XI: Пустые нравоучения (2/2)

— В главный зал, — скомандовала Ева, разминаясь и потирая разболевшуюся щиколотку. Леви не стал ждать её и молча пошёл вперед. В его руках эта огромная груда художественных материалов казалась почти невесомой, и перед глазами Евы снова развернулась картина крепкого тела Леви, с которого быстро сбегали капли солёной воды. Она подняла голову к потолку, словно это чем-то могло помочь её щекам не краснеть так сильно, как сейчас. Пусть Леви и был её немного ниже, но она уступала ему по всем фронтам в силе, потому что его шаг был таким, будто у него не было в руках нескольких коробок и сумок. Еве пришлось поспешить и одёрнуть мешавшуюся юбку, чтобы поспеть за ним. — Я понимаю, что вы сильно спешите, чтобы больше не пересекаться со мной, но, пожалуйста, чуть-чуть помедленнее.

— Вам стоит заняться своей физической подготовкой, — невозмутимо сказал Леви, но почти неощутимо замедлил свой шаг, и Ева наконец-то поравнялась с ним.

— Да, я поняла, поняла, что вы у нас спортсмен, не напрашивайтесь на комплименты, — тщетно Ева пыталась избавиться от того видения, что всё ещё стояло у неё перед глазами.

— О чём вы? — непонимающе он бросил мимолётный взгляд на неё и заметил, что лицо Евы оживилось и порозовело.

— Да так, — пробубнила она себе под нос.

Они оба шли в другой конец корпуса, погружённые в свои мысли: Ева думала о том, сколько ещё работы предстояло сделать до дня города, Леви же размышлял о том, что ему стоило бы сказать Эльке в качестве воспитательной беседы. Дверь сменялась дверью, и их размеренный и синхронный шаг стал будто специально чуть медленнее, чтобы растянуть момент, а локти иногда соприкасались в тесноте узкой лестницы. Почему-то в голове Евы пролетел вопрос, скучал ли Леви, сосредоточенно шедший рядом, по её коллегам, но, отбросив все мысли подобного рода, она подумала, что скучать такому педанту и брюзге по шумной и неаккуратной толпе точно не приходится. И Ева невольно улыбнулась собственным детским мыслям. Леви неспециально обратил на это внимание, и ровно в ту же секунду, как только они преодолели лестничный пролёт, яркий, рассеянно-жёлтый свет из огромного витражного окна ворвался в пустую темноту, окружавшую их, и рыже-золотые волосы Евы вспыхнули, как в тот первый день их встречи. Леви, казалось, слишком долго задержал свой взгляд на ней, и Ева заметила внимание, оказанное ей.

— Что-то не так? — вырвалось у неё слегка испуганно, потому что Леви смотрел на неё сосредоточенно, почти не моргая. Окно осталось позади, и вновь темнота набросилась на них сверху. Леви удивлённо отвёл свой взгляд, ощущая, как теперь Ева не сводит с него глаз, ожидая ответа на свой простой вопрос.

— Что бы вы сказали своему студенту, если бы он напился и вёл себя неподобающе? — вдруг заговорил Леви, оставив Еву без ответа.

— О, вам нужно провести воспитательную беседу, и вы просите совета у меня? — с чувством какого-то самоудовлетворения поинтересовалась она и улыбнулась. — Наверное, сказала бы, что не стоит мешать разные виды алкоголя и нужно хорошо поесть перед этим, — немного задумавшись, она добавила, что ещё нужно быть более аккуратным и в следующий раз не попасться.

— Понятно. Напомните, почему вас ещё не уволили, — Леви окинул развеселившуюся Еву недовольным взглядом.

— Наверное, потому что я прекрасный и талантливый педагог? — с чистой совестью сказала Ева. — Если быть серьёзным, конечно, то в разговорах с младшекурсниками стоит объяснить, что в состоянии опьянения можно не только натворить каких-либо глупостей, но и причинить себе вред. А старшекурсников попросить быть аккуратнее и осмотрительнее в следующий раз. Мы не их родители, что им ещё сказать? Напомните про честь университета.

— Да, странно, что я решил искать совета у человека, который не может контролировать свои желания, будучи пьяным. Я, конечно же, имею в виду ваш нескончаемый поток нецензурной лексики, — твердил Леви, но Еву словно током ударило, и желание хорошенечко ”огреть” сумкой молодого человека рядом возросло.

— Ох, не стройте из себя паиньку, — уязвлённо отозвалась Ева. — Поработали бы в том месте, что и я, и не такой бы словарный запас имели.

— Неужели вы работали на морском судне? — без злого умысла поинтересовался он.

— Как же, — буркнула она, подтянув сумку на плечо. — Я работала официанткой и посудомойкой в баре в не самом богатом районе столицы. Там, знаете ли, такой контингент, что другого языка они не понимают, — Ева не любила эту часть своей жизни. От госпожи Северлин она часто получала болезненные щелчки прямо по макушке или по лбу, если из неё вырывалось крепкое словцо. Рано или поздно к своим годам она научилась контролировать свою речь, но стоило ей выпить, как ужасная брань заменяла ей паузы. То время, которое она провела, работая официанткой, отточило её характер и обломило все листья у нежного цветка её души, оставив только шипы, иначе ей было не выжить. Бар с толпой пьяных мужиков, которые ни во что не ставили её ни как эльдийку, ни как женщину, был не лучшим местом для юной девицы.

