XX: Ожидание (2/2)

— Что-то ты какой-то добрый сегодня, — то ли с подозрением, то ли с удивлением отметила декан и прочистила горло. Из аудитории вышел уже пятый студент, а Леви словно подменили: ни одного дополнительного вопроса, после которого можно было с чистой совестью отчислять несчастного отвечавшего. Строгий и непримиримый профессор будто и вовсе не слушал студентов.

— Они просто хорошо отвечают, — Леви, может, и прозвучал бы убедительно, если бы не второй отвечающий, который не мог даже основные даты правления последних эльдийских королей назвать. Декан захохотала.

— Знала бы, что ты так скажешь, я бы лучше перенесла экзамен, — она открыла окно пошире и позвала следующего студента.

Скучный вопрос, зачитанный старшекурсницей, предполагал скучный ответ. Хорошо заученные фразы перетекали одна в другую и не могли выдержать никакую конкуренцию со всякой чепухой, что лезла Леви в голову. Постоянно возвращаясь в мыслях к тому, что нужно что-то делать, он совершенно не представлял, с чего начать. Силком поцеловать её? Так он поступить не может. Признаться ей в чувствах? Он представил, как он мнётся перед ней, словно неопытный в любви мальчишка, и понял, что сам себе смешон. К тому же к чему приведёт этот поступок, кроме как к нарушению закона? Предложить ей провести одну ночь? Возможно, и было решением, но при этой мысли он осознал, что был не настолько нагл и беспечен, как Ева. Одно дело иметь мимолётные встречи с женщинами за пределами университета, другое — иметь служебный роман. Помимо этого, он прекрасно знал, что чувствовал ко всем другим, с кем просто имел честь переспать без обязательств. Игнорировать её было бы замечательным выходом, но она нет-нет да попадалась постоянно на глаза. Взять хоть сегодня! Леви осенило: отпуск, к которому он был довольно равнодушен, оказался как нельзя кстати и вмиг стал долгожданным. Уж за это время всё разрешится само собой.

— А вы что думаете, профессор Аккерман? — обратилась к нему чему-то злорадно улыбавшаяся декан. В её глазах он видел какое-то странное удовольствие от, видимо, услышанного ранее, но, к своему сожалению, совершенно не понимал, чему она так бессовестно радовалась. — Неужели вы пропустили мимо ушей такую великолепную мысль нашей студентки? — с прямым недовольством поинтересовалась она. — Как вы смотрите на то, чтобы сделать врачебную помощь для эльдийцев полностью платной? Государство обеспечит их хорошими врачами, но эльдийцам нужно будет оплатить всё лечение.

— Сейчас они чаще всего пользуются услугами частных докторов, но это обход государственной казны, — заявила студентка, продублировав то, что говорила ранее. И в её голосе было столько досады, будто она и впрямь переживала за государственные деньги. Леви не понимал, как вопрос про устройство первых эльдийских городов перетёк в подобные рассуждения, но он знал, что особой любовью декана было задавать вопросы не по теме и слушать идеи студентов.

— Довольно занятно, — ответ Леви был обтекаем донельзя, и декан продолжила с большим воодушевлением рассуждать о социальной зависимости эльдийцев от марлийского прогресса. Смертность в гетто на самом деле была очень высокой. Больницы, которые открывали эльдийцы на собственные пожертвования, были малы и плохо оборудованы. Истерзанные антисанитарией, женщины теряли только-только появившихся на свет детей и собственные жизни во время родов на дому, а в случае с тяжёлыми болезнями проще было полагаться на отвары, чем везти через всё гетто умирающего на приём к врачу, и без того перегруженного работой. Относительно неплохое лечение эльдиец мог получить в военном госпитале. Леви неожиданно вспомнил, как Ева рассказывала о своём болезненном детстве.

— Если мы откроем платные больницы и начнём гонения на частных докторов, то эльдийцам ничего другого не останется, кроме как идти в платные марлийские больницы, — продолжила студентка.

— Или умирать, — пришёл к другому выводу Леви. При среднем жаловании в две-три тысячи монет марлиец с лёгкостью мог обеспечить себе квалифицированную медицинскую помощь. В гетто же оплата труда не превышала обычно и двух сотен монет.

