XIV: Одно разочарование (1/2)

Июль был прекрасен и пока что не омрачён ни одним дождём, что несомненно радовало любителей пройтись по широким аллеям столицы и посидеть на террасах разнообразных кафе. Птицы, настоящие любители тёплого лета, дружно переговаривались на ветках и наверняка жаловались на жару, стоявшую в каменном городе. Ева широко распахнула ставни деревянного окна, впустив наконец-то в прогретое палящим солнцем помещение капельку свежего воздуха. В душную аудиторию сразу ворвался гул шумной улицы, на которую выходили окна с северной стороны университета. Отвыкшие за такое жалкое время от учёбы студенты медленно собирали свои вещи, и тут и там слышались зевки и ленивые перешёптывания ожидавших скорый выход на долгожданные каникулы.

— Госпожа Римия, — робко раздался юношеский голос за её спиной, пока она, опершись на подоконник, безучастно глядела на улицу. Ева повернулась и увидела одного из студентов, стоявшего перед ней чуть ли не по стойке смирно.

— До свидания, госпожа Римия! — выкрикнули уже уходившие студентки возле дверей.

— До свидания! — Ева махнула рукой и вновь посмотрела на студента, позвавшего её. Прежде чем они смогли заговорить, ей пришлось ещё несколько раз прерваться на прощания со студентами. — Что ты хотел, Михаэль? — она убрала прядь волос, вылезших из причёски, за ухо.

— У меня такая небольшая просьба к вам, — сказал парень тихо, словно в таких простых словах было что-то секретное или постыдное, и в робкой неуверенности почесал затылок. — У моей невесты, — он прервался неожиданно на кашель, который звучал ненатурально, — скоро день рождения, и я хотел бы подарить ей портрет в полный рост, понимаете? Но сколько раз ни пытался нарисовать из головы, вот, мне совсем не нравится то, что выходит. Так, собственно говоря, я хотел бы нарисовать с натуры, а вы с ней очень похожи по комплекции, — он поводил несколько раз рукой перед лицом. — Не могли бы вы мне немного попозировать? Мне просто нужен хотя бы набросок.

— У тебя уже есть невеста, ого! — засмеялась мягко Ева.

— Да, то есть нет! Не совсем! — замялся парень. — Я её считаю своей невестой, но предложение ещё не сделал... — зарумянившиеся щёки молодого человека заставили Еву тепло улыбнуться, она чувствовала невообразимое восхищение юношескими порывами чистой и нежной любви. Настолько его слова и действия были искренними, что никого такое пламенное молодецкое сердце не могло оставить равнодушным. Хочешь не хочешь, но дашь волю улыбке.

— Ну, что же, — она задумалась, но лишь на несколько секунд. — Раз мы с ней одинаковой комплекции, то я согласна, конечно. Похвально рвение рисовать с натуры, — Ева улыбнулась, и лицо студента просияло. — Давай обсудим время чуть-чуть попозже, я сейчас немного занята.

Студент воодушевлённо закивал и, во всём воодушевлении попрощавшись, оставил заметно посмурневшую Еву в аудитории одну. Её голова, всю ночь раздираемая чудовищными мыслями, была сегодня тяжёлой и гудела так, что хотелось невольно закрыть уши. И от недостатка сна Ева не могла ни на чём толком сосредоточиться. Она никогда ранее не страдала бессонницей, её мучили лишь непрекращающиеся ранние пробуждения почти что с первым солнцем. Летом становилось всё ещё хуже, поэтому бессонная ночь стала неожиданным ударом для неё. Она не помнила ни дня недели, ни часа. С самого утра она безуспешно пыталась выследить ту студентку, которой были заняты её мысли, чтобы поговорить ещё раз, но оказалось, что сегодня она не посетила практикум. Бесцельно бродив по коридорам, Ева успела уже несколько раз остановиться возле кабинета декана исторического факультета. Воспоминания о былом, когда ей самой пришлось столкнуться с непринятием со стороны сверстников и преподавателей, воспоминания о том, как она трусливо оставила сестру наедине с её решением пойти служить, были ещё живы в её сердце. Но у неё была Анастасия, которая мало-мальски, но смогла помочь ей пережить весь тот ужас, что бесконечно преследовал её. Ева просто больше не могла усидеть на месте, и, подскочив со стула, на который она присела буквально на минуту, она почти бегом добралась до кабинета декана. Занеся руку для того, чтобы вежливо постучаться, Ева вдруг остановилась. Что то было, трусость или что-то ещё, что остановило её? Однако же она вновь ушла прочь, ощущая горечь проигрыша в борьбе с самой собой. В спешке, как необнаруженный преступник покидает место преступления, Ева, низко опустив голову, пыталась уйти как можно дальше от кабинета декана. Она мысленно хотела оправдать себя, назвав время неподходящим, и вообще, если бы в коридоре кто-то был и мог стать свидетелем её порыва, то она обязательно бы зашла. Кое-как добредя до кафедры, Ева опустилась на стул. По счастливой случайности никого не было в этот час в кабинете, и компанию ей составили лишь размеренно тикавшие часы и распахнутое от духоты окно. Она схватилась за голову, вцепившись в собственные волосы, и от натяжения причёска распалась, и взъерошенные пряди упали ей на плечи. Какие-то невыразимые словами эмоции исказили её лицо, и она прикусила губу. Непременно она винила себя за простую человеческую мысль: Ева была не в том положении, чтобы переживать за других, поэтому она должна была беспокоиться только о себе и только о своей безопасности. Когда у человека в руках нет власти, обычная гуманность, что может быть запрятана в его душе, всегда находится под угрозой. Но остаться наедине с собой у Евы не получилось: ей сообщили, что через пятнадцать минут будут уносить декорацию из главного зала и попросили её проследить за процессом. Чезаре отказался.

