XX: Ожидание (1/2)

Ласточки стальным вихрем пронеслись мимо окна. Леви отложил в сторону тетрадь и потёр устало переносицу. То ли зрение стало подводить, то ли непомерная духота на кафедре была невыносима настолько, что сосредоточиться на книге было почти что невозможно. В университет он пришёл раньше положенного, поскольку желание наконец-то погрузиться в работу перевесило все другие помыслы. Столкнувшись с собственным отражением в оконном стекле, он подумал, что выглядит очень даже пугающе: нескрываемая синева под глазами, заломы морщинок, ставшие глубже, и болезненный цвет лица. Несчастные студенты, которым предстояло сегодня сдавать переводной экзамен, и без того распереживались, так ещё и внешний вид профессора совершенно не располагал к успешной сдаче. Разве так грозно и удручённо мог выглядеть человек, испытывавший симпатию к другому?

Ещё раз попробовав сосредоточиться, Леви уткнулся в книгу с историей одного из покорённых государств, входивших ныне в состав Марлии. Текст был сухой, перевод был местами корявым. Всё, что могло заинтересовать его, он выписывал в толстую тетрадь, которую вёл ещё со студенчества. В ней он помечал всё, что пришло в голову и было полезно для дальнейших размышлений. Но в его сегодняшнем почерке не хватало былой уверенности, то и дело он останавливался, задумывался о чём-то, и его рука выводила одни каракули за другими. Последней каплей стало не пойми откуда взявшееся слово «театр» в тексте, и Леви захлопнул тетрадь. Откинувшись на спинку стула, он перевёл свой напряжённый взгляд со стопки книг, разбросанных по столу, на окно. Небо заволокло облаками, и всё — от затишья до душного пара в воздухе — говорило, что непременно пойдёт дождь. Леви понадеялся, что попозже работа пойдёт продуктивнее, и аккуратно сложил книги на столе.

— О, ты уже здесь! — на пороге исторической кафедры появился мужчина средних лет, высокий, такого крепкого телосложения, что его было впору признать преподавателем с военного факультета. Пройдя вглубь, он поставил на стол свой лакированный портфель и вытащил из него тонкую расчёску, принявшись расчёсывать свои густые курчавые волосы. Каждое мимолётное движение в нём, особенно движение губ на его загорелом лице, говорило о его предвкушении экзамена у первокурсниц. — Везёт же тебе, Леви, принимать экзамены у старшекурсников, — начал он свою глупую речь, приправленную беспардонным враньём. — Там-то уже и послушать, что можно, подискутировать, не то что мне слушай этих заикающихся первокурсников, — с наигранной досадой проговорил он.

— Просто не соглашайтесь каждый год принимать экзамены у первокурсников, — бросил Леви, лишь бы больше не слушать бессмыслицу. Мужчина опешил и неловко засмеялся. Времени до первого экзамена было ещё около часа, и он уселся с умным видом перечитывать один и тот же список вопросов.

— А чья это картина тут стоит? — вдруг неожиданно он опять подал голос и поднялся, чтобы вытащить пылившийся холст. Леви заинтересовано откинулся на спинку стула и подался назад, оторвав его деревянные ножки от пола. В руках преподавателя было творение Евы: то самое яркое алое закатное небо, что можно было наблюдать из окна исторической кафедры. — Художники забыли, наверное, когда переезжали. Растяпы! — с досадой промолвил он и качнул головой. — Выкинуть, чтоб неповадно было вещи забывать, — сказал зачем-то он нравоучительно, хотя не собирался ничего делать с картиной. Казалось, что художники лично перешли ему дорогу, но такое предвзятое отношение было повсеместно у историков. Так относились и к журналистскому направлению, и к литературному, и ко многим другим, что были поглощены историческим факультетом.

— Оставьте там, — скомандовал Леви и снова безучастно уткнулся в книгу. Его раздражала неудавшаяся попытка создать вид бурной деятельности. Какой смысл был в том, чтобы подскакивать с места, вытаскивать эту несчастную картину и гневно трясти с неё пыль, желая как-то оскорбить художников, которых здесь даже не наблюдалось? — Заберут.