— У них всегда есть выбор, — безразлично отметила декан. Идея социального отставания красной нитью шла через всю политику государства. Почти прямым текстом заявлялось, что эльдийцы не могут развиваться самостоятельно. Декан недовольно смотрела на Леви, которому, как ей показалось, не пришлась по душе эта «восхитительная» идея. Внешне он никак не выражал недовольства, но в его интонациях сквозило что-то, что резало декану слух. Когда студентка ушла, получив свой зачёт, женщина озадаченно оглядела Леви. — Не пойму, отчего ты так рассеян сегодня?

— Я плохо сплю из-за жары, — оправдание было как нельзя правдоподобным.

— Да? Я тоже из-за жары сплю плохо, — декан смягчилась, не зная, что его невыносимой жарой, мешавшей заснуть, была чёртова эльдийка по имени Ева, которая не выходила из его головы ни при каких условиях. Попросив о небольшом перерыве всего на несколько минут, он вернулся на кафедру и заварил себе настолько крепкий чай, что заварка растаяла на прелестном белом фарфоре мерзко-коричневыми хлопьями. Паршивый вкус дорогого чая удручал Леви, но иного способа сконцентрироваться в короткий срок он найти не мог. Крепкая заварка, потерявшая всякий смысл своего существования, будто назло вцепилась в зубы, язык и расплылась по щекам. Сморщившись, Леви промыл чашку до блеска и прополоскал рот.

Терпкая дрянь, о вкусе которой теперь он невольно думал, вернула его в былое состояние, и студенты, обманутые своими однокурсниками о безынициативности профессора Аккермана на сегодняшнем экзамене, хотели рыдать горькими слезами от его расспросов. А он же вылил всё накопившееся напряжение на бедолаг, мысленно листавших свои многостраничные конспекты. Декан невзначай хмыкнула, и слова о бессоннице из-за жутчайшей духоты с новой силой убедили её в своей правдивости.

Прошёл ещё час, потом другой, и наконец-то тишина облегчённо сдавила плечи Леви. Декан ушла почти сразу после окончания экзамена, а он всё никак не желал оставить опустевшую аудиторию. То была та прелестная тишина, когда наконец-то покидаешь шумный зал ожидания на вокзале или после того, как удручённый городским гамом находишь себя в глухой деревушке. В последний час Леви совсем разошёлся в своих оправданных придирках к ответам студентов, что после экзамена испытывал настоящее наслаждение от возвращения в привычное рабочее русло. Из-за пыльных облаков вырвался непослушный луч света и ослепил его, смешливо намекая, что пора бы уже освободить аудиторию.

На кафедре, которая со стороны казалась бесхозным помещением, оставленным одиноко чахнуть до самого октября, Леви уже поджидала Эльке. Студентам, которые приходили к преподавателям, разрешалось разместиться на кафедре в ожидании научного руководителя, чем не преминула воспользоваться и Эльке, разложив на столе книги так, чтобы не случилось беспорядка, но воцарилась атмосфера глубокой сосредоточенности. Одна из первых она сдала экзамен и в жарком нетерпении блуждала возле кафедры, постоянно озираясь по сторонам и вздрагивая от приветствий знакомых преподавателей. Каждый раз она придумывала новую причину, почему она вертится возле кафедры и не идёт домой, забывая о том, что наговорила ранее. Пару раз она даже ходила в библиотеку, но возвращалась вновь.

Когда весь этаж опустел, она наконец-то полноправно вошла в кабинет и первым делом уселась на стул, который негласно принадлежал Леви. Её снедало нетерпение, и было в самый раз застучать от предвкушения своими грациозными кулачками по подрагивавшим коленкам, точно малое дитя в первый раз привели в цирк. Затем она пересела за стул рядом, сбоку от стола, и всё долго подбирала позу, в которой она будет смотреться более выигрышно, да ещё и хотелось смотреться так томительно за перелистыванием тяжёлых томов научной литературы. Эльке, опомнившись, в спешке выудила из сумки маленький пузырёчек с масляными духами, и чуть не выронила его из одеревеневших рук. Чуть-чуть растерев каплю на шее, как ей показывали в парфюмерной лавке, она перекинула волосы на другую сторону, потом снова вернула их на место. Вспомнила, что не спрятала духи и рывком кинула их в сумку, не думая о том, что они могут пролиться.

