XII: Молчание угрюмых стен (2/2)
— Будете читать детям? — Ева глупо озвучила первое, что пришло ей в голову, но сразу же осеклась и замолчала.
— Любую книгу я рассматриваю со стороны науки и пользы, которую она может мне принести, — холодно заметил он.
— Не будьте таким серьёзным в этот прекрасный июльский день, — Ева зевнула от усталости и отложила кисть, потерев напряжённые глаза пальцами. Она оглядела результат своей кропотливой работы и потянулась всем телом. Ничто не приносило ей такой неспешной радости и самолюбивого удовлетворения, как очередная законченная картина. Труд, вышедший из-под её пальцев, не имел никакого отношения к её происхождению и был отстранён от глупого презрения окружающих. — Когда закончите, не дадите почитать? — Ева игриво склонила голову набок, сложив руки на груди, и Леви, словно не до конца понимая её слов, посмотрел на неё слегка обескураженно. — Мне никогда не читали сказок, мама не любила это занятие. А вам читали сказки? — Ева прошла к стульям, которые стояли возле окна в стороне, и присела на один из них.
— Няня в приюте была полуслепой, поэтому она чаще придумывала сказки, чем читала, — Леви помотал в руках книгу. — Вам поговорить не с кем?
— О, а я всё ждала, когда вы догадаетесь. Господин Аккерман, вы так проницательны, — с грустью подметила Ева. — Без сарказма.
— Знаю, — ответил он и присел через стул от неё.
— Моей первой книгой вместо сказок была большая энциклопедия с историей искусства, где-то раздобытая отцом, — сказала Ева и чуть приспустилась расслабленно со стула. — По ней я сначала училась читать, а потом уже самостоятельно зачитывала до дыр разные статьи о художниках, стилях, техниках. У сестры эта книга не вызвала никакого интереса, поэтому она всецело принадлежала мне. Потом на какой-то день рождения, кажется, мне было семь лет, точно не могу припомнить, отец подарил мне краски и альбом. Там было всего несколько цветов, — Ева двумя руками показала, какого размера была коробочка с красками, — кажется, пять, точно уже не припомню. Это был мой самый дорогой и самый памятный подарок. Жалею, что от них ничего не сохранилось. Не знаю, где отец их достал. Он никогда не говорил, откуда у него на то были деньги. И так, когда я получила в свои руки заветные краски и две кисточки, я начала малевать в альбомах свои ”шедевры”, — Ева рассмеялась, прикрыв рот рукой. — Я пыталась копировать те картины, которые видела на страницах книги. Конечно, тогда я думала, что мою копию не отличить от оригинала. Дети всегда смелы в оценке самих себя, — она помедлила и неловко отвернулась от Леви, который слушал её внимательно, но совершенно не смотрел на неё. — Зачем я всё это рассказываю вам? Забиваю только голову и попусту трачу время. Прошу прощения, — Ева поднялась на ноги и начала собирать краски и тюбики с пола, приводя в порядок пространство.
— Отдадите, как прочтёте, — Леви оставил на стуле, на котором сидел, ту самую книгу, за которой он пришёл, и вышел из главного зала. Когда дверь захлопнулась за ним, Ева закрыла лицо руками. Рядом с Леви она ощущала себя до жути инфантильной и глупой, когда он казался ей олицетворением строгого слова ”профессор”. По её домыслам, они должны были быть ровесниками, но Леви словно был её на десяток лет старше. Лицо Евы исказила нервная улыбка, когда она вспомнила, что ещё месяц назад она совершенно серьёзно планировала игнорировать во всех аспектах господина Аккермана, а сегодня он стал её чуть ли не единственным собеседником. Устало она прилегла на пол и посмотрела прямо в потолок. Над её головой простиралась огромная старинная фреска с каким-то эпизодом из истории Марлии. Государственная символика давила на неё не только своим видом, но и лишний раз простым упоминанием. Ей хотелось оказаться где-нибудь далеко отсюда, вновь побывать на пустынном берегу бесконечного моря, лишь бы не здесь, лишь бы не в этой стране. Несомненно, её радовало, что марлийцы ещё не научились читать мыслей, иначе ей бы не поздоровилось за то, что нет-нет да вновь всплывало в её голове.