Леви невольно вспомнил вчерашнюю беспомощность Эльке, и её растерянные пустые глаза, почти согласившиеся принять страшную участь, всплыли в его памяти. Еве тоже пришлось столкнуться с таким по отношению к себе? Она, конечно, была повыше Эльке и, возможно, сил в ней было поболее, раз она донесла до второго этажа такую груду коробок, но что она могла сделать против огромного пьяного мужика? Ему подумалось, что всё-таки нужно было хотя бы сломать руку тому ублюдку по фамилии Пачелли.

— Вот мы и пришли. Подождите, я открою вам дверь, — Ева прошмыгнула вперёд и раскрыла перед Леви дверь в главный зал. Перед его глазами оказался огромный незаконченный холст с видами древней Марлии, детали которого были прорисованы с ювелирной точностью. Большая часть уже была цветной, но осталось ещё немного пространства, которое было либо пустым, либо расчерчено карандашом. И Леви увидел знакомую макушку: в той самой незаконченной части на небольшой табуретке сидел Чезаре, точивший себе под ноги карандаш. Леви с раздражением поставил коробки на пол. — Искренне благодарю вас. Одна бы я добралась к вечеру, — Ева начала расставлять содержимое коробок рядом с ними же, вертя в руках тюбики и кисти.

— А господин Чезаре не мог отвлечься и помочь вам? — недовольно бросил Леви, и Ева смутилась.

— Простите, что отвлекла вас от дел, — её слова не были прямым ответом на строго поставленный вопрос, и Ева прекрасно понимала это. Леви бросил на неё взгляд, полный из ниоткуда возникшего негодования, и вышел прочь, захлопнув за собой двери.

Всю дорогу до кафедры он размышлял над тем, что именно его могло так сильно задеть и возмутить: то, что ему пришлось плестись через пол-университета, чтобы сделать что-то неважное для него, или то, что Чезаре, наверняка знавший о том, что Ева понесёт тяжёлые вещи, не сдвинулся и с места, чтобы помочь своей прямой коллеге? Остановившись у того самого витража с мифологической героиней Эвредикой, Леви собрался с мыслями и посмотрел на разноцветные стёкла, соединявшиеся в образ белокурой девушки с цветами и мечом в руках. Он помнил, что Эвредика у древних южных племён Марлии считалась спасительницей нескольких городов от крупного пожара, устроенного дикими кочевниками. Пожертвовав собой, она остановила огонь, захвативший поселения, и убила предводителя кочевников, тем самым войдя в мифологию как светлый образ с цветами, символизировавшими нежность юной красавицы, и с мечом, подчёркивавшим её храбрость. Леви внимательно взглянул на умиротворённое лицо немой Эвредики. Искусно сложенный витраж был прекрасен.

Выдохнув, Леви прислонился к стене и неотрывно смотрел на витраж. Цвета менялись, но яркий жёлтый свет всё также окутывал его, и он прикрыл глаза. Последние дни были похожи на странный аттракцион без цели и смысла. Даже не дни, а месяц в целом. Когда он был в приюте, его время шло медленно и тянулось так, что казалось, нет никакого малейшего просвета там, впереди, что эта мгла, окутавшая его, никогда не изменится. Время, которое ему подарила семья Северлин, пролетело как один миг, оставшись лишь воспоминанием. И сейчас его жизнь была монотонна, спокойна и размерена ровно до того последнего весеннего денька. А теперь он словно потерял контроль над происходящим: привычные чай, книги, конспекты, лекции, вереница студентов казались не такими, какими были раньше.

Дойдя до кафедры в каком-то эфемерном состоянии забытья, он остановился и окликнул Эльке, которая блуждала неподалёку от кабинета, в котором должно было пройти занятие.

— У меня к тебе серьёзный разговор, — в его голосе чувствовалась холодная строгость, и Эльке стало немного не по себе. Заведя её на кафедру, он прикрыл за собой дверь. — За вчерашнее на тебя поступила жалоба.

— От Фредерико? — выпалила Эльке, и голос её прозвучал невообразимо мрачно.

— Не столь важно это, как важно то, что ты употребляла спиртное и не отдавала отчёт своим действиям, — неодобрительно сказал он.

— Вы вините меня? — почти плача, Эльке понуро опустила взгляд и спрятала дрожащие руки за спиной.

— Не перебивай меня, — строго отрезал Леви и тяжело выдохнул. Почему-то ему подумалось, что было бы в разы легче, если бы у него родился сын, а не дочь в будущем. — Мне не за что тебя винить, но если бы это был бы кто-то посерьёзнее Пачелли, то у тебя были бы большие проблемы. Впредь думай несколько раз, чем что-то делать, — Леви отвернулся и принялся копошиться в бумагах. Наставлять кого-то ему не хотелось, особенно учить жизни девушку перед собой, с которой вчера могли сотворить что-то ужасное.

— Это из-за вас, — прошептала Эльке в надежде, что он услышит. Но её слова так до него и не долетели.

— Можешь идти, — Леви махнул рукой на дверь, но Эльке не сдвинулась с места. — Что ты стоишь? Мне больше нечего сказать, кроме того, что я сказал ранее.

Эльке, не поднимая удручённого взгляда, вышла из кабинета и скрылась за дверьми. А Леви, покинув кафедру, вновь направился к главному залу.