— Слишком вы добры к ним, — мужчине сильно хотелось поперечить Аккерману, он добавил ещё пару каких-то слов о студентках с художественного направления и расписал их разительные отличия от студенток исторической кафедры, но Леви никак не среагировал. С исторического факультета этого преподавателя мало кто мог уважить дружеским отношением за его назойливость. И ни для кого не была секретом его слабость, которую он питал к юным красавицам, поэтому заявившаяся на порог кафедры Эльке Крамер была встречена им поначалу радушно, но не так сильно, как если бы она была рыженькой или блондинкой.

— Здравствуйте, господин Глауэрт. Я к профессору Аккерману, — она холодно ответила на его приветствие, чем заметно огорчила преподавателя, который, на минуточку, должен был принимать у неё сегодня экзамен.

Больше для Эльке господина Глауэрта не существовало, и она видела только напряжённую спину Леви, который и не шелохнулся от её голоса. Почти что строевой шаг, строгий и выверенный, каким она всегда ходила, приблизил её к Аккерману. Но внутри вспыхнувший с новой силой пожар безнаказанно пожирал её, потому ей казалось, что она вот-вот упадёт. Решимость и неотступность от собственного плана всё ещё держали её на ногах. Сегодня либо пан, либо пропал.

— Доброе утро, профессор Аккерман, — Эльке почти незаметно улыбнулась, как подобает, и встала по правую сторону от Леви, чтобы ещё раз невзначай восхититься его профилем. — Я хотела уточнить, могу ли я сегодня прийти?

— Экзамены закончатся в четыре, рассчитывай время сама, — Леви остановился, но не оторвал взгляда от книги. — Поинтересуйся, кому ещё нужна консультация.

— Хорошо, — любезно отозвалась Эльке. Конечно, она никого не спросит, в её планы не входили лишние свидетели в лице студентов-однокурсников или преподавателей. Её съедало любопытное предвкушение, и каждая минута, проведённая рядом с Леви, только больше распаляла её и уверяла в правильности её помыслов.

— Смотрите не опозорьте меня, не то придётся мозги вам на место ставить, — прозвучало довольно убедительно из уст Леви то ли наставление перед экзаменом, то ли настоящая угроза. Эльке ничуть не задели подобные слова, поскольку она никогда не принимала резкие нравоучения на свой счёт. Тщеславие, приправленное крепкой влюблённостью, двигало её вперёд, побуждая учиться настолько усердно, насколько такая прилежность могла позволить ей получить похвалу от её драгоценного Леви. Это был чуть ли не единственный верный раз, когда она правильно поняла его предпочтения. Эльке серьёзно кивнула и вышла с кафедры, ничего не сказав коллеге Аккермана, который, казалось, слился со стеной. К её счастью, она совершенно не была в его вкусе, поэтому её строптивость никак не задела его гордость.

— Ну ты даёшь, конечно! — засмеялся глухим смехом мужчина и вновь поправил шевелюру. — Недаром всё-таки тебя зовут гордостью университета. Моих студентов не заманишь летом на консультации, а к тебе толпами ходят, — он искренне считал, что преувеличение польстит Леви, но тот и бровью не повёл, вновь вчитываясь в текст. — Правда, у тебя они и самые подготовленные. Иногда даже слушать скучно. Особенно Эльке, всё пытаешься её подловить на чём-нибудь, а нетушки, — протянул он гордо, будто её подготовка всецело была его заслугой, — всё знает. А я, понимаешь ли, люблю, когда можно немножко над подготовленным студентом поиздеваться. С твоими не пройдёт такое…

— Разве вам не пора? — Леви перебил поток пустой болтовни, которой ему успели забить голову. Преподаватель стушевался и нелепо посмотрел на наручные часы, совершенно не вглядываясь в движения стрелок. Что-то пробормотав себе под нос, он неаккуратно покидал бумаги в портфель и вышел попрощавшись. Долго пребывать в одиночестве на кафедре Леви не удалось, постепенно один преподаватель приходил за другим, и с каждым новым приходом одна бессмысленная беседа перетекала в другую. Леви отвечал неохотно и односложно, поэтому быстро выпал из круга общения, к своему облегчению.