— А вы какими судьбами здесь? — спросила холодно и довольно безучастно Ева, завидев Леви на лестнице. Теперь они точно поменялись ролями: она стояла в мрачной тени, скрывавшей её эмоции на лице от него, и смотрела на него сверху вниз, когда он был окутан тёплым мерцанием солнца, попеременно заходившего и выходившего из опустившихся на город облаков. И пусть в слабом освещении Еву почти не было видно, от Леви всё же не ускользнуло то, что она выглядела ещё хуже, чем вчера. Скрытые от него терзания оставили свой отпечаток на её лице, и волосы, обычно убранные в высокую причёску, так неестественно лежали на её плечах.

— Меня позвали другие студенты, — так же отстранённо ответил Леви и поднялся по лестнице, проходя мимо Евы.

— Ах, ну да, — пробормотала Ева саркастично и поджала губы, разочарованно качнув головой.

— Выглядите паршиво, — бросил Леви.

— Говорить такое женщине — возмутительно, — ответила она, но на что-то большее, что могло передать её обычное возмущение, сил у неё не было.

Леви не стал спешить и дождался Еву у входа в главный зал, а она в свою очередь словно специально шла медленнее, чтобы ненароком не поравняться с ним. Но всё же, вопреки желаниям, её плану суждено было провалиться, и Леви пропустил Еву вперёд более галантно, чем ранее оценил её внешний вид. В главном зале было тихо, и тишина та была гнетущей и неприятной. Только мрачная Эльке стояла напротив декорации, сжимая тонкий нож для художественных нужд в руке, найденный в коробках, которые ещё не успели унести. Её строгая фигура так или иначе пыталась возвыситься над огромной трёхметровой декорацией. И рука её по-странному дрожала в каком-то нетерпении, словно вот-вот она должна была быть занесена над картиной.

— Что ты делаешь? — сорвалось озлобленно и резко с губ Евы, и она за долю секунды пересекла большой проход между вновь возникшими рядами стульев.

Застигнутая врасплох Эльке, как пойманный неуклюжий воришка, швырнула куда-то обжигающий своей неуместностью нож. По правде, она была здесь по делу: пришла сюда в качестве представителя студенческого совета, хотела свериться с планом и посмотреть детально на декорацию. Но словно затмение, она почувствовала неистовый гнев, завидев в самом низу совсем маленькую фигурную подпись, которая принадлежала Еве Римия. И бессмысленная ярость охватила её опустошённое сердце, ей непременно хотелось разорвать на мелкие кусочки декорацию перед ней, растоптать всё, что могло принадлежать женщине, сразу же обозначенной как конкурентка, что рука сама схватилась за нож для разрезания бумаги, который лежал почти на самом верху коробки. Но дрожь, сковавшая былые порывы, остановила руку, и Эльке лишь замерла перед декорацией, не в силах и шагу ступить.

— Что здесь происходит? — вмешался Леви, и Эльке виновато посмотрела на него, полностью умышленно игнорируя присутствие Евы. Ей никак не удавалось найти способ вести себя с эльдийкой так, чтобы в каждом слове её не скользила порочная ненависть, вызванная не столь происхождение Евы, сколько мнимой близостью с профессором, что Эльке предпочитала просто исключать эту женщину из своего поля зрения. Презрение, каким она напитала собственную душу ещё при первой встрече и какое само по себе возникало при виде Евы, росло.