— Как же просто было до знакомства с ним, — рассмеялась Ева. Работу необходимо было заканчивать, прибрать творческий беспорядок, оставленный после себя. Сборы и уборка в целом заняли почти час, и день медленно начал перетекать в вечер. Она протёрла едким растворителем кисти и отправилась к рукомойникам: смыть краску с рук и промыть стеклянные баночки с водой.
В опустевшем коридоре Ева не ожидала увидеть никого, поскольку занятия в этой части корпуса уже давно закончились. Сюда почти не проникал свет, а лампы ещё не зажглись, поэтому разглядеть чётко, кто был перед ней, стало слишком сложной задачей. Сгорбленная над раковиной тёмная фигура была недвижима, только узкие плечи почти незаметно подрагивали. По университетской форме Ева сразу же поняла, что перед ней в темноте строгих стен стояла какая-то студентка, но на её рукаве можно было разглядеть смятую повязку. Невольно Ева замерла и вслушивалась в звуки, окружавшие её и незнакомку вдалеке. Сбивчивое дыхание девушки у раковины прерывалось тихим то ли стоном, то ли всхлипыванием. Пальцами, мёртвой хваткой вцепившись в раковину, она царапала поверхность рукомойника.
Нерешительность заполнила сознание Евы, она почувствовала себя лишним зрителем сцены, свидетелем которой она не должна была стать. Но что-то внутри неё клокотало и толкало её вперёд. Желание расспросить студентку взяло вверх над нелепой неуверенностью. Она тихонько, почти неслышимо подошла и неловко встала рядом, пытаясь заглянуть в лицо студентки.
— С тобой всё в порядке? — с необъяснимой робостью рука легонько коснулась её плеча, и та вздрогнула, широко распахнув глаза, полные слёз. Обескураженная Ева совсем потеряла дар речи от вида девушки. Ожидаемо, то была студентка с её направления, поскольку ни на какое другое эльдийцев не брали, кроме как на художественное. Но училась девушка не у Евы, то было случайное знакомство, когда человека знаешь заочно. Она не имела ни малейшего понятия ни об имени, ни о фамилии стоявшей перед ней, знала лишь курс и куратора, с которой у Евы с самого начала отношения не заладились.
— Всё... — девушка всхлипнула, безудержно утирая собственные слёзы с какой-то до боли необъяснимой внутренней озлобленностью, — всё в... порядке... — то и дело она прерывалась на новые и новые волны истерики. — Всё правда в порядке!
— Да у тебя же все руки синие! — вскрикнула Ева, завидев огромные свежие синяки на запястьях, и машинально потянулась к рукам девушки, но та айкнула и отдёрнула их, словно её ошпарили кипятком. — Что произошло?! — разгневанно воскликнула Ева, но студентка мотала головой, как заведённая, повторяя, что всё порядке. — Что в порядке?! Над тобой кто-то издевается?!
— Нет-нет, вы не так всё поняли! — студентка умоляюще продолжала отрицать все предположения Евы.
— Нужно обратиться к врачам! Кто это сделал? — напряжённые руки легли на плечи девушки, и её дрожь передалась растерянной Еве, взгляд которой бегал по опухшему от слёз лицу напротив.
— Пожалуйста, отпустите меня и забудьте, что вы видели здесь, — взмолилась студентка и вяло, насколько позволяли её силы, попыталась высвободиться из хватки, и в итоге Ева отпустила её, — вы ничем не сможете помочь, — то ли с желчью, то ли с досадой она посмотрела на повязку на плече преподавательницы и натянула посильнее рукава испачканной слезами, измятой формы, сорвавшись с места. Её след простыл, а Ева осталась стоять как вкопанная, и только ворох собственных спутанных мыслей был громче, чем плеск воды за спиной.