Вскоре шумное помещение опустело, преподаватели ушли на экзамен, и, отложив книгу, Леви впервые за час отвлёкся на что-то другое, кроме заунывного текста о марлийском праве. Он перебрал уже несколько книг, тема была совсем не его профиль, но нужно было хоть как-то занять мысли. Откинувшись на спинку стула, он выглянул в окно. Начиналась традиционная дождливая неделя, которую жители Марлии прозвали гордо «сезоном дождей». Сквозь серые облака ещё пробивалось изредка палящее солнце. Но от созерцания безжизненного неба его отвлёк стук, осторожный и еле-еле слышимый.

Никто из преподавателей и студентов-историков не стучался, все бесцеремонно входили и выходили с кафедры, поэтому Леви резко повернулся и увидел в дверном проёме ту, кого сильно хотел выгнать из своей головы. Ева, стоявшая на пороге, улыбалась неловко и прятала руки за спиной. Ничего в ней не выдавало позавчерашнего веселья, и Леви искренне поражался, как тяжёлая участь похмелья обходила её стороной. Как она могла выглядеть так прекрасно, когда позавчера и двух слов связать не могла? Хотя Ханджи тоже временами отлично справлялась с пробуждением после своих попоек: её секрет заключался в длительных прогулках на свежем воздухе, как только тошнота перестанет её мучить. Он сам пил редко, потому что похмельный синдром и отвратительный перегар напрочь отбивали у него желание баловаться спиртным. Ева же была свежа и румяна тем лёгким, почти что невесомым румянцем, каким покрываются щёки детей при виде чего-то весёлого. И простоватое летнее синее платье на ней заставляло её кожу светиться, будто среди васильков нашлась одна-единственная ромашка. Леви хотел зажмуриться, но не стал.

— Не отвлекаю? — немного испуганно спросила она, завидев в руках Леви книгу. Тот бросил «войдите» и поспешил отвернуться, сделав вид, что очень и очень занят. Ева тихонько подошла поближе к столу, за которым он сидел, но встала на небольшом отдалении. Вроде и не близко, а вроде и Леви её хорошо видно, стоит отвлечься от книги.

— Что нужно? — он перевернул страницу, будто вчитывался в предложения. От неё совершенно не пахло каким бы то ни было парфюмом, однако в воздухе можно было уловить аромат трав, ассоциировавшихся с чистотой. Леви любил этот запах, поскольку в нём не было ничего лишнего и ничто не раздражало чувствительный нос.

— Позавчера я многого наговорила. Конечно, всяко лучше, чем в прошлый раз, но всё равно, к моему стыду, я помню всё, что болтала, — по голосу Евы и вправду чувствовалось, что ей было совестно, пусть и от иронии в интонации она избавиться до конца не смогла. — Вы были так добры ко мне и не оставили меня беспомощную в одиночестве, — Леви слушал внимательно и внутренне соглашался. — Простите, что причинила такие неудобства. Не думала, что от жары не смогу на ногах стоять. Я хотела бы отплатить вам за вашу доброту.

Ева наконец-то вытащила руки из-за спины и протянула Леви небольшую тёмно-зелёную бархатную коробочку с позолоченной надписью в середине, в которой указывалось название самого большого и дорогого чайного дома в столице. Леви имел особое приглашение, поэтому покупал новинки по персональной цене, но для других стоимость чая была баснословная. Он обескураженно смотрел на подарок, и тогда Ева поспешила оправдаться.

— Мне сказали, что у него очень приятный и необычный вкус, — она положила коробочку на стол перед Леви, поскольку тот не спешил принимать подарок. — Я, к сожалению, небольшой ценитель чая, пью только с чабрецом, поэтому не разбираюсь. Извините, если не понравится.

— Спасибо, — наконец-то заговорил Леви, и Ева облегчённо выдохнула. — Но не стоило.

— Ну как не стоило? — с детской обидой в голосе возразила Ева и сцепила руки в замок. — Я даже объяснять не буду, — укор в её словах невозможно было скрыть. Леви не знал, что думать. Подаренный чай по меркам Евы стоил огромных денег, к тому же он был приятно удивлён её вниманием к деталям. — Если не понравится, просто выкинете.