Леви появился на кафедре минуты через две, и в нос ему ударил всё тот же неподходящий ни статусу, ни возрасту Эльке запах её парфюма. Не то чтобы он был неприятен и заставлял как-то поморщиться или скривиться, но непривычность его присутствия в воздухе вынуждала то и дело думать о его неуместности. Крамер показалась ему какой-то уставшей.

— Много на отчисление? — ставя портфель на стул, Леви чуть ослабил галстук и мимолётно окинул Эльке взглядом. Напряжённо она прижала под столом одну ногу к другой.

— Экзамен прошёл отлично, — заговорила она с жаром мучительного ожидания и поразилась сама своему голосу. Но Леви не обратил внимания на её интонации, и Эльке такая невнимательность, несомненно, задела.

— Что у тебя? — наконец-то сел он, расслабленно подавшись назад и закинув ногу на ногу. Просматривая какие-то конспекты, он пытался уловить идею дипломного проекта, над которым корпела Эльке.

— Я хотела бы добавить ещё одну главу, — начала она, не зная, в какой момент бы подступиться к выполнению своего замысла. И первым делом она закрыла дверь, якобы сквозняк мог продуть и ей, и Леви спину. Тот ничего не возразил.

Не зная, совершенно с чего начать, она сгорала от будоражившего её нетерпения. В её светлой голове всё было намного проще и легче, а безмолвная реальность приводила её в полное замешательство. И тогда Эльке не придумала ничего лучше, как нежным голосом предложить заварить чай, но профессор Аккерман строго отказался. Вкус паршивого пойла, что получился сегодня утром, горькой слюной напомнил о себе. Тогда Эльке спросила, можно ли ей налить немножко чая. Грустный голос поведал печальную историю о студентке, что из-за экзамена и кусочка в рот не положила. Леви не любил, когда кто-то прикасался к его запасам, но никогда не отказывал другим в чашечке чая. Поднявшись, он попробовал касанием пальцев чайник, и тот оказался горячим.

— Кто-то приходил? — бросил он через плечо и нахмурился.

— Я пришла совсем недавно, но видела, как профессор Виндеберг выходила, — усевшись на место сказала Эльке и вновь приподнялась, словно на стуле разбросали еловые иголки. Вот он! Тот самый момент.

Эльке вновь поднялась из-за стола и медленно, как лёгкий парусник, подгоняемый слабыми волнами в почти что штиль, подошла к Леви, стоявшему к ней спиной. Между ними было мизерное расстояние, протянув руку, Эльке могла ухватиться за его галстук, могла обвить его шею руками или пробежаться пальцами по его щеке. Все те беспощадные разы, когда она представляла, как млеет от его касаний, ощущались такими настоящими, что она поверить не могла в нереальность собственных фантазий. Всё то точно было правдой. А если нет, она обязательно претворила бы в жизнь каждый свой сон. Не посвящённый в её порочные мысли, Леви замер, чувствуя за своей спиной движение.

— Господин Аккерман, — зашептала она, как самый настоящий искуситель. И каждый, кто мог бы услышать этот распутный голос, поверил бы в то, что Эльке могла стать погибелью всего мира, сведя с ума самого чистого помыслами праведника. — Вы не представляете себе, как мне больно от того, что вы делаете, — её волосы скользнули по вороту рубашки, пуговица за пуговицей, сдаваясь под натиском её дрожавших пальцев, приоткрывала вид на несказанно-прекрасную, чуткую к каждому прикосновению кожу, более не скрытую шелковой комбинацией. Эльке выдернула заправленную рубашку из юбки и приспустила её с плеч. Нужные слова никак не приходили на ум, и лишь покалывавшие от нестерпимой жажды близости губы намекали на то, что нужно что-то сказать. — Леви, я… я… — юная соблазнительница стушевалась и почти вскрикнула, когда объект её бесстыдных мыслей повернулся к ней лицом.

