XXI: Занавес (2/2)

— Что ж, не сахарный, не растаете, — и Ева, закинув зонт на плечо, начала спускаться по ступенькам, оставляя Леви позади.

— Куда вы собрались ночью одна? Чересчур смелы? — грубо остановил её Леви и чуть было не добавил «безрассудная дура» к своим словам.

— О, так вы всё-таки проводите меня до дома! — Ева, как ромашка на ветру, повернулась к Леви на носочках и крутанула игриво зонтик в руках.

— Нет, — категорично прервал он её кокетство, и та, приуныв, снова провернула ручку зонта. — Нам всё равно в одну сторону.

Леви спустился со ступеней, оставляя Еву позади, но та стоять не стала и, спустившись следом, водрузила над их головами большой чёрный зонт, сумевший прикрыть и её, и его плечи. Перед горевшим, как факел в темнице, театром расстилалась большая площадь, на которую не могла подъехать ни одна карета. Бо́льшую часть пространства занимал вычурный фонтан, сверкавший от уличного освещения волнениями воды. Насколько бы война ни была принципом Марлии, люди здесь продолжали любить красоту и роскошь, коими отличалась никогда не дремавшая от скукоты столица. Проклятая пешеходная зона, вымощенная потрескавшейся брусчаткой, которая издавала неприятный стук от шагов, казалась бесконечной Аккерману, когда Ева шла так близко, почти касаясь его плеча. Она была выше, к тому же изогнутый каблук её чёрных под шёлк туфель прибавлял ей ещё несколько сантиметров, и если Леви поворачивал голову, то непременно его взгляд падал на её губы, трепетно-нежные, словно нарисованные на холсте. Поэтому он посчитал, что лучшим решением будет смотреть только вперёд.

— Вам совсем не понравился спектакль? — заговорила Ева, и её каблук чересчур громко стукнул о камень. С неподдельным, внезапным испугом она дёрнула зонтик, и капли дождя с него упали на плечо Леви. — Простите.

— Можете уже убирать зонт, дождь закончился, — он отряхнул застывшие капли на ткани пиджака. — Было скучно, — он ответил на поставленный вопрос довольно просто, не желая задеть детского восторга Евы. Она усмехнулась чему-то, словно ожидала этих слов.

— Интереснее было смотреть на меня, правда? — её невозмутимая ирония кольнула Леви, как пойманного с поличным, но в следующую секунду его переживания улетучились. — Понимаю, странно видеть даму, вышедшую в свет в одном и том же, — Ева поёжилась от подувшего ветра и прижала клатч ближе к себе, точно он был горячее печки.

— Странно только желание дам менять свои наряды по двадцать раз на дню, — категорично ответил Леви, и Ева недоумённо взглянула на него, понимая, что он не придавал значения её наряду, как ей показалось. Тогда с чего бы ему было так бесцеремонно таращиться на неё весь вечер? Насущный вопрос остался лишь пустой мыслью. Ева побоялась делать предположения.

Вновь тишина влезла между ними. Всё не было конца и края ненавистной брусчатке, и переулок, который вёл к оживлённой мостовой, становился всё уже и темнее. Ветер совсем разошёлся и с ненавистью трепал шедших за то, что вместо ливня шла никчёмная морось. Полупрозрачные рукава платья, сшитые почти из невесомой ткани, от влажного воздуха стали неприятно липнуть к коже, и Ева всячески старалась скрыть факт, что губы начали подрагивать.

— Завидую вашему пиджаку, — неуклюже протянула Ева и улыбнулась, словно рассказала самую смешную шутку на свете. Но Леви никак не отреагировал, лишь потому что из тёмного промежутка между двумя нежилыми домами выскочил непонятного вида парнишка лет девятнадцати. Криво подстриженные волосы торчали из-за больших ушей. И карие глаза, круглые, косоватые, смотрели бешено, он то и дело озирался и тыкал воздух обычным кухонным ножом с кривым кончиком. Шершавые обветренные губы заговорили:

— Отдавайте всё или я убью вас, — несмело шептал он и снова и снова оборачивался. Ева замерла не то от неожиданности, не то от ужаса, так как никогда ранее не сталкивалась с чем-то таким лицом к лицу, только читала про опасности в романах, что стояли на стеллаже в кухоньке. Леви же был поразительно спокоен и сделал полшага вперёд, чтобы Ева оказалась хоть немного, но позади. Она даже не обратила внимания на мимолётное движение Аккермана, так как встревоженно переводила взгляд с ножа на лицо угрожавшего, потом снова на нож, потом опять на лицо, и так по кругу, словно не хотела ничего упустить. А безразличная невозмутимость Леви была присуща лишь тем, кто так или иначе мог оказаться на месте этого неопытного в грабежах юнца. Оба заметили повязку на его плече. Парень явно бежал из гетто.

