться, — сказала Эльке, внутренне ликуя, и Тревор кинул на неё странно-поражённый взгляд.
— Что ж, я тогда пойду? — сказал он со смущением явно оттого, что Эльке не горела желанием как-то продолжать разговор. Он кивнул сам себе несколько раз, словно пытался приободриться.
— Подождите, — она остановила его жестом и провела руками под шелковистыми волосами, приподнимая их. Эльке выглядела потрясающе в своей тихой ненавязчивой красоте, доставшейся ей от матери, но, когда её мысли не были заняты, она становилась ещё прекраснее и походила на мраморную статую. И только её напряжённый сосредоточенный взгляд и строгость губ отталкивали восхищённых поклонников. Молодой человек перед ней обомлел смущённо, и она улыбнулась, приветливо сложив руки перед собой. — Меня зовут Эльке.
С этой открытой и нежной фразы началось её близкое знакомство с господином Тревором Фастом, продлившееся всего сутки, но давшее ей невообразимую веру в себя. Её раздражал юноша, что оказался на два года младше самой Эльке, да и вернувшись к себе, она толком и вспомнить не могла ни словечка из того, чем он забивал ей голову весь оставшийся день. Они посетили какое-то представление, немного потанцевали под живую музыку, и он даже умудрился купить ей мороженое, словно они были школьниками. Весь день она посвятила себя Тревору только лишь с одной целью: доказать себе, что Леви был неправ, так просто отпустив её. Всё больше убеждаясь, что дело было не в ней, она строила какие-то свои выводы, и мысли её то и дело возвращались к утреннему инциденту с эльдийкой.
Она крутилась возле зеркала в каюте как заведённая и видела перед собой не простую семнадцатилетнюю девушку, а настоящую сердцеедку. С Тревором она держалась на расстоянии, но тем больше он льнул к ней. И Эльке поняла, что была слишком поспешна, слишком нетерпелива, и пообещала себе, что станет совсем другой: манящей и загадочной. С упорством, которому можно позавидовать, в своей каюте она учила саму себя новому взгляду, страстному, но отчуждённому, придумывала, какой походкой она будет входить в аудиторию, как она будет сидеть за столом и как сложит руки. Новая она точно привлечёт внимание Леви, особенно если соберёт свои длинные волосы и уберёт их в какую-нибудь высокую причёску. Она поворачивалась и так и этак перед зеркалом, приподнимала волосы, любовалась открытой шеей и оголившимися плечами и вспоминала, вспоминала с жадностью и тщеславием, как на её прекрасную молодость смотрели другие мужчины. И ей лишь хотелось сейчас одного: подойти к Леви тихонько, осторожно и сказать ему, какой он глупец, раз не принял то, что она сама принесла ему почти что на блюдечке. Теперь же он должен был постараться.
— Я не выйду, у меня болит голова. Оставьте меня, — крикнула она скучающе, услышав робкий стук и зовущий из-за дверей голос Тревора. Раздражённо она поразмыслила, зачем вообще сказала номер своей каюты. Но молодой человек не стал навязываться в силу своего возраста и неумения быть хоть чуточку настойчивым и в совершенно расстроенных чувствах отправился восвояси. А Эльке же, ничуть не пожалев своего неудачливого кавалера, присела на кровать и скинула с себя туфли. Теперь она ощущала себя зрелой особой и никак не хотела примириться с фактом, что ей было всего семнадцать лет. Это число казалось ей легкомысленным, детским. А она теперь была не такой. Она считала себя отныне роковой красавицей и наконец-то поняла, почему её отец так легко вёлся на всяких дамочек, хрупких, нежных и словно неземных. Эта покладистость была лишь маской и игрой. Каждая из них водила его за нос, приближала и отталкивала, оставалась неуловимой. И она хотела быть такой, как они, но только без того исхода, что для каждой уготовил Уве Крамер. Ни одна из них никогда так и не переступит порог его дома в качестве хозяйки. Но об их неудачах ей думать совсем не хотелось. Она предвкушала то, как новая она войдёт в аудиторию и Леви будет поражён её таинственностью, её невозмутимостью.
Вернувшись с круиза, Эльке была в таком восторженном состоянии, что отец диву давался. Его дочь, обычно отстранённая и будто незаинтересованная в разговорах с ним, была очень ласкова и приветлива. Но она никак не могла вообразить себе, что её встреча с профессором Аккерманом произойдёт быстрее, чем ей того хотелось.
