X: Белое платье в белых орхидеях (2/2)

Зал ослеплял белизной мрамора, огромные хрустальные люстры под потолком переливались и бросали свои блики на гостей. Приятная живая музыка расплывалась по огромному помещению с высокими потолками, и сквозь окна на крыше можно было увидеть звёздное небо, если сильно постараться. Официанты метались по залу с шампанским и закусками на подносах в руках. Эльке прошла весь круг приветствия почётных лиц вместе с отцом, который длился на меньше получаса. И с каждым мужчина не разговаривал, а щебетал, в особенности о том, что предстоящая демонстрация на день основания столицы была организована его дочуркой. Но ей самой явно не хватало такого же тщеславия, какое было у её отца. И когда со всеми, кто мог показаться полезным, отец здороваться перестал и ослабил хватку на локте Эльке, она постепенно стала отдаляться от него.

— Крамер? Привет, — за спиной послышался знакомый голос, и Эльке повернулась. Перед ней стоял дикий франт Фредерико Пачелли, приодетый в самый модный костюм; он являлся сыном ранее достопочтенной и уважаемой четы крупных аристократов Пачелли, старых соседей семьи Крамер. Род Пачелли когда-то держал ткацкое производство всего континента, и их сынок давно, ещё в детстве, играл с Эльке во дворе их дома. А сегодня он с нетерпением ждал, когда все фабрики перейдут ему в наследство. — Выглядишь отлично, — он оглядел Эльке с ног до головы, и та кивнула в знак благодарности. — Ждёшь кого-то? — он оглянулся вокруг.

— Да, не могли бы мы поговорить как-нибудь позже? — она постаралась сохранить спокойствие, но желание, чтобы Фредерико поскорее ушёл, почти переполнило чашу терпения.

— Ох, раньше ты была очень рада нашей встрече, — сказал он с фальшивой обидой в голосе и отпил немного шампанского из бокала, но Эльке его уже не слушала и шагнула туда, где только что видела макушку Леви. — Эй?

— Да-да, потом, — она скрылась за спинами незнакомцев, оставляя старого друга детства позади. — Здравствуйте, профессор Аккерман, — Эльке возникла перед Леви как из ниоткуда, — здравствуйте, — она обратилась к Ханджи без имени, потому что точно не помнила её фамилию.

— О, что за очаровательное создание? — Ханджи хлопнула в ладоши. Женщина пришла на светский раут в обычном сером костюме в мелкую клетку, и Эльке подумала, что ей следовало с кем-нибудь посоветоваться в выборе наряда, но, не озвучив свои мысли, она лишь мягко и с наигранной смущённостью улыбнулась.

— Эльке Крамер, моя студентка, — скучающе бросил Леви. В появлении Эльке перед ним не было ничего удивительного, он знал, что она была дочкой капитана столичной полиции, поэтому больше него заслужила появиться здесь.

— Приятно познакомиться, Эльке, я Ханджи Зоэ, коллега твоего профессора, — Ханджи по-хозяйски хлопнула по плечу Леви и тот пробурчал какое-то пугающее обещание сломать ей руку, если она ещё раз сделает так.

— И мне приятно! Я слышала, что ваш факультет изобрёл лекарство, которое поможет нашим солдатам быстрее вернуться в строй после контузии. Звучит невероятно, — Эльке с восхищением посмотрела в глаза Ханджи, и та неловко рассмеялась.

— Как быстро разлетаются новости! Это всего лишь разработки, но мы надеемся получить больше финансирования, чтобы лекарство, а именно принцип лечения, мог уйти в массовое производство, — защебетала воодушевлённо Ханджи.

— А что же вы, господин Аккерман, вас сегодня не представят к награде? — с волнением Эльке обратилась к Леви, который взял с подноса бокал шампанского, но, сделав всего глоток, вернул его на стол.

— Сегодня не мой звёздный час, — безразлично выдал он так, что Эльке больше нечего было предложить для разговора.

— Приятного вечера, буду рада ещё поговорить, — неловко сказала она и поспешила удалиться, чувствуя, как горят щёки. Он даже не смотрел на неё! Неужели ему интереснее было смотреть на эту никчёмную толпу аристократов на сцене, чем на неё? Для кого эти орхидеи, для кого это платье, эти неудобные туфли, этот корсет, сдавивший её до синяков, это высокая причёска, после которой голова будет ещё неделю болеть?

Эльке шла, куда глаза глядят. Миновав почётный караул у входа и оставшись одна в пустом коридоре, она схватилась за стену и приложила тыльную сторону ладони к губам, чтобы не разреветься от невыносимой обиды. На коже остался почти незаметный след малиновой помады. С каждым днём всё сложнее было любить того, кто ни во что её не ставил. Но она убеждала себя, что это всего лишь испытания, которые она должна выдержать, и чем трагичнее любовь, тем сильнее она будет в будущем. Но постепенно сила убеждения ослабевала.

— Милая девчушка, — Ханджи стащила с огромного стола, уставленного разными закусками, маленький бутербродик с солёной рыбой и положила его целиком в рот. — И такие цветочки красивые в волосах, — она тыкнула пальцем на свою макушку. — Орхидея.

— Банальная вежливость, — раздражённо цыкнул Леви и посмотрел на Ханджи так, что второй бутерброд ей в горло не полез.

— Так посмотреть, тебя будто вообще люди вокруг не интересуют, — она потёрла руки друг о друга, чтобы убрать с них крошки. — Хотя, как тебе Ева?

— Эльдийка, — бросил он, сложив руки на груди, и посмотрел вперёд, словно его до невозможности интересовало происходившее на сцене и он боялся пропустить что-то очень важное. — Что меня может заинтересовать в эльдийцах кроме того, что они могут неожиданно превратиться в титанов?