Аккерман не смотрел на то, что было уготовлено для него одного, и не желал нарушить непорочность молодого тела. Напряжённая грудь Эльке перестала вздыматься, словно та потеряла весь жизненный запал, но Крамер, растерянная и сбитая с толку, просто задержала дыхание. Леви выглядел мрачно и недосягаемо, точно так же выглядят лишь люди на похоронах, оставляющие былые воспоминания об усопшем в его могиле. Ни его взгляд, ни его грубое молчание не совпадали с тем, что придумала себе Эльке. Не было того томного признания, жаркого восхищения её бесспорно красивым телом.

— Я люблю вас, господин Аккерман, — плаксиво, на грани припадка вырвалось из неё, и образовавшаяся дистанция в неподконтрольной смене обращения к нему окатила её холодной водой.

Она стояла перед ним с обнажённым верхом и обнажённым сердцем, но он был глух к её влюблённым порывам. И ей хотелось сгореть от стыда и одновременно выудить хоть частичку нежности. Почему же он никак не внемлет её жарким чувствам? Неужели её молодого прекрасного тела, влюблённого взгляда и сладких слов недостаточно?

— Я выйду, приведи себя в порядок и отправляйся на каникулы, — голос Леви не допускал снисхождения, и Эльке вот-вот могла упасть в обморок, когда он отвернулся от неё и направился к выходу.

— Женитесь на мне! — закричала она, и слёзы побежали по её лицу, оставляя неприятные следы после себя. Разбитая, униженная, Эльке запахнула рубашку и прижимала её к себе с такой силой, словно не она с себя её снимала, а кто-то другой. — Меня не надо любить! Просто позвольте быть рядом! Я могу подождать! — Леви остановился, и Эльке громко всхлипнула, стиснув ткань. — Хотите, мой отец поможет получить место в администрации? Господин Аккерман!

— Прекрати вести себя, как идиотка, и успокойся! — рявкнул Леви, и Эльке растеряла последние силы, ни о чём не думая. Вязкое чувство вины овладело им. — Я сделаю вид, что ничего не видел.

Дверь захлопнулась, и Эльке поняла, что так захлопнулось сердце горячо любимого профессора Аккермана. То, что ещё полчаса тому назад казалось ей правильным и логичным, потеряло теперь всякий смысл, и с припадочным остервенением она застегнула рубашку и заправила её кое-как в юбку. Всё было ненавистно, и даже собственные всхлипывания выводили из себя. А уж разлившиеся по сумке духе стали последним ударом, и Эльке, окончательно разрыдавшись, рухнула на стул. Плач, некрасивый, громкий и неумелый, сотряс стены кафедры.

Вернулась домой она поздно, но отца не было. Словно совсем чужой человек, она прошла призраком мимо старой подслеповатой служанки, которая вытирала осевшую вечером пыль с картин в прихожей, и спряталась под тяжёлым покрывалом, запрятав смявшуюся одежду, в которой была, в самый дальний угол шкафа. Теперь для неё эти вещи были словно осквернённые, и видеть она их не хотела ни под каким предлогом. Уныние, пришедшее вместо рыданий, сменилось чёрной ненавистью, которая с долгожданной радостью пожирала её израненное семнадцатилетнее сердце.

Но разве бы сегодняшний стыдливый неуспех заставил её отречься от собственных чувств? Никак нет. Гордо вбивали ей с самого детства, что фамилия Крамер сделана из стали и гранита. Её солёными от злости слезами можно было точить ножи. Отец бы высмеял её за такое вздорное поведение, и, к её счастью, за дверьми в её комнату слышалось лишь старческое пошаркивание потёртых туфель служанки, что поднялась на второй этаж. Эльке было больно так, как бывает и всем другим семнадцатилетним красавицам с разбитым сердцем, но она путала ту боль со злобой, что воспылала в ней. Ей подумалось, что её сгубила собственная наивность, и теперь она решительно изменится, станет взрослее и хитрее, с холодным расчётом Эльке заставит судьбу, которую она видела для себя, плясать под её дудку. Словно храбрый марлийский солдат, она отвоюет у проклятого врага сердце профессора Аккермана. Обязательно всё будет так, как она того хочет. Как только она управится с вновь возникшими из глубины души слезами, всё будет так, как она желает.