— На твоём месте я бы убирался сейчас отсюда как можно дальше да побыстрее. Чтобы выбрать для побега почти центр столицы, нужно быть невероятно тупым, — на самом деле Леви был очень доброжелателен, но Ева в страхе дёрнулась. Та высокомерная расслабленность была лишь опытом: парень держал нож неуверенно и неправильно. Такой хваткой не убьёшь, только себя зазря покалечишь. Аккерман мог выбить оружие из рук неумелого преступника, если бы тот подошёл ближе. Но самому действовать ему не пришлось. На горизонте показалась парочка полицейских, что уже рыскала по переулкам в поисках бежавшего. Как загнанный зверь, он не знал, куда ему деться, и, оторопевший, замер на месте.

— Вот он! — закричал один из полицейских победным басом. Нож в руке почти что пойманного преступника дрожал так, как дрожит высокая трава, когда ветер треплет её на дороге, и без того неуверенная хватка стала ещё слабее.

— Тебе нужно уходить! — чуть не воскликнула взволнованная Ева, но ничего уже поделать нельзя было: высокий, подготовленный годами тренировок полицейский, подбежав к ним почти что за долю секунды, схватил за шиворот мальца, и нож звякнул о землю, вылетев из руки. Ева почувствовала, что её душу опустошили, разгромили точно так же, как громят, когда сообщают о смерти близкого. Настолько она пребывала в каком-то диком отчаянии, и страх за себя и за незнакомого эльдийского парня, который был того же возраста, что и её студенты, перемешался в ней так, что превратился в гнетущую тошноту. Она стиснула в руках зонт и клатч, и помятая испачканная повязка на плече пойманного удушливо засияла перед её глазами. Внутри клатча лежало свидетельство её преступления. И что, в сущности, было различного между ней и подростком, которого жестоко схватила полиция, если она такая же бежавшая от закона? По одному его лицу было видно, что он не спал и голодал несколько ночей, был напуган и не имел сил даже на слёзы, а теперь Органы общественной безопасности будут безжалостно ломать ему рёбра, а потом… Ева искренне боялась подумать, что будет дальше. И Леви видел, как она была на волоске, чтобы не наговорить лишнего. Сейчас храбриться было ни к чему.

— Ну-ка, — один из полицейских, который подошёл спустя минуту, посмотрел внимательно на Леви, словно что-то припоминал. Он был тучнее первого и не так проворно передвигался из-за возраста. — Вы же господин Аккерман? Здравствуйте! А я думаю, чего лицо такое знакомое! — мужчина попытался взглянуть на Еву, но растрепавшиеся волосы почти закрыли её лицо, и вечерний полумрак непроглядной вуалью лёг на весь её силуэт.

— Да, здравствуйте, — Леви ненавидел, когда кто-то из полицейских случайно узнавал его. Любовь к бахвальству в них пересиливала всякий здравый смысл, и несчастный караульный, стоявший где-то в третьем ряду, мнил себя чуть ли не другом короля.

— Несколько проклятых эльдийцев сбежало из гетто три дня назад, двоих мы поймали, эти дураки совсем не знают города! — заявил он без былой дружелюбности, как-то остервенело и саркастично, и махнул рукой за спину. — Осталось ещё двое, среди них женщина, — с подозрением полицейский снова попытался разглядеть Еву, но явно был близорук, поскольку сильно прищурился.

Безучастный, будто бы совершенно не заинтересованный в нападении, Леви, проигнорировав всё сказанное ранее, молча снял с себя тяжёлый чёрный пиджак, словно собирался так сделать, но ему помешали, и накинул его на опустившиеся плечи Евы, почти укутав её и прижав к себе так, чтобы её лица не было видно полицейскому. Растерянно и ошеломлённо Ева затаила дрожавшее дыхание, и тёплая рука Леви мягко легла на её макушку.

— Мы с моей дамой посещали театр и решили прогуляться, — голос Леви был полон холодной строгости, что не терпела лишних вопросов. Полицейский живо уловил намёк. — Она очень напугана, но никто из нас не пострадал, вы быстро подоспели.

— Ещё бы! Эту эльдийскую шваль надо ловить без раздумий! — слова Леви польстили полицейскому, и он возгордился бы больше, но Аккерман попросил не выражаться при дрожавшей от страха женщине, и полицейский смутился. Но, к его же счастью, напарник отвлёк его, и неловкость улетучилась. Парнишка вот-вот бы потерял сознание. Ева хотела ещё разок взглянуть на нарушителя закона, но юношу уже уводили с места преступления, заломав исцарапанные руки и почти волоча по неровной дороге, поэтому она только сильнее прижалась к Леви, уткнувшись ему в шею похолодевшим носом. Он почувствовал, как дрожали её губы.

— Что ж, в таком случае доброго вечера, — в его словах не было ни капли вежливости, лишь обеспокоенность проблемным эльдийцем. Полицейский, зачем-то отдав честь Аккерману, поспешил за своим более умелым напарником.