— Ха, — незамеченным подобный грубый жест от неё не ушёл, и Ева подобрала нож с пола и бросила его с силой в коробку. Теперь уже её возмущение не знало никаких мыслимых границ. Следуй она воле своих желаний, то непременно бы залепила хорошую пощёчину глупой девчонке, у которой от ревности глаза были слепы. Недовольно она посмотрела сначала на Эльке, которая в обыкновении прятала за спиной руки, если что-то случалось, потом перевела взгляд на отстранённого Леви, который строго смотрел на молчавшую Эльке. Ева всё понимала. И оттого ей ещё больше не хотелось быть вовлечённой в хитросплетения столь запретных отношений. Эльке, по её мнению, была ещё слишком юна, а молодое девичье сердце вкупе с резкой чувствительностью первой любви напрочь отключало рациональное мышление. Ева и сама проходила через такое, только в ещё более юном возрасте, и вспоминать своё нелепое поведение ей было очень стыдно и по сей день. — Сочувствую, — не со злым умыслом озвучила Ева свои мысли, и Эльке наконец-то обратила на неё своё внимание, которое она всецело дарила только одному Леви.

— Что? — её губы подёрнулись, и бровь возмущённо округлилась. Она недоумённо взглянула на Еву, которая улыбнулась без малейшей тени злорадства на лице.

— Ничего, прошу прощения, у меня сегодня сильные мигрени, поэтому несу всякую околесицу. Когда болтаю сама с собой в голове, естественно, — оправдалась Ева и хотела провалиться прямо под землю за то, что полезла не в своё дело. Она видела, как Леви даже на малую долю помыслить не мог о студентке перед ним как о женщине. Он выглядел как строгий дядя, принимавшийся воспитывать непослушных племянников, стоило родителям дать малейшую слабину. И преподавательница, которая была намного старше, понимала, как никто другой, что Эльке не то, что не нужна её жалость, она была ей противна, но Еве было искренне жаль девочку, которая влюбилась не в того. Ева подумала даже, были ли вообще женщины, которые могли вынести его общество. Алкоголь его не веселит, вечно серьёзный ходит, словно собирается рассказать что-нибудь из курса нудной марлийской истории. Ева мельком, будто невзначай, посмотрела на объект воздыхания несчастной студентки, который стоял неподалёку и, сложив руки на груди, нехитро и просто смотрел на картину. Нет, очевидно Леви мог дать фору многим мужчинам Марлии, просто потому что был всегда аккуратно и даже несколько стильно одет и подстрижен, что несомненно выделяло его из круга простых работяг и военных. Уже одна опрятность могла дать ему большое преимущество. К тому же у него было хорошее тело, которое она бесцеремонно, но против своей воли успела рассмотреть на пляже. На этом его плюсы лично для Евы заканчивались. Она отвернулась от него и подумала, что ей было бы неприятно, если бы её оценивали так же, как она сейчас оценивала Леви, поэтому она мысленно принесла ему извинения. Атмосфера становилась всё хуже и хуже, и что одной, что второй хотелось поскорее уйти, пусть вопрос Леви и остался без ответа. Ева решила быстро перевести тему. — Мне нечего добавить на декорацию, поэтому можете со спокойной душой уносить её. Господин Аккерман, у вас есть какие-то замечания? Всё-таки в истории Марлии вы осведомлены поболее моего.

Эльке хотелось сказать что-то едкое и неприятное, и слова «вот именно» вырвались из неё лишь глупым напыщенным шёпотом.

— Нет, никаких проблем нет, — лениво бросил Леви.

— Есть небольшое замечание от студенческого совета, — наконец-то Эльке сделала шаг вперёд, преподаватели, повернувшись к ней, всё это время стоявшей позади, внимательно посмотрели на неё. — К сожалению, необходимо стереть любые подписи внизу.

— Но у нашего направления принято подписывать все свои работы, — возмутилась Ева. — Здесь и подпись Чезаре есть, — ткнув пальцем куда-то в правый угол, она посмотрела на бесстрастное лицо Эльке. Студентка выглядела как строгий судья, выносящий смертный приговор. — Все картины, которые висят в коридорах, также подписаны преподавателями. С ними никаких проблем нет? Хорошо, — Ева не хотела ругаться с Крамер ни при каких условиях. Перед ней была всего лишь совсем молоденькая девушка, и совершенно ни к чему было выливать на неё своё недовольство, — я уберу, дайте мне минут пятнадцать.

