XIII: Трусость (2/2)
Куда идти, где искать помощи? И могла ли она сегодня спокойно лечь спать? Но ведь спит же как-то промолчавший свидетель убийства? Спит же как-то солдат, убивший врага? Ева вцепилась мёртвой хваткой в дрожащие плечи, подминая под пальцы жёсткую ткань платья, и задержала дыхание, как бывало в такие моменты душевной тревоги и уже с детства вошло в привычку. Продолжать сидеть здесь, на нагретом страстным июльским солнцем подоконнике, не имело никакого смысла, и Ева неуверенно поднялась на слабые, словно из песка сделанные ноги, и пошла прочь. Воздуха не хватало, и грязно-серые каменные стены давили своим унылым молчанием на её плечи. Уйти отсюда куда-нибудь немедля, наплевать на все распорядки и уставы, покинуть это неуютное, не чистое в помыслах и морали место и больше никогда не ступать на порог. Но связанная по рукам и ногам обязательствами Ева могла уйти только на университетскую площадь. Сегодня ещё было назначено пару встреч со студентами перед экзаменами, поэтому взять себя в руки стало главной задачей сейчас.
В нерешительности и полном смятении Ева медленно плелась по коридору, не обращая совершенно никакого внимания на окружение. Слишком близко к сердцу она принимала многое, что обычно люди могли проглядеть или не придать такого значения, какое она могла вложить в происходящее. Она боялась оказаться вновь невнимательной, не такой чуткой, как нужно, пропустить что-то очень важное и своим трусливым молчанием навредить. Тяжёлые потери наложили свой невидимый отпечаток печали на неё, и Ева решительно не знала, как теперь ей поступить, ведь увиденное терзало её душу.
— Ах! — грохот разлетевшихся картонных папок вывел Еву из состояния оцепенения, и крепкие руки схватили её за запястье, уже второй раз спасая от нелепого падения. — Простите, — сдержанно и тихо сказала Ева и сделала шаг назад от Леви, в которого она врезалась на углу, — простите, — осознав свою оплошность, она принялась поднимать бумаги, которые выпали из его рук, но он никак не среагировал на её слова и лишь начал подбирать папки, которые не успела взять Ева.
— И что вас сюда привело? — поинтересовался он, забрав из её рук документы.
— Видимо, у меня великолепно развита мышечная память, раз я опять оказалась возле исторической кафедры, — и Ева без задней мысли растянула губы в обессиленной улыбке. Вид у неё был жалкий, что не ускользнуло от Леви, взглянувшего на неё всего лишь мельком. Измятые юбка и повязка привлекали внимание чуть ли не за километр, словно она пробиралась до этого места через какие-то неведомые кусты. Его губа недовольно подернулась.
— Тц, у вас что, какая-то норма есть по количеству слёз в месяц? — Леви не мог в очередной раз понять, почему именно он был каждый раз удостоен наблюдать за её хныкающей миной. В такие минуты людей нужно было утешать, но как именно — оставалось для Леви секретом.
— Может, и есть, — прошептала она без тени какой-либо злости, что несомненно удивило его, потому что Ева была из тех, кто всегда оставлял последнее и до невозможности грубое слово за собой. По крайней мере, в их общении так нередко случалось. — Мне, вообще-то, нужно было в другую сторону, — в небывалой задумчивости она пробормотала себе ещё что-то под нос и собиралась уже повернуться, но Леви тяжело выдохнул и, к собственному удивлению, решил поинтересоваться, что произошло. — О, что произошло? — старая добрая ирония проснулась в голосе Евы. — Если сегодня я помогла вам советом, то, может, и вы мне поможете?
— Чем? — спокойно спросил Леви и пропустил на кафедру какого-то преподавателя, который недовольно окинул многозначительным взглядом Еву. Она сцепила перед собой руки в замок, как будто они замёрзли или ей было, что прятать. Неожиданно так, как непрерывный сигнал в порту известил бы об отплытии, её осенило, насколько глупо искать помощи у человека с исторического факультета, тем более у самого профессора Аккермана.
— Нет, пожалуйста, не вмешивайтесь, — Ева безоружно подняла руки и сделала шаг назад. — Простите, что потревожила.