— Разве мне обязательно идти? — Эльке была мрачнее тучи и стояла в дверном проёме, накидывая на плечи шаль для прогулки. Уве Крамер сводил все перемены её настроения к вздорному характеру женщин, поэтому перестал дивиться, что ещё вполне себе жизнерадостная на завтраке дочь к обеду переменила настроение. Он подозвал жестом слугу, и та подлила ему ещё вина.
— Это подруга нашей семьи, естественно, тебе обязательно идти, — он отрезал приличный кусок от свиной отбивной и целиком запихнул его себе в рот. Эльке хотела цыкнуть, но промолчала. Не было ничего ужасного в том, чтобы идти на день рождения новой пассии отца. Её никогда не интересовали женщины, которые вились вокруг него, потому что ни одна из них не была приглашена на роль её мачехи. Однако услышав, что на этом вечере должен присутствовать профессор Аккерман, Эльке впервые испытала на себе, что значит струсить. Женщина, крутившая роман с её отцом, оказалась преподавательницей с военного факультета. — Можешь позвать с собой того мальчика, что приглянулся тебе на круизе, если боишься, что будешь скучать.
Совсем не удивлённая фактом, что отец прознал про её шалость на борту корабля, Эльке залпом выпила апельсиновый сок и попросила подать ей десерт перед уходом, хотя ей ничего не лезло в горло. Поковырявшись в нём вилком, она вновь вспомнила, как безучастно Леви смотрел на неё, когда она, собрав всю свою смелость, предстала перед ним нагой, открыла ему свои чувства и обнажила сердце. Былая решимость, которой она была готова похвастаться на круизе, улетучилась куда-то, и невыносимая тоска вновь напала на неё, как меланхолия посещает самого гениального поэта.
— Как минимум час ты там пробудешь, — заявил Уве и скомкал салфетку, заканчивая трапезу. — Уже достаточно свободы ты получила, я считаю. Не стоило, наверное, отправлять тебя в круиз одну. А то я смотрю, ты решила, что можно пренебрегать дружескими отношениями, которые я, между прочим, строю и во благо тебе.
Но Эльке не слушала отца. Всё равно они встречались обычно лишь во время приёма пищи, поэтому вслушиваться в его речи не имело смысла. Она думала лишь о слишком скорой встрече с Леви.
Не было в ней того порыва и огня и на том самом вечере, который состоялся на следующий день. Она пряталась между колонн, избегала лишних разговоров и встреч, хотя отец несколько раз пытался вытащить её чуть ли не в середину зала, чтобы, как хорошей фарфоровой куклой, похвастаться перед чужими гостями. Именинница не горела желанием развлекать Эльке, лишь принимала подарки и общалась с другими гостями, поэтому та была предоставлена сама себе, что приносило ей небывалое облегчение. Ближе к концу вечера появился тот, кого Эльке не хотела видеть именно сейчас.
Леви вошёл в комнату серьёзно, стараясь не привлекать лишнего внимания. Он аккуратно преподнёс подарок хозяйке вечера, и та радушно принялась нахваливать его, даже толком и не взглянув в коробку. Эльке спряталась за широкой колонной, которые были расставлены по периметру всей крытой беседки. Сердце её невообразимо вздрагивало от каждого движения Леви, и пальцы крепче цеплялись за холодный кафель. Она переводила свой любопытный, но испуганный взгляд с Леви на именинницу и обратно и пыталась понять, в каких отношениях они были. Её пугало, что в этом мире не одна она была женщиной, и каждая могла позариться на Аккермана, пока она дрожа стояла за колонной и бесстыдно подглядывала за ним. Но ни сил, ни воли ей не хватало, чтобы выйти в свет, чтобы, как и планировалось, пройтись мимо него завораживающей походкой, взмахнуть ресницами и заставить трепетать его сердце. Всё, что у неё было, это робкая несмелость юной неопытной души.
Профессор Аккерман не собирался задерживаться на празднике, поэтому, лишь передав лично лаконичные поздравления, он поспешил удалиться в крайне задумчивом состоянии. И Эльке готова была выскочить из-за колонны и остановить его, но та готовность была надуманной, и она ни шагу не ступила из своего укрытия, с облегчением подумав, что на пути Леви ему не попался её отец. Немного развеселило её лишь просто его появление, такое мимолётное и еле-еле уловимое, но собственная беспомощность удручала её, и оставшееся время под смех розовощёких гостей она провела, просидев в одиночестве за колонной.