— В этом нет такой необходимости, чтобы тратить на это время. Зрители всё равно ничего не увидят, — заключил Леви, и Ева даже не успела начать поиски кисточек и подходящего цвета краски.

— Но, — Эльке не могла придумать каких-то слов. Конечно же, студенческому совету было плевать на то, будут подписи или нет, потому что никто из них и сантиметра декорации не видел, так как именно Крамер предложила свою кандидатуру проверяющего реквизит. И её слова про подпись были сплошной выдумкой. Она помедлила. — Я поговорю с советом, — напоследок она сделала важный вид, словно всё вершилось только благодаря её снисходительности.

— Если так, то уносите, — Ева без какого-либо интереса махнула рукой на декорацию, от вида которой её уже искренне тошнило, и вышла первой из зала. Следом за ней, не выжидая ни минуты, вышел и Леви, и Эльке оставили одну, как оставляют непослушного ребёнка в его комнате, чтобы он задумался над поведением. По существу, Еве было всё равно, сделает ли что-то Эльке с декорацией или нет. Даже если что-то случится, виноватой будет, конечно же, эльдийка. Но Ева очень надеялась в таком случае на «козырь», который шёл позади неё на некотором расстоянии и был прямым свидетелем того, что с декорацией было всё в порядке.

На следующее утро атмосфера в университете была какой-то странной, даже несколько удручающей. Студентов почти не было ни в коридорах, ни в аудиториях, поскольку перед днём города давались свободные дни, и лишь некоторые, совсем заядлые любители учёбы приходили в библиотеку или куда-то ещё. Преподавателям тоже давали возможность не выходить на работу, но многие всё же предпочитали выйти и хоть немного, но позаниматься своими делами. У кого-то не было семьи, и не хотелось скучать дома, у кого-то всё обстояло наоборот, а кто-то просто был до ужаса трудолюбив.

Ева пришла к десяти, и на её кафедре не оказалось ни одной души. Она бы тоже предпочла остаться дома, но договорилась со студентом поработать над его картиной в любой свободной в этот день студии. Они долго обсуждали композицию, цвета, и молодой человек с поразительной упоением описывал и свою красавицу-невесту, и идею, которая родилась в его влюблённой голове однажды поздней ночью. Складки платья меняли свою форму минимум двадцать раз, и цветы заменялись другими, то более пышными, то более сдержанными, их количество и позиция постоянно корректировались, но неизменной оставалась лишь расслабленная поза Евы. Студент хотел изобразить свою любимую в образе аристократичной красотки прошлого века и украсить её светлый и уютный дом столь прекрасной по идее и исполнению картиной. Ева даже нашла где-то в своём гардеробе очень пышное и старомодное розовое платье с корсетом и рюшами, которое досталось ей от какой-то родственницы, и приволокла его в университет, чтобы работать со складками и картиной было проще. Высиживать в одной позе, даже если она не была слишком тяжёлой, было поразительно сложно, поэтому Ева сочувствовала натурщикам, которые нередко были почётными гостями университетских стен. Студент на подоконнике подготавливал палитру и разводил краски.

— О, а вы слышали, кстати, что вчера ночью случилось? Одна из второкурсниц, ну, с нашего направления, упала с моста, кажется, на Тенистой улице? — так, словно это было что-то довольно занятное или любопытное, спросил студент, болтая кисточкой в тягучей жидкости.

— Что? — Ева невольно нарушила позу, которую собиралась принять, и испуганно уставилась на студента, который смотрел на неё, как ни в чём не бывало. — Какая студентка? — почти могильным шёпотом спросила она. В зобу дыхание спёрло, и она вот-вот готова была свалиться с высокого стула. Отчаяние пустило холодок по спине.

— Я не знаю, как её звали точно. Вроде София? — в его словах не было уверенности, но было какое-то нелепое ожидание того, что Ева поймёт, о ком речь. — Я сегодня пересёкся с её однокурсницей. Говорят, что несчастный случай.

У Евы натурально зашевелились волосы на затылке, и она неосознанно почти сползла со стула на пол, шурша тяжёлым платьем. Растерянность отразилась на лице студента, когда он внимательно вгляделся в Еву. Без тени сомнения можно было сказать, что она не походила на саму себя: бессвязно хлопала ресницами и смотрела на юношу перед собой как на нечто необычное.