— Ты дураком прикидываешься? — теперь уже Ханджи была раздражена. Он же прекрасно понял её, но предпочёл сделать вид, что Ева находится в разряде вообще не существующих для него людей. С какой-то стороны её это позабавило. Она заметила, что на пляже его взгляд задерживался на Еве дольше, чем на море, но для сохранности собственного здоровья решила всё же промолчать.

— Я и «дурак» — вещи несовместимые, — парировал он, не отвлекаясь от сцены, на которой выступала какая-то оперная певица в летах.

— Да ла-а-дно, — Ханджи приобняла его за шею одной рукой, повиснув на нём, но Леви скинул её руку с себя.

— Развлекайся в компании еды, а я пойду поищу лучше что-нибудь покрепче.

Вечер предстоял долгий, и Леви уже хотел уйти, но сегодня собралось слишком много высокопоставленных лиц, тем более его попросили подготовить поздравительную речь в честь главнокомандующего восточным фронтом. Леви скитался по залу от одного стола к другому уже около получаса, изредка поглядывая, где там Ханджи. Но у неё всё было хорошо, она уже нашла себе новую компанию, которой что-то с большим энтузиазмом рассказывала. Он же всячески пытался избежать лишних встреч, поэтому не задерживался подолгу на одном месте. В шумном зале, полном разномастных аристократов и чиновников, где от блеска украшений болели глаза, не хватало воздуха, и Леви, поразмыслив, решил немного прогуляться за пределами этого надоевшего помещения.

Пустой коридор был глотком свежего воздуха. Приглушённый свет по бокам уводил куда-то дальше, но Леви решил не уходить слишком далеко и присел на подоконник большого окна, украшенного витражами с историческими сюжетами.

— Битва при Терани, — пробормотал Леви, — доподлинно неизвестно, произошла ли такая битва на самом деле или нет, — он усмехнулся тому, что болтал сам с собой, и посмотрел на свои руки, которые загорели в тот самый день, когда они втроем ездили на море.

— Ну же, дай я поцелую тебя, — послышалось где-то за поворотом, и Леви услышал нетрезвый тихий голос Эльке, который просил что-то прекратить. — Твой отец обещал мне тебя в жёны, не противься, я же помню, как ты в детстве бегала за мной и… — Но юноша не успел договорить, что хотел, поскольку оказался в горизонтальном положении под ногами у Леви, который схватил за предплечье Эльке и повёл её прочь из коридора.

— Ты хоть знаешь, кто я?! — выкрикнул он, держась за локоть, которым ударился при падении.

— Ублюдок, которого придётся собирать по частям, если он ещё хоть слово скажет? — прошипел Леви, и его глаза недобро блеснули в свете тусклых люстр. — Мне откровенно плевать, что ты сынок торгашей, но не забывай, что её отец — капитан столичной полиции. У него сейчас связей побольше, чем у твоего папаши, еле-еле справляющегося с конкуренцией на рынке.

Леви тянул Эльке за собой, а она цеплялась за него, как за спасательный круг. Впервые в жизни она решила попробовать алкоголь, потому что думала, что он поможет забыть тот сковывавший всё тело холод, который она каждый раз ощущала в любом слове Леви, обращённом к ней. То была непростая отстранённость, то была неприступная стена, возраставшая между ними каждый день. А потом пришёл тот самый старый знакомый, и его речи были такими сладкими. Эльке подумала, что если представить, что перед ней Леви, то, возможно, всё будет не так плохо. Но тот всё никак не мог замолчать, и его голос совершенно не походил на голос Леви, поэтому ей стало мерзко от себя. Она не хотела больше ощущать на себе его руки, но третий бокал шампанского оказался почти что фатальным, и тело совершенно не слушалось. И только голова избавилась от мыслей о Леви, как он теперь держал её крепко за предплечье, и она впервые почувствовала на себе новый спектр его эмоций: он был зол, расстроен или разочарован. Она сама до конца не понимала, что творилось в его голове, но эти новые эмоции радовали её пьяную душу.

— Иди к отцу и попытайся привести себя в порядок, — он остановился перед дверьми в зал. Жгучая смущённость отразилась на лице Эльке румянцем, и она невнятно кивнула ему.

Леви зашёл в зал первым, и она потеряла его из виду. Отец, подвыпивши, уже болтал с какой-то юной красавицей чуть старше самой Эльке, поэтому она осталась стоять там, где её бросил Леви. Неуютно и холодно становилось в душе, будто кто-то в морозный и ветреный день отнял тёплый плед. Эльке неожиданно для себя услышала вдалеке любимый голос и ошеломлённо уставилась на сцену.

— Сегодня, перед такой грандиозной датой, как никогда нам нужно во всеуслышание объявлять об успехах наших защитников, об успехах тех, кто охраняет наш покой и покой наших соотечественников, — Леви, стоя на сцене и держа бокал шампанского в руке, продолжил речь. — Насколько бы сложна ни была обстановка, наша армия с завидным успехом показывает всем, что сильнее Марлии нет ничего и никого. Мы все должны поучиться у наших военных силе, мужеству и верности Отечеству. Они наши благодетели, и мы никогда не устанем восхвалять их ошеломляющие успехи на поле боя. Так пусть же наш марлийский дух будет так же силён и непоколебим, как их дух! За Марлию и во имя Марлии! — бокалы взмыли вверх, и искажённые гримасой дикого воодушевления собравшиеся прокричали последние слова Леви.

Он сделал глоток шампанского, смотря на ревущую толпу перед ним, и то, что оказалось в горле, захотелось выплюнуть обратно. Всё казалось отвратительным не только на вкус.