— Во что я не должен вмешиваться? Может, сначала объясните? — Леви раздражённо нахмурил брови. Из-за скрытного поведения Евы его терпение постепенно испарялось, и ему сильно не нравилось, когда люди перед ним начинали юлить.
— Нет-нет, — виновато пролепетала Ева и сорвалась с места, бесцеремонно покинув поражённого таким поведением и оставленного без ответа Леви, — вы ничем не сможете помочь, — вторила она словам студентки.
Леви неотрывно смотрел, как, вновь вцепившись в несчастную юбку, Ева чуть ли не бежала от него прочь. Он не понимал смен её настроения и невольно вспомнил одну из девочек, которая жила в том же приюте, что и он. На дню её настроение менялось по нескольку раз. Задорная и весёлая девушка с толстой косой и кривыми верхними зубами забивалась в угол и рыдала так, что скудные стёкла приюта дрожали. Но так продолжалось недолго, и медсестра сиротского приюта не нашла идеи лучше, чем сплавить неподатливого ребёнка в какую-то дешёвую клинику, из которой та девчонка больше не вернулась. Потом этой историей пугали непослушных детишек. Однако Леви сомневался, что Ева была чем-то больна.
Весь оставшийся день был наполнен её растерянным образом, который Леви отчаянно пытался выгнать из головы. Но стоило на минутку ослабить своё внимание, и мысли одна за другой заглушали даже стук сердца. Нет, он, конечно, не собирался бежать за ней и выпытывать из неё, что она хотела сказать, однако, если бы она прошла мимо ещё раз, он точно бы строго остановил её и попросил бы объясниться, чтобы более не оставалось этой раздражительной недосказанности в воздухе. Больше всего он ненавидел ту самую недосказанность, лежавшую пеплом упущенных слов на губах. Она, гадкая и вкрадчивая, оседала на дне души, парализовала мысли и так и норовила выкрикнуть, что нет ничего не подвластного ей. Леви ощущал себя бессильным перед ней, потому что ситуация больше не находилась под его контролем.
Но, как назло, в этой части этажа Ева больше не появилась, словно её никогда и не было, словно их случайная и комичная встреча в коридоре была несмешной проделкой судьбы или просто-напросто миражом. Хотя до этого нет-нет, но они постоянно сталкивались в разных уголках университета. Леви в этот вечер не мог усидеть в тесных стенах дома и решил скоротать высвободившееся время в том самом парке, куда выходило огромное окно его гостиной. Соловьиные трели, упрятанные в размашистых ветвях ив, перемежались с детским смехом. Леви давно здесь не бывал, больше наблюдая за парком из окна, поэтому свежий воздух немного даже вскружил голову. Чувствуя себя будто не в своей тарелке, он присел на лавочку и пожалел о том, что решил не брать с собой книг. Утопающее в закате солнце цеплялось за кроны деревьев и россыпью падало на каменную плитку. Дети играли в какую-то игру с мячом, и их задорный смех взмывал далеко вверх. Сегодня было не так людно, как бывает в другие дни. Леви безучастно смотрел на детскую забаву.
— Дядя, а почему вы не едите мороженое? — тонкий голосок пятилетней малышки с белёсыми волосами, словно из пуха, заставил задумчивого Леви повернуть голову. Дитя, перемазанное сладким клубничным десертом, держало в руках вафельный рожок и смотрело на взрослого своими большими зелёными глазами, и на её лице отражалось ожидание чего-то.
— Мороженое? — Леви машинально повторил часть вопроса и посмотрел на рожок в руках ребёнка.
— Вы не любите мороженое? — не получив ответа, девочка пришла к простому выводу, который не постеснялась озвучить.
Он посмотрел на перепачканного, но поразительно довольного жизнью ребёнка и глубоко задумался о своей любви к мороженому. Однозначно ответить на заданный вопрос у него не получилось, поскольку он искренне не знал, любит он его или нет. Леви попросту никогда не ел до этого мороженого.
— Мария!