— А если понравится? — ему никак не хотелось задавать этот вопрос, но удержать себя оказалось сложно. Ева тихо засмеялась.

— Если понравится, то я с чистой совестью смогу ещё раз попросить вас куда-нибудь меня подвезти, — с задором проговорила она и, лукаво улыбнувшись, добавила, что расчётливость — её второе имя, в чём Леви иронично сомневался, но не стал спорить. — Тогда я пойду? — уже тише спросила она разрешения и, не получив ответа, двинулась к выходу. Леви по наитию посмотрел на свой портфель, стоявший на подоконнике. Злосчастные билеты в театр каждый раз обжигали его сознание. Стук каблуков Евы предвещал её скорый уход. Леви замешкался на секунду и выдал странным надломившимся голосом:

— Ева!

Она остановилась и замерла, точно имя было не её собственное, а чьё-то чужое, и она по ошибке откликнулась.

— То есть… Госпожа Римия, — исправился он и прокашлялся. Поднявшись со стула, он спокойно взял портфель и выудил из него один билет в театр. Ева смотрела на Леви с неподдельным интересом и, когда он повернулся к ней, неосознанно сделала шаг назад. — Ханджи просила передать вам билет в театр. Она хотела вместе с вами сходить, но из-за отъезда не смогла. Постановка завтра, — его тон был строг и спокоен. Про свой билет он скромно умолчал, точно не собираясь идти смотреть какие-то мелодрамы.

— Спасибо! — Ева восхищённо приняла из рук заветный билет, словно настоящую драгоценность, и принялась рассматривать его как диковинку. Детский восторг, блестевший в её глазах, обрадовал Леви, но внешне он был совершенно не заинтересован её реакцией.

— Мне за что? — хмыкнул он.

— Просто? Спасибо, — Ева одним порывом прижала к груди билет и посмотрела на Леви, как на спасителя. Он отвернулся, лишь бы не смотреть в её глаза.

— Будьте осторожны, — всё же вырвалось из него, хоть прозвучало отнюдь не заботливо. Ева закивала и, поблагодарив, поспешила уйти, чтобы не отвлекать Леви от работы. Сама она пришла в университет, чтобы взять кое-какие вещи, до экзаменов в качестве проверяющего она не допускалась.

Леви чертыхнулся, заметив картину, про которую забыл спросить, и вновь раздражённый уселся за стол, положив кулак на столешницу. Ему, очевидно, была приятна беззаботная улыбка на её просиявшем лице, но теперь его глодали не пойми откуда взявшиеся переживания. Театр был негласной свободной от эльдийцев зоной, в законодательстве нигде чётко не прописывался запрет на посещение, но билетёры не стеснялись вызывать полицию при малейшем подозрении. Он успел сто раз пожалеть, что отдал ей этот несчастный билет. Но делать было нечего, если разум совершенно отказывался работать при виде «госпожи Римия». Из-за неё он даже докатился до того, что его лицемерие, которое годами прокладывало ему дорогу, вот-вот могло раскрыться. Марлиец, влюблённый в эльдийку, — не такая уж и новая история, пусть он сам всячески отрицал влюблённость со своей стороны. То была так, симпатия! Но он-то был совсем непростым марлийцем. Леви посмотрел на вход, точно у него были какие-то личные счёты с дверью. Нет, билет точно нельзя было отдавать.

Профессор Аккерман и профессор Реймонд в этом году были освобождены от участи присутствовать на защитах дипломных работ, поэтому им предстояло быть проверяющими на переводном экзамене у старшекурсников. Но пожилой господин Реймонд по своей неосторожности чуть не отправился к праотцам, упав с лестницы, поэтому компанию Леви составила сама декан. Перед аудиторией, в которой почти что выпускники должны были сдавать экзамен, стоял учебный шум: бесконечные перелистывания тетрадок, взволнованный шёпот и бормотание сто раз перечитанных конспектов. От одной мысли, что экзамен будут принимать декан и профессор Аккерман у студентов преждевременно седели волосы и стучали зубы так, что впору было объявлять о землетрясении.