— Доброго вечера, — обождав, Леви двинулся медленно вперёд и потянул за собой Еву, не давая ей и шанса вырваться из его хватки. Так, прижимаясь к друг другу, они прошли почти до самого конца переулка. Лишь убедившись, что полицейские не идут где-то рядом, Леви отпустил Еву.

— Спасибо, — звучало вяло и безжизненно. Ева никак не могла прийти в себя. Много противоположных эмоций смешались в её сознании и превратились в неосязаемое непонятное месиво. Она была и смущена, и напугана, и совершенно лишена последних моральных сил. Флёр волшебства, подаренный театром, улетучился.

— Меня не за что благодарить, — заявил сурово Леви. — Если бы они узнали, кто вы, проблемы были бы и у меня за то, что я сам не сдал вас полиции.

— Я понимаю, — пробормотала она ещё тише, хотя совсем не понимала, что творится в голове того, кого зовут «гордостью университета» и кому руку жмут видные политики. Ей бы расспросить его подробно, узнать его мотивы, но имела ли она на это хоть какое-то право? В молчании они вышли наконец-то к мостовой, живой от количества разного рода повозок. На выходе с театральной площади всегда проезжали такси с завидной регулярностью, поэтому, остановив проезжавшего мимо таксиста, Леви открыл перед Евой дверцу, без галантности, словно хотел побыстрее её выпроводить, во всяком случае, ей так показалось. В уличном освещении, неприятно жёлтом и дрожавшем от флажков, госпожа Римия превратилась в застывшую мраморную статую, тонкую и безмолвную.

— Забудьте то, что произошло. Вы всё равно ничего не можете изменить, — Леви видел мучительно напряжённое выражение лица Евы, и ему самому сделалось на душе тяжело. Она без тени сомнения переживала за юношу, так бесславно пойманного полицейскими, и не дрожала от страха за собственную жизнь. Он даже знать не хотел, как она бы поступила, останься одна. Явно случилось бы что-то безрассудное. — Садитесь. Ну же. В другой раз прогуляетесь, — отчеканил Леви и подал ей руку. Совсем понурая, Ева с неохотой села в экипаж, крыша которого была поднята из-за дождя. Теперь она была словно на пьедестале, и ему пришлось смотреть на неё, как поданные смотрят на королеву.

— Заберите пиджак, мне не холодно, — она принялась стягивать с себя его, но Леви махнул раздражённо рукой. Пиджак безжизненным покрывалом угрюмо свисал с её плеч.

— Оставьте, — бросил он и полез в портфель, доставая оттуда какую-то светло-голубую книжку. — Заберите. Это дневник Анастасии Северлин.

— Как он оказался у вас? — мнительно звучал её голос, и она осторожно взяла из его рук дневник. — И почему вы отдаёте его мне?

— Неважно. Можете делать с ним, что пожелаете. Не хотел держать его у себя до октября, — грозно пояснил он, и Ева опасливо положила книгу себе на колени, словно не верила его словам. Потёртый корешок манил прикоснуться к разбухшим от длинных записей страницам, но она сдержалась от любопытного листания.

— Совсем вылетело из головы, что мы не увидимся с вами до октября, — с неясной горечью в словах проговорила Ева и посмотрела на Леви, который не смог оторвать от неё задумчивого взгляда. Будучи в печали, она казалась ему совершенно неземной. — Возьмите зонт, — она резко оборвала зрительный контакт и протянула ему столь необходимый в такую пасмурную погоду предмет.

— Зачем? — он будто и не слышал, что она говорила, потому его голос звучал мягче обычного и намного тише, чем мог прозвучать.

— Не заставляйте меня объяснять элементарные вещи, — сказала она смущённо и указала на лужу, в которой вода вздрагивала то от одной капли, то от другой. Тучи вновь тяжелели и грозили удариться о землю.

— Едем? — нетерпеливо вмешался водитель.

— Девятый переулок, шестнадцатый дом, пожалуйста, — крикнула Ева, и Леви сам чуть не повторил её адрес.

Дверца закрылась, и экипаж тронулся. Еве страшно было повернуться и посмотреть ещё раз на Леви, поэтому она сжала в руках клатч и дневник и принялась рассматривать носки туфель, которых совсем было не видно в глубокой темноте экипажа. Кожу опаляло таявшее воспоминание о прикосновении его руки. Совсем не выдержав, она спрятала за ладонями лицо, сделала глубокий вдох, нервозным движением пальцев расправила кончики волос, попыталась посмотреть на улицу, но вновь возвращалась к той близости, что была между ней и господином Аккерманом. Ева с ужасом слушала, как её сердце возмущённо стучало ей из груди, требуя от неё ответа. Но ответить толком она не могла и положила руку туда, где бунтовали её чувства. Всё, что ей удалось вымолвить с неподдельным волнением, так это «не может быть».