Знакомый голос взбудоражил девочку, и, словно ей и не сильно было интересно узнать о предпочтениях Леви, ребёнок вприпрыжку поскакал к матери, теряя по дороге ценные капли вкусного десерта. Леви смотрел на убегающее дитя, которое, почти исчезнув из его поля зрения, дружелюбно помахало ему рукой на прощание. Такой простой вопрос неожиданно для него самого поставил его в ступор. Прожив почти тридцать лет на этой бренной земле, Леви впервые размышлял о том, что в его жизни не было простых детских радостей. В вечной борьбе для них просто не было места. И строгие застенки холодного приюта быстро сменились взрослой жизнью, заваленной кипой бумаг и однотонных книг без единой весёлой картинки. В доме семьи Северлин ни Андре, ни Анастасия не были сладкоежками. Конечно, он ел в своей жизни какие-то пирожные, когда был подростком, но то было таким мимолётным событием в его жизни, что он и не успел придать этому хоть какого-то малейшего значения. И видя светлое от такого простого счастья лицо ребёнка, он почувствовал слабую, но всё же боль утраченных лет.
Где-то неподалёку шумная компания подростков проводила вместе весело время, и молодым людям совершенно было всё равно на то, что ждёт их впереди. Ведь то, какое-то непонятное будущее, о котором постоянно талдычат скучные взрослые, оно будет потом, там. А сейчас были только пленительная лёгкость момента, прекрасный тёплый вечер июля и замечательные друзья рядом. Леви понял, что он не потерял ничего в этой жизни, потому что просто никогда и не приобретал такого свободного духа юности. И пусть принять прошедшие годы можно было, всё равно что-то лежало тяжёлым грузом где-то под сердцем. И Леви склонил голову, посмотрев себе под ноги, будто такой жест мог ему чем-то помочь.
Больше не хотелось сидеть на месте, и Леви подумывал пойти домой, но ноги сами повели его куда-то вперёд. Проходя мимо увлечённых своими делами людей, он впервые за всё время остро ощутил нехватку чего-то положительного в своей жизни. Выйдя из парка, он ещё около получаса без цели и мыслей петлял по протоптанным дорожкам и оказался у входа на небольшой рынок, который был в километре от его дома. Однообразные крытые палатки скучающе стояли одна к одной, и подуставшие продавцы лениво перекидывались каким-то фразами друг с другом, и со стороны казалось, что каждый говорил о чём-то своём, не особо ожидая какого-то ответа со стороны. Покупатели медленно брели между рядами, заполненными расползавшимися во все стороны товарами, и не слишком долго задерживались, будто и вовсе не собирались что-то покупать. Кто-то из продавцов уже собирался уходить, кто-то из покупателей задумчиво перебирал фрукты в больших корзинах и деревянных ящиках. Аромат специй и продуктов слабо витал в воздухе, плавясь от жары.
Леви, сложив руки за спиной, шёл вперёд, изредка поглядывая по сторонам. Под вечер продавцы уже не так активно набрасывались на потенциального покупателя, да и сам Леви не горел желанием что-либо покупать. Обычно все продукты приобретались горничной, которой он всецело доверял столь ответственное дело. Пройдя мимо палаток, он задержал свой взгляд на ларьке с украшениями, возле которого крутились румяные и весёлые девицы. Они примеряли разные бусы, оглядывая друг друга и выдавая свой вердикт, откладывали что-то в сторону, вертели в руках разные серёжки. И их смех, беспечный и звонкий, раздавался звоном колокольчиков. Леви окинул их взглядом, полным немых вопросов: что больше приносило им радости в тот момент? Пустые безделушки, которые будут покоиться на дне шкатулок, или светлая дружба, возможно, которая скоро рассыплется или будет пронесена через года. Он шёл куда-то вглубь, всё отдаляясь от дома, и не обратил даже внимания на то, что ноги привели его к небольшому фургончику с мороженым. Разные вкусы соблазняюще глядели на покупателей, и пройти мимо такого буйства красок было попросту невозможно.
— Будете покупать? — поинтересовался довольно дружелюбно собиравшийся потихоньку домой продавец. Леви взглянул на разнообразие предлагаемых вкусов. — Новое есть, с абрикосом. В этом году такой урожай! Загляденье! — продавец широко улыбнулся, словно абрикосы уродились в этом сезоне именно благодаря ему. Леви, лишь на секунду помыслив купить себе заветный рожок, отрицательно мотнул головой и решил, что подобного рода глупости можно оставить и на потом. Путь до дома занял